Прошу вас, садитесь.
рассматривал портрет архиепископа Кентерберийского, висевший над камином и
цветом напоминавший соус из устриц.
Парсонса.
вашего визита?
Уоткинс.
таком случае разрешите мне в его присутствии самым искренним и сердечным
образом поблагодарить вас за. ваше великодушное участие в этом деле.
побрал этих субъектов! только и думают, что о своем вознаграждении".
милостивый государь, - продолжал Тимсон. - Да, вы поистине человек
бескорыстный и мужественный! Мало найдется людей, которые поступили бы; так,
как вы.
счесть за комплимент. Поэтому он поспешно осведомился:
самоотречения. - Мне будет нелегко поспеть сюда к этому часу. (Это должно
было изображать шутку.)
пожимая руку Тотлу, - коль скоро мы увидим вас за завтраком, то...
никогда еще не появлялось ни на одной человеческой физиономии.
извиним ваше отсутствие при обряде, хотя, разумеется, нам доставило бы
величайшее удовольствие, если бы вы на нем присутствовали, - отвечал Тим-.
сон.
устрашающе пронзительный взор.
свою шляпу, - кого вы подразумеваете под словом "мы"?
Лиллертон, - пробормотал Тимсон, тоже с глупейшим видом.
Тимсону, который с изумлением наблюдал диковинные гримасы, искажавшие
физиономию Уоткинса Тотла. - Потрудитесь лучше в двух словах изложить мне
содержание этого письма.
помолвлен по всем правилам, - отвечал Тимсон. - Ее необычайная щепетильность
и странные понятия о некоторых предметах до сих пор мешали мне привести наши
отношения к той цели, к которой я так страстно стремлюсь. Она пишет мне, что
открылась миссис Парсонс, желая иметь ее своею наперсницей и посредницей,
что миссис Парсонс посвятила в тайну этого почтенного джентльмена, мистера
Тотла, и что он, в самых любезных и деликатных выражениях, предложил нам
свое содействие и даже взял на себя труд доставить это письмо, в котором
заключается обещание, коего я так долго и тщетно домогался, - то есть
совершил великодушнейший поступок, за что я ему вечно буду обязан.
увлекая за собою ошеломленного Тотла.
сопровождаемый совершенно обалдевшим Уоткинсом Тотлом.
давно прошел мимо собственной калитки. Тут он вдруг остановился и сказал:
когда будете делать предложение, выражайтесь ясно и не упускайте удачного
случая. И в следующий раз, когда вас посадят в долговую тюрьму, будьте
паинькой, сидите тихо и ждите, пока я вас оттуда выкуплю.
покрыто мраком неизвестности. Его башмаки были на другое утро обнаружены у
дверей его спальни, но по свидетельству его квартирной хозяйки он в течение
суток не выходил оттуда и не принимал никакой пищи. По истечении этого
срока, когда собравшийся на кухне военный совет решал, не позвать ли
приходского надзирателя, чтобы в его присутствии взломать дверь, Тотл вдруг
позвонил и потребовал чашку молока с водой. На следующее утро он ел и пил,
как обыкновенно, но спустя неделю, читая в утренней газете список
бракосочетаний, снова занемог и уж больше не поправлялся.
было обнаружено тело неизвестного джентльмена. В кармане его панталон нашли
четыре шиллинга и три с половиною пенса, объявление о бракосочетании
какой-то дамы, очевидно вырезанное из воскресного номера газеты, зубочистку
и футляр с визитными карточками, которые безусловно дали бы возможность
опознать несчастного джентльмена, если 6 только не оказалось, что на них
ничего не написано. Незадолго до этого мистер Уоткинс Тотл ушел из своей
квартиры. На следующее утро был предъявлен счет, который до сих пор еще не
оплачен, а вскоре вслед за тем на окне его гостиной появился билетик,
который до сих пор еще не снят.
был холостяк шести футов ростом и пятидесяти лет от роду, сухопарый,
сердитый, желчный и чудаковатый. Доволен он бывал только тогда, когда
чувствовал себя несчастным; и особенно несчастным чувствовал себя тогда,
когда имел все основания быть довольным. Единственной его утехой было
доставлять людям неприятности - вот тут он и впрямь наслаждался жизнью! Он
был обременен службой в Английском банке, получал пятьсот фунтов в год и
снимал в Пентонвилле меблированную комнату на втором этаже, прельстившую его
тем, что из окон ее открывался унылый вид на соседнее кладбище. Все
надгробные памятники он знал наперечет и к обряду погребения относился
весьма сочувственно. Знакомые считали его угрюмым, а он считал себя нервным;
они говорили, что ему здорово везет, он же уверял, что он - "самый
несчастный человек на свете". Но хоть сердце у него было холодное, хоть он и
воображал себя обиженным судьбой, все же имелись и у него кое-какие
привязанности. Он чтил память Хойла*, потому что сам виртуозно играл в вист,
сохраняя непроницаемую мину и только посмеиваясь, когда нетерпеливый партнер
начинал горячиться. Он обожал царя Ирода за избиение младенцев; и если питал
к кому-нибудь особенную ненависть, так это к детям. Впрочем, едва ли можно
сказать, что он кого-нибудь ненавидел - он просто никого и ничего не любил;
но, пожалуй, больше всего раздражали его кэбы, старухи, неплотно
закрывающиеся двери и кондукторы омнибусов. Он состоял членом "Общества
борьбы с пороком" ради удовольствия пресекать любое безобидное развлечение и
жертвовал немалые деньги на содержание двух странствующих методистских
священников, теша себя надеждой, что если есть люди, которые, волею
обстоятельств, вполне счастливы в этой жизни, то счастье это можно отравить,
внушив им страх перед жизнью загробной.
женившийся, и в некотором роде его любимец, потому что на нем дядюшке
особенно удобно было упражнять свою способность причинять людям огорчения.
Мистер Чарльз Киттербелл был худенький, щупленький человек с большущей
головой и пухлой, добродушной физиономией. Он походил на съежившегося
великана, у которого только лицо и голова еще сохранили прежние размеры, и
косил так, что, разговаривая с ним, невозможно было понять, куда он смотрит.
Кажется, что глаза его устремлены на стену, а он в это время так и сверлит
вас взглядом. В общем, встретиться с ним глазами не было никакой
возможности, и оставалось только благодарить небо, что такие глаза
встречаются не часто. К этим особенностям можно добавить, что мистер Чарльз
Киттербелл был существом в высшей степени бесхитростным и прозаическим и
проживал со своею супругой в собственном доме на Грейт-Рассел-стрит,
Бедфорд-сквер. (Аристократическое "Бедфорд-сквер" дядя Сплин всегда заменяя
вульгарным "Тоттенхем-Корт-роуд".)
нас крестить, - сказал мистер Киттербелл однажды утром, в беседе со своим
почтенным родичем.
почти никаких хлопот.
- но нервы мои в таком состоянии... я не выдержу всей этой канители. Ты же
знаешь, я не терплю выезжать из дому. Ради бога, Чарльз, перестань
вертеться, ты меня с ума сведешь!
десять занят был тем, что, держась рукой за конторку и приподняв три ножки
табурета, на котором сидел, описывал круг за кругом на четвертой.