очистил поле битвы.
сюртук расстегнулся, рука судорожно сжимала измятый носовой платок. Он с
треском захлопнул за собою дверь.
брату, затем молча сел на свое место, резким движением придвинул к себе
бумаги, в сухих словах покончил с распределением вещей, откинулся на
спинку стула, пропустил несколько раз кончики усов между пальцев и
погрузился в свои мысли.
вопрос, напрашивался теперь сам собой. Она должна была задать его, и брат
должен был на него ответить... Ах, но сейчас, в этом настроении, сумеет ли
он проявить должное уважение и мягкость?
силясь прочесть что-нибудь на его лице. - Мебель... Ты уж, конечно, все
обдумал... Вещи, которые теперь принадлежат нам, то есть Эрике, малышке и
мне, они останутся здесь... пока мы... Короче говоря, дом... как будет...
с домом? - выговорила она наконец, ломая руки под столом.
печально и сосредоточенно. Затем вздохнул и поднял голову.
тебе, Христиану и мне... Да еще, как это ни смешно, пастору Тибуртиусу,
как доля Клариного наследства. Один, без вашего согласия, я тут ничего не
могу решить. Но само собой разумеется, что его надо продать, и продать как
можно скорее. - И все же какая-то тень пробежала по его лицу, точно он сам
испугался своих слов.
- Боже мой! Ты ведь прекрасно знаешь, Том, что все будет сделано, как ты
сочтешь нужным. За нашим согласием дело не станет. Но если нам можно
сказать свое слово... попросить тебя... - беззвучно добавила она, и
верхняя ее губа задрожала. - Дом! Мамин дом! Родительский дом! В котором
мы были так счастливы! И его продать?..
говорю себе... Но это не доводы, а сантименты. Что надо, то надо! Такой
огромный участок... На что он нам теперь? Уже долгие годы - со смерти отца
- флигель разрушается. В бильярдной поселилась бездомная кошка с котятами,
и когда идешь туда - рискуешь провалиться под пол... Если бы у меня не
было дома на Фишергрубе! Но он у меня есть, и куда прикажешь мне с ним
деваться? Может быть, _его_ продать? Но кому? Я потеряю добрую половину
вложенных в него денег. Ах, Тони, у нас довольно недвижимости, слишком
довольно! Амбары и два больших дома. Стоимость всего этого ничуть не
соответствует размерам оборотного капитала. Нет! Продать, продать,
безотлагательно!
смотрела в пространство мокрыми от слез глазами.
совсем маленькие... Собралась вся семья... И дядя Гофштеде прочитал
стихотворение... Оно и сейчас лежит вон там, в папке. Я его наизусть знаю:
"...с трудолюбием Вулкана здесь Венеры красота..." Ландшафтная! Большая
столовая! Подумать только, что чужие люди...
дома, когда дедушка его купил. Они остались без средств и должны были
уехать отсюда, а теперь они умерли, стали прахом. Всему свое время. Будем
радоваться и благодарить бога за то, что нам приходится не так туго, как
тогда пришлось Ратенкампам, и что мы простимся с этим домом при
обстоятельствах менее печальных...
отдалась своему горю, что даже не вытирала слез, катившихся по ее щекам.
Она сидела съежившись, пригнув голову; теплая капля упала на ее бессильно
лежавшие на коленях руки, но она этого даже не заметила.
от слез, кроткую, трогательную твердость. - Ты не знаешь, каково у меня на
душе в эту минуту. Твоей сестре плохо пришлось в жизни, уж очень
немилостиво распорядилась мною судьба. Все на меня валилось такое, что и
не выдумаешь!.. Не знаю, чем я это заслужила. Но я все сносила и не падала
духом, Том, - все истории с Грюнлихом, и с Перманедером, и с Вейншенком...
Потому что каждый раз, когда господь вдребезги разбивал мою жизнь, я
все-таки не чувствовала себя пропащей. Было у меня место, так сказать
тихая пристань, гостеприимный кров, куда я могла укрыться от всех горестей
жизни... Даже теперь, когда со всем уже было покончено и когда они отвезли
Вейншенка в тюрьму - "Мама, - сказала я, - можно нам к тебе?" - "Конечно,
детки, перебирайтесь"... Когда мы были маленькие, Том, и играли в войну, у
нас всегда был "дом" - такое местечко, куда можно было забежать, если тебя
теснили, настигали, и там отсидеться в безопасности и спокойствии. И вот
мамин дом, этот дом на Менгштрассе, всю жизнь был для меня еще и таким
ребячьим "домом"... И его-то теперь... теперь... продать...
расплакалась.
благоразумия? Дорогой нашей матери нет больше... Нам ее не вернуть. Так
как же дальше? Сохранять этот дом в качестве мертвого капитала -
бессмыслица... Мне это виднее, ведь правда? Не превратить же нам его в
доходный дом?.. Тебе тяжело думать, что здесь поселятся чужие. А ведь
смотреть на это будет еще тяжелее. Не лучше ли снять для себя и для своих
хорошенький домик или этаж где-нибудь у Городских ворот... Неужто тебе
приятнее будет жить здесь вместе с другими жильцами?.. А семья у тебя
все-таки остается, Герда и я, и Будденброки с Брейтенштрассе, и Крегеры,
и, наконец, мадемуазель Вейхбродт... О Клотильде я умалчивай. Может быть,
она и не будет удостаивать нас своими посещениями; став обитательницей
"Дома св.Иоанна", она заважничала.
покрепче прижала к глазам платочек и надула губы, как ребенок, которого
шуткой попытались отвлечь от чего-то неприятного. Потом вдруг решительно
отняла его от лица, поглубже уселась в кресле и, как обычно, когда
надлежало выказать характер и чувство собственного достоинства, высоко
закинула голову.
обратились к окну с выражением серьезным и решительным, - я тоже хочу быть
благоразумной. Я уже благоразумна. Прости меня, и ты тоже прости, Герда,
за мои слезы. Мало ли что бывает... Слабость нашла. Но, уверяю вас, только
внешняя. Вы же отлично знаете, что по существу я женщина, закаленная
жизнью... Да, Том, насчет мертвого капитала я поняла - более или менее...
И могу только повторить: поступай, как считаешь правильным. Тебе
приходится думать и действовать за нас, потому что мы с Гердой женщины, а
Христиан... ну, да уж бог с ним! Куда нам с тобой спорить, ведь что бы мы
ни сказали, это будут не доводы, а сантименты - ясно как божий день! Но
кому ты собираешься его продать, Том? И как полагаешь: скоро ли это
удастся сделать?
перекинулся на этот счет несколькими словами с Гошем, нашим старым
маклером Гошем. Он, кажется, не прочь взять все дело в свои руки.
свои слабости... Ну, ты ведь знаешь: говорят, будто он переводит с
испанского... этого... как его, я не помню имени... Конечно, странное
занятие, ты не будешь отрицать, Том! Но он был другом нашего отца, он
честнейший человек и вдобавок человек с сердцем, это всем известно. Он
поймет, что здесь речь идет не просто о продаже, не о первом попавшемся
доме... А сколько ты думаешь за него спросить, Том? Самое меньшее сто
тысяч марок, правда? Самое меньшее сто тысяч марок, Том! - еще раз
повторила она в дверях, когда брат с женой уже спускались по лестнице.
Оставшись одна, г-жа Перманедер постояла посреди комнаты, бессильно
опустив сомкнутые ладони и оглядываясь вокруг расширенными, недоумевающими
глазами. Ее голова в наколке из черных кружев, отяжеленная думами,
склонилась на плечо.
3
бабушки. Такова была воля отца, и мальчик не посмел спорить, хотя и
боялся. На следующий день после тяжкой агонии консульши сенатор за обедом
в разговоре с женой и, по-видимому, нарочно в присутствии Ганно, выразил
крайнее неудовольствие дядей Христианом, который в минуту, когда страдания
больной стали поистине непереносимы, удрал из ее комнаты и отправился
спать.
почти строго заметил ей, что оправдания тут неуместны. Покойная мать так
страдала, что всем сидящим возле нее следовало бы скорее стыдиться своего
здоровья и благополучия, а не трусливо бежать тех неизмеримо меньших
страданий, которые причиняло им зрелище ее предсмертных мук. Из этих слов
Ганно заключил, что лучше не возражать против прощания с бабушкой.
столовая, когда накануне похорон он вошел туда с отцом и матерью. Прямо
перед ним, сверкая белизной на темно-зеленом фоне комнатных растений,
Шилова Юлия
Шидловский Дмитрий
Фазиль Искандер
Шилова Юлия
Плотников Александр
Флинт Эрик