запястья. Он овладел собой, лишь когда подросток заговорил снова. В голосе
его теперь слышалась мольба.
конца. Она остается для меня загадкой. Что-то отличает ее от других, так мне
кажется. Чего-то недостает ей - может быть, доброты, может, совестливости.
Человека понимаешь только тогда, когда чувствуешь его в себе. А я ее совсем
не чувствую. Вот начинаю думать о ней и весь будто немею. Так и не разгадал,
чего она хотела, к чему стремилась. Она полна какой-то злобы, но откуда она,
эта злоба, и против чего - не пойму. И злоба какая-то особенная, нездоровая.
Бывает, человек сердится, а у нее одно бессердечие. Не знаю, правильно ли я
делаю, что говорю такие вещи.
сказал все, что знаю сам. Больше мне добавить нечего.
слышит? Давай говорить тише.
жены. Он так добр и так совестлив, что его достоинства оборачиваются против
него самого, понимаешь? Ему трудно жить.
него все омертвело. И только совсем недавно ожил.
него расширились, а резко очерченные и обычно стиснутые губы слегка
разжались и как бы подобрели. И тут в первый раз, к своему изумлению. Ли
разглядел в его облике черты Арона, хотя тот был светлый, а этот смуглый.
Плечи Кейла подрагивали, как под тяжелой ношей.
с вами. Твой отец непрактичен, и житейской хватки у него нет, но он
замечательный человек. Может, самый замечательный из всех, кого я знал.
придется вот так, по душам. Или сам не захочешь - тебе будет неприятно, что
я посвящен в твой секрет... Скажи откровенно - ты на нее озлобился?
только сильно печалился.
обернулся.
она уехала, и поэтому ненавижу ее. Я все знаю, потому что... потому что это
есть во мне самом.- Голос Кейла дрогнул, он опустил голову.
сказать хоть слово. Может, в тебе это тоже есть - ну и что? Это в каждом
человеке сидит. Но в тебе есть и другое, понимаешь, - другое! Ну-ка,
посмотри мне в глаза!
стал бы мучиться, задаваться вопросами. Легче легкого свалить все на
наследственность, на родителей. Ну, а сам-то ты что - пустое место? Смотри у
меня! Нечего убирать глаза! Запомни хорошенько: все, что человек делает, это
он сам делает, а не его отец или мать.
хваленая восточная невозмутимость",- уныло подумал он.
4
скорее подтвердило его горькие подозрения. Он давно догадывался, что над
матерью нависгет темное облако тайны, но что скрывается за ним - он не
видел. К случившемуся он отнесся двойственно. С одной стороны, ему было даже
приятно сознавать свою силу и, узнав, что же в действительности произошло,
он по-новому оценивал слышанное и виденное, мог до конца понять туманные
намеки и даже восстановить и упорядочить события прошлого. Однако это
сознание не заживляло рану, нанесенную правдой о матери.
переменчивыми ветрами возмужания. Сегодня он был прилежен, исполнен благих
намерений, чист душой и телом, назавтра поддавался порочным порывам, а
послезавтра сгорал от стыда и очищался пламенем покаяния.
ни у кого нет такой семейной тайны. Ли он не вполне поверил и тем более не
представлял себе, что его сверстники тоже переживают похожие сомнения.
Воспоминание о нем то распаляло его воображение и созревающую плоть, то
отталкивало, вызывало отвращение.
горечь и печаль, какой, возможно, сам Адам и не испытывал. В нем зарождалась
страстная любовь к нему и желание уберечь его и вознаградить за перенесенные
страдания. От повышенной чувствительности эти страдания казались ему
совершенно непереносимыми. Однажды он ненароком сунулся в ванную комнату,
где мылся отец, увидел у него уродливый шрам от пулевого ранения и с
удивлением услышал собственный голос: - Папа, откуда у тебя этот шрам?
обезображенное место.
как-нибудь расскажу тебе.
ворошит памятью прошлое и придумывает неправду. Ему было неприятно - не сама
неправда, а то, что отец вынужден говорить ее. Сам Кейл тоже иногда врал -
когда хотел получить какую-нибудь выгоду. Но врать, потому что у тебя нет
другого выхода, - такого злейшему врагу не пожелаешь. Ему хотелось крикнуть:
"Папа, не нужно ничего придумывать! Я ведь все знаю и понимаю!", но он не
крикнул, а сказал вместо этого:
были гораздо умереннее и гов плоти спокойнее. Его желания устремились в
русло религии. Он решил стать духовным лицом. Он не пропускал ни одной
службы в Епископальной церкви, по праздникам помогал украшать ее цветами и
зелеными ветками и целые часы проводил в обществе курчавого священника - его
преподобия мистера Рольфа. Уроки житейской мудрости, почерпнутые Ароном из
общения с молодым, неискушенным в мирских делах человеком, развили у него
способность к скоропалительным выводам, какая встречается только у очень
наивных людей.
петь в воскресном хоре. Абра последовала его примеру. Не то чтобы она
придавала особенное значение этим церемониям, но женский ее ум подсказывал,
что они необходимы.
брата. Поначалу он просто молился за Кейла, но в конце концов приступил с
беседами. Он упрекал его в безбожии и настаивал на том, чтобы он поправился.
Однако тот вознес себя на недосягаемую высоту в смысле непорочности, так что
по сравнению с ним все остальные просто грязли в грехах. После нескольких
нотаций Кейл решил, что брат слишком много о себе понимает, и назвал его
зазнайкой. Оба вздохнули с облегчением, когда Арон пообещал ему адские муки
на веки вечные и отстал от него.
доказывал Абре необходимость воздержания и твердо готовился дать обет
безбрачия. Женское чутье подсказывало Абре, что надо соглашаться с ним, так
как в глубине души она догадывалась, что скоро он переменится. Сама она
знала одно-единственное состояние - девичество и мечтала выйти замуж за
Арона и нарожать ему детей, однако пока помалкивала. Ей было незнакомо
чувство ревности, но она ощущала в себе инстинктивную и, пожалуй,
оправданную неприязнь к преподобному мистеру Рольфу.