магическая наука: наблюдение за луной и звездами, знание примет
погоды, уменье предугадать погоду и рост посевов -- словом,
все, что помогало ему в его магических действиях. Он был славен
как знаток и собиратель тех видов растительного и животного
царства, из которых можно было готовить целебные снадобья или
яды, напитки, обладавшие волшебными свойствами, служившие
благословением и защитой от всякой нечистой силы. Он умел
отыскать и распознать любое растение, даже самое редкое, знал,
где и когда оно цветет и дает семена, когда наступает пора
выкапывать его корень. Он умел отыскать и распознать все виды
змей и жаб, знал, куда употребить рога, когти, шерсть, копыта,
знал толк во всевозможных искривлениях, уродствах, причудливых
или страшных формах деревьев, в наплывах, утолщениях и наростах
на их стволах, на листьях, зерне, орехах, рогах и копытах.
чувствами, руками и ногами, зрением, осязанием, слухом и
обонянием, да и Туру просвещал его больше своим примером и
показом, нежели словами и наставлениями. Учитель вообще очень
редко говорил что-нибудь связное, да и то слова были лишь
попыткой сделать еще более понятными его чрезвычайно
красноречивые жесты. Ученье Слуги мало чем отличалось от
ученья, которое проходит молодой охотник или рыбак у опытного
мастера, и такое ученье доставляло мальчику большую радость,
ибо он учился лишь тому, что уже было заложено в нем самом. Он
учился подстерегать, подслушивать, подкрадываться, наблюдать,
быть настороже, не поддаваться сну, обнюхивать и ощупывать; но
дичью, которую он и его учитель выслеживали, былине только
лисица или барсук, гадюки и жабы, птицы и рыбы, но дух,
совокупность, смысл, взаимосвязь явлений. Определить, узнать,
отгадать и предсказать смену и прихоти погоды, знать, в какой
ягоде, в жале какой змеи таится смерть, подслушать тайну,
связующую облака и ветры с фазами луны, влияющую на посевы и их
рост, а также на благополучие и гибель человека и зверя, -- вот
к чему они стремились. При этом они ставили перед собой,
собственно, ту же цель, какую стремились достичь в последующие
тысячелетия наука и техника, то есть покорение природы, уменье
управлять ее законами, но шли они к этому совершенно иными
путями. Они не отделяли себя от природы и не пытались
насильственно вторгаться в ее тайны, они никогда не
противопоставляли себя природе и не были ей враждебны, а всегда
оставались частью ее, всегда любили ее благоговейной любовью.
Быть может, они лучше ее знали и обращались с нею более умно.
Одно лишь было для них совершенно невозможно, даже в самых
дерзновенных помыслах: подходить к природе и к миру духов без
трепета, не чувствовать себя ее слугами, а тем более ставить
себя выше ее. Подобное кощунство не могло бы прийти им в
голову, и относиться к силам природы, к смерти, к демонам
иначе, как со страхом, казалось им немыслимым. Страх тяготел
над жизнью человека. Преодолеть его они были не в силах. Но
чтобы смягчить его, держать в известных границах, перехитрить,
скрыть, подчинить общему потоку жизни, существовала целая
система жертв. Жизнь этих людей протекала под постоянным гнетом
страха, и без этого тяжкого гнета из их жизни ушел бы ужас, но
также и энергия. Кому удалось отчасти облагородить этот страх,
превратив его в молитвенное преклонение, много выигрывали, люди
такого склада, люди, чей страх перерос в благочестие, были
праведниками и просветителями своего века. Жертв приносили
очень много и в самых различных формах, и принесение части этих
жертв, как и исполнение связанных с ними обрядов, входило в
круг обязанностей заклинателя погоды.
прелестная девочка, любимое дитя отца, и, когда по его мнению,
подоспело время, он отдал ее своему ученицу в жены. Отныне
Слугу считали подмастерьем заклинателя дождя. Туру представил
его праматери селения как своего зятя и преемника и теперь
разрешал ему иногда выполнять вместо себя некоторые церемонии и
обязанности. Постепенно, по мере того как сменялись времена
года и текли года, старый заклинатель дождя окончательно
погрузился в присущую старцам созерцательность и передал зятю
все свои обязанности, а когда он умер, -- его нашли мертвым у
горящего очага, склонившимся над несколькими горшочками
волшебного варева, с опаленными седыми волосами, -- его ученик
Слуга уже давно был известен селению как заклинатель дождя.
Слуга потребовал у старейшин селения, чтобы его учителя
похоронили со всеми почестями и, как жертву, сжег над его
могилой огромную охапку редчайших благовонных целебных трав и
корней. И это все миновало безвозвратно, а среди потомства
Слуги, столь многочисленного, что хижина Ады давно стала
тесной, был и мальчик, получивший имя Туру: в его облике старец
возвратился из своего смертного путешествия на луну.
учителем. Благочестие и духовность отчасти вытеснили в нем
страх. Его юношеские порывы и глубокое страстное томление
отчасти сохранились, отчасти постепенно отмирали или исчезали
по мере того, как он старился в трудах, в любви и заботе об Аде
и детях. По-прежнему он хранил в сердце самую большую любовь
свою -- любовь к луне -- и продолжал усердно изучать луну и ее
влияние на времена года и перемены погоды; в этом искусстве он
сравнялся со своим учителем Туру, а со временем даже превзошел
его. И поскольку нарождение, рост и постепенное исчезновение
луны тесно связаны со смертью и рождением людей, поскольку из
всех страхов, среди которых живет человек, страх неизбежной
смерти самый сильный, -- Слуга, почитатель и знаток луны, вынес
из своих тесных и живых связей с этим светилом освященное и
просветленное отношение к смерти: достигнув зрелого возраста,
он не был столь подвержен страху смерти, как другие люди. Он
мог благоговейно разговаривать с луной, порой умоляюще, порой
нежно, он чувствовал, что его связывают с луной тесные духовные
узы, близко знал ее жизнь и принимал самое искреннее участие в
ее превращениях и судьбах; как мистическую тайну он переживал
ее уход и нарождение, сострадал ей и приходил в ужас, когда
наступало страшное и луне угрожали болезни и опасности,
превратности и ущерб, когда она теряла блеск, меняла цвет,
темнела до того, что, казалось, вот-вот угаснет. В такие дни,
правда, все принимали участие в судьбах луны, трепетали за нее,
чувствовали угрозу и близость беды, с тревогой вглядывались в
ее помрачневший, старый и больной лик. Но именно тогда
сказывалось, что заклинатель дождя Слуга теснее связано луной и
больше знает о ней, чем другие; и он тоже сострадал ее судьбе,
и у него тоже тоскливо теснило грудь, но его воспоминания о
подобных происшествиях были точнее и ярче, доверие -- более
оправданным, вера в вечность и круговорот событий, в
возможность преодоления смерти и победы над нею -- более
незыблемой; глубже была и его самоотдача: в такие часы он
испытывал готовность разделить судьбу светила вплоть до гибели
и нового рождения, временами он даже чувствовал в себе какую-то
дерзость, какую-то отчаянную отвагу и решимость бросить смерти
вызов, противопоставить ей дух, утвердить свое "я", доказав
преданность сверхчеловеческим судьбам. Иногда это выражалось в
его поведении и делалось заметным даже для посторонних: он слыл
мудрым и благочестивым, человеком великого спокойствия, мало
боявшимся смерти, состоявшим в дружбе с высшими силами.
суровой проверке. Однажды ему пришлось бороться с неурожаем и
дурной погодой, длившейся два года, это было тягчайшее
испытание за всю его жизнь. Напасти и дурные предзнаменования
начались уже во время сева, который пришлось дважды
откладывать, а затем на всходы посыпались все мыслимые удары и
беды, в конце концов почти полностью их уничтожившие; община
жестоко голодала, и Слуга вместе со всеми; и то, что он пережил
этот страшный год, что он, заклинатель дождя, не утратил всякое
доверие и влияние, а смог помочь своему племени перенести это
несчастье смиренно, не потеряв окончательно самообладания, --
уже значило много. Когда же на следующий год, после суровой,
отмеченной многими смертями зимы, возобновились все горести и
лишения прошедшего года, когда общинная земля высохла и
потрескалась от упорной летней засухи, когда несметно
расплодились мыши, а одинокие моления и жертвоприношения
заклинателя дождя были напрасными и остались без ответа, так же
как совместные моления, бой барабанов" молитвенные шествия всей
общины, когда с беспощадной ясностью стало очевидно, что
заклинатель дождя и на сей раз бессилен вызвать дождь, -- это
было уже не шуткой, и только такой необыкновенный человек, как
он, мог взять на себя всю ответственность и не сломиться перед
напуганным и взбудораженным народом. В течение двух или трех
недель Слуга оставался совсем один, на него ополчилась вся
община, ополчились голод и отчаяние, и все вспомнили о старом
поверье, будто смягчить гнев высших сил можно, только принеся в
жертву самого заклинателя погоды. Он победил своей
уступчивостью. Он не оказал никакого сопротивления, когда