Чтение 109–й страницы книги ~Игра в классики~

особенно странным, что Оливейра идет навещать человека, которого не знал,
оба согласились, что это вполне удобно, и т. д. и т. п. У стойки какая-то
сеньора с жаром описывала закаты в Нанте, где, если ей верить, жила ее дочь.
Этьен с Оливейрой внимательно выслушали все слова: солнце, ветерок, живая
изгородь, луна, сороки, покой, хромоножка, Господь бог, шесть с половиной
тысяч франков, туман, рододендроны, старость, черт-те-что, небесный, даст
бог, не забудется, горшки с цветами. А потом дивились, глядя на вывеску:
"DANS СЕТ HOPITAL, LAENNEC DECOUVRIT L'AUSCULTATION"361, и оба решили (и
сказали об этом вслух), что аускультация, верно, какая-то змея или
саламандра, которая долго пряталась в больнице Неккера, и по каким только
коридорам и подвалам за ней не гонялись, пока наконец она, загнанная, не
сдалась на милость молодого ученого. Оливейра навел справки, и они
направились к палате Шоффар, второй этаж, направо.

-- Может, к нему никто не ходит, -- сказал Оливейра. -- И может, это
просто совпадение, что его зовут Морелли.

-- Пойди лучше узнай, не умер ли он, -- сказал Этьен, глядя на фонтан с
золотыми рыбками посреди открытого дворика.

-- Мне бы сказали. А на меня только поглядели -- и все. Не хотелось
спрашивать, был ли у него кто до нас.

-- К нему могли пройти и прямо, не заглядывая в справочную.

И т. д. и т. п. Бывают моменты, -- так скверно на душе, так страшно или
просто надо подняться на второй этаж, а пахнет фенолом, -- и разговор
выходит никчемушный, вроде того, какой получается, когда хотят утешить мать,
у которой умер ребенок, и начинают плести глупости, подсаживаются к ней,
застегивают на ней халат, немного распахнувшийся, и пошло-поехало: "Вот так,
а то простудишься". Мать вздыхает: "Спасибо". А ей: "Тебе только кажется,
что не холодно, в это время года к вечеру холодает". Мать говорит: "Да,
правда". А ей: "Может, косыночку накинешь?". Нет. Глава "утепление"
закончена. Приступают к главе "Внутреннее согревание": "Я тебе заварю чай".
Но нет, и этого она не хочет. "Но ты должна что-то съесть. Нельзя так --
столько времени ничего не есть". Она не знает, сколько времени. "Девятый
час. А у тебя с полпятого крошки во рту не было. Да и утром одним
бутербродом отделалась. Ты должна что-нибудь съесть, ну хотя бы гренок с
джемом". Ей не хочется. "Ну, сделай это ради меня, давай начни, а там
захочется". Вздох, ни -- да, ни -- нет. "Ну вот, видишь, конечно, голодна. Я
тебе сию минуту сделаю чай". Если и тут не выходит, остается проблема -- как
сидеть. "Тебе так неудобно, отсидишь ногу". Ничего, все в порядке. "Да нет
же, у тебя, наверное, вся спина затекла, целый день ты в этом жестком
кресле. Пойди лучше приляг". Ах нет, только не это. Это какая-то загадка:
лечь в постель кажется предательством. "Пойди, пойди, может, и соснешь
немного". Предательство вдвойне. "Тебе это просто нужно, ты отдохнешь, вот
увидишь. А я побуду с тобой". Нет, нет, ей лучше здесь. "Ну хорошо, тогда я
принесу тебе подушку под спину". Ладно. "У тебя ноги отекут, я подставлю
тебе табуреточку, положи ноги повыше". Спасибо. "А потом -- в постель.
Пообещай мне". Вздох. "Да, да, и не капризничать. Если бы тебе доктор такое
сказал, ты бы его послушалась". И наконец: "Надо заснуть, дорогая". Варианты
-- ad libitum362.

-- Perchance to dream363, -- прошептал Этьен, который пережевывал
варианты, по одному на ступеньку.

-- Надо было купить ему бутылку коньяку, -- сказал Оливейра. -- Ты
должен был, у тебя есть деньги.

-- Но мы же ничего не знаем, может, он и правда умер. Погляди-ка на эту
рыженькую, я бы с удовольствием дал ей себя помассировать. Знаешь, у меня
иногда такие бывают фантазии насчет того, как я лежу больной, а рядом --
медицинская сестричка. А у тебя -- нет?

-- В пятнадцать лет были. Просто ужас какой-то. Эрос со шприцем вместо
стрелы, девушки, чудо красоты, моют меня, а я умираю у них на руках.

-- Онанист ты, и больше ничего.

-- Ну и что? Что в этом стыдного? Малое искусство по сравнению с
другим, но все равно и у него есть свои божественные пропорции, свои
единства времени, места и действия и прочее обрамление. В девять лет я
совершил это под омбу, разве не патриотично?

-- Омбу?

-- Дерево, вроде баобаба, -- сказал Оливейра. -- Но поведаю тебе по
секрету, и поклянись, что не проговоришься ни одному французу. Омбу -- не
дерево, это трава.

-- Ax вот оно что, тогда не так страшно.

-- А как французские мальчишки это делают?

-- Не помню.

-- Помнишь и прекрасно. У нас целая система была разработана...
Некоторые танго я не могу слушать, сразу вспоминаю, как моя тетушка играла,
че.

-- Не вижу связи, -- сказал Этьен.

-- Потому что не видишь пианино. Между пианино и стеной оставалось
место, и я прятался там. Тетушка играла "Милонгиту" или "Черные цветы",
что-то ужасно печальное... если хочешь, я насвищу тебе, это так грустно...

-- В больнице не свистят. Но грустно все равно стало. Тебя, Орасио,
противно слушать.

-- А я настраиваюсь. Надо же чем-то утешиться. Если ты думаешь, что
из-за женщины... Что омбу, что женщина, по сути дела, все -- трава, че.

-- Пошло, -- сказал Этьен. -- Слишком пошло. Как в скверном кино, где
диалоги оплачиваются на метры, сам знаешь, что в результате получается.
Второй этаж, стоп. Мадам...

-- Par la364, -- сказала медсестра.

-- А мы все еще не встретили аускультацию, -- сообщил ей Оливейра.

-- Не говорите глупостей, -- сказала медсестра.

-- Вот так, -- сказал Этьен. -- Во сне тебе снится хлеб, который
стонет, сам ты всех до ручки довел, а теперь еще и шутки не получаются.
Может, тебе за город податься, на природу? А то лицо у тебя, братец ты мой,
как с картины Сутина.

-- Если разобраться, -- сказал Оливейра, -- то тебе поперек горла, что
я все твои болячки наружу выволок, а тебя солидарность обязывает шататься со
мной по Парижу, да еще на следующий день после похорон. Друг в печали, надо
его развлечь. Друг звонит тебе по телефону, и ты покоряешься. Друг
заговаривает о больнице, ну ладно, пойдем.

-- Если по правде, -- сказал Этьен" -- то чем дальше, тем меньше ты
меня интересуешь. Вот с кем бы надо было походить по городу, так это с
бедняжкой Лусией. Ей это необходимо.

-- Ошибаешься, -- сказал Оливейра, садясь на скамью. -- У Маги есть
Осип, ей есть чем заняться -- Гуго Вольф и прочее. По сути дела, у Маги есть
своя особая жизнь, у меня ушло немало времени, чтобы понять это. А вот я,
наоборот, пуст, безмерная свобода, мечтай себе и шатайся, сколько
вздумается, все игрушки поломаны, никаких проблем. Дай-ка огоньку.

-- В больнице нельзя курить.

-- We are the makers of manners365, че. Это очень полезно для
аускультации.

-- Вот она, палата Шоффар, -- сказал Этьен. -- Не сидеть же нам на
скамейке весь день.

-- Погоди, я докурю.

(-123)

Дата последней редакции -- 20.05.1999

1 Ничто так не убивает человека, как необходимость представлять
какую-нибудь страну (фр.).

1 Море, которое летом коварнее, чем зимой (фр).

2 Cogito ergo sum -- я мыслю, следовательно, существую (лат.).

3 "Холодного" джаза (англ.).

4 У кормилицы (фр.).

5 Песен, вокальных произведении (нем.)