простоты, и мы любили в нем это выражение и прощали старику и строгий
взгляд поверх очков, и суровость требований.
его учительском демократизме, но сам он никогда о себе не говорил. М ы в
то время еще не вполне ясно различали за его фигурой великие тени
революционных демократов, страстных патриотов своей родины -
Чернышевского, Добролюбова, Некрасова.
в которой редко встречалось открытое горячее слово. Но зато в его мимике
было столько эмоций и правды, столько ума, то восхищенного, то
осуждающего, то сомневающегося, столько сдерживаемой силы души, что
мы не способны были оторваться от его лица.Читая нам, он сам жил горячо и
глубоко, хотя и не хотел показывать нам эту свою настоящую, человеческую
жизнь. Не хотел почему-то показывать и сдерживался, может быть, еще и
потому, что уже сорок лет читал он литературу юношам, и уже неловко было
ему волноваться перед ними.
раз это было, когда он говорил о Песне про купца Калашникова", но тогда он
плакал скромно и старался показать, будто у него глаз засорился. А
передавая "Слово о полку Игореве", он плакал свободно и доверчиво, и мы
одновременно преклонились и перед его стариковской слезой, и перед силой
"Слова". Он умел так рассказывать о ем, что его слезы глубоко волновали
нас.
нам обращается не только поэт, но и гражданин, когда он зовет нас,
волнует, побуждает к действию... Представьте себе, такой поэт, великий
поэт, страстный, настойчивый, жил в XII в. и оставил нам свой горячий
призыв, призыв гражданина! юноши, если кто-нибудь когда-нибудь перед вами
начнет поносить гражданскую поэзию, напомните ему "Слово о полку Игореве".
Впрочем, давайте читать.
приступал к чтению. Читал он просто, без приемов декламаторских, но он
умел незаметно вложить в каждое слово столько чувства, такую убежденность,
что древнее слово неожиданно хватало за сердце.
укачаны, концом копья вскормлены; дороги им известны, овраги им знакомы:
луки у них натянуты, колчаны открыты, сабли отточены..."
говорил глухо, сберегая старые силы.
борьбы... Юноши, эти люди были мужественны, и они знали, что за ними стоит
Русская земля. Знали, семь веков назад знали, может быть, не хуже, чем мы
с вами. Смотрите, как они умирали.
сабли о шлемы, трещат копья харлужные...
слышно слез, они сбегали из-под очков и терялись в спутанной седой
бороде.
от его лица. Он спрашивал у нас сурово, как будто и мы виноваты в чем-то:
Русскую землю?
говорил брату: "Это мое и то мое же".
золотые шлемы, и копья польские, и щиты?!"
тихо:
погибает Русская земля, как погибают доблестные люди от эгоизма, от
жадности, от разделения: "Это мое и то мое же". Так погибала красивая,
боагатя, мужественная Русь. Может быть, и сам поэт погиб глде-нибудь в
половецких степях.
чувством поэты призывали русских людей к единодушию, к защите родины. А
против них стояли не только половцы, стояли и свои хищники, грабители,
нсильники - Гориславичи и другие. Видите? Ну вот. Вы все поняли? Вы
поняли, как это было?
НОВЫЕ ГОДЫ
Большую часть жизни прожил Илья Павлович - пятьдесять пять лет. Правда, и
дальше жить охота, и сил еще много, а все-таки длинная жизнь осталась
позади. Было когда-то и детство, мальчишки, девчонки - все это
вспоминалось в тонком дрожащем тумане: было или не было - далеко-далеко
что-то неясное мерещится. После революции двадцать один год, а ведь еще и
до революции была какая-то жизнь. Странно было теперь вспоминать эту жизнь
до революции, иногда она сама бередила память, но ничего приятного не
нагадывала, да и тяжелое забывалось, и вспоминались почему-то извозчики.
Никак нельзя обьяснить, почему они приходили на ум: Илья Павлович никогда
на извозчиках не ездил, а тем не менее как вспомнится старая Россия, так
обязательно извозчики на первом плане. У одного колеса черные, у других
красные. Они то стоят целыми вереницами в переулках, то грохочут по
улицам. Шуму от них много, а темпы слабые: все кажется, будто он на одном
месте едет.
горя, как будто все видел и все испытал, а все-таки сейчас Илья Павлович
внутренне смущался и посмеивался: такого, как сегодня, кажется, еще
никогда не было. С одной стороны, как будто это и шутка, а с другой
стороны, на душе непривычно хорошо. Илья Павлович тайком поглядывал на
старуху Марию Семеновну. Да какая же она старуха! Она вовсе не смущается,
хлопочет, перебегает из комнаты в комнату, каждый раз спотыкается на
коврике, положенном на пороге, и каждый раз улыбается виновато: это она
случайно зацепилась, а вообще она может прыгать из комнаты в комнату
сколько угодно.
если что и осталось сделать, так это такая легкая, завершительная работа,
что даже приятно ее отложить. Например, нужно открыть бутылку кагора и
бутылку портвейна. Илья Павлович давно разыскал пробочник - замечательный
пробочник, никелированный, павловской работы, сделанный
очень хитро: он потихоньку вытаскивает пробку из горлышка, можно
остановить ее в любом положении, а когда нужно - в самый хороший момент -
просто рукой бери и открывай.
Нечипор никогда не работал на заводе, а все больше по разным делам: и
бухгалтером был, и корректором, и статьи писал о куроводстве, вообще был
человеком деловым и боевым и все-таки всегда назывался дядей Нечипором,
потому что он и действительно есть дядя Марины Семеновны. Когда-то он жил
на Украине, с тех пор так уж так и называли его по-украински - Нечипор.
Сейчас дядя Нечипор на пенсии, но бодрости у него еще много, язык, как и
раншье, острый, а если выпить и закусить, всегда на первой линии огня.
смотрит, а смотрит на елку, и хотя все понимает старый, а все-таки
спрашивает:
зрелище: люди мы допотопные, порох из нас сыплется, можно сказать, целыми
килограммами, а тут тебе говорят: скидай, детка, пиджак и танцуй кругом
елки.
Марина Семеновна, маленька, шустрая, веселая, вдруг прекращает свое буйное
движение из комнаты в комнату и замирает, подняв глаза к стеклянной
верхушке елки. Илья Павлович с молчаливой иронической торжественностью
протягивает дяде Нечипору телеграмму:
телеграмму другой рукой. - Документ на этот случай имеется?
Панченко целую Митя.
смотрит на нее с мудрой стариковской насмешкой, медленно наклоняет голову
то вправо, то влево и говорит играючи:
ввалиться в хату этот самый Митя - тяжелый бомбардировщик. Так. Но здесь
упоминается предмет более нежный - Вера Панченко. Хе! В моей номенклатуре
сей предмет не значится.
действительно, Вера Панченко - предмет удивительный и неизвестный, но
как раз для этого предмета и елка поставлена, и притаился в ее ветвях
белый и пухлый Дед Мороз, и лежит в комоде шелковая красная косынка -
первый подарок Митиной избраннице. По всем этим причина Марине Семеновне
ни в чем не хочется сомневаться и хочется радоваться.
Курылев Олег
Корнев Павел
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Ковальчук Вера
Прозоров Александр