Чтение 109–й страницы книги ~Экспансия

окна, он тихо сказал:

- Но ведь это ужасно. Пол... Значит, они выжили! Неужели жертвы были
принесены понапрасну?

- Нет. Будь наши жертвы напрасными, наци действовали бы открыто. И не
только в Европе, но и в нашей стране...

- В какой мере ваши материалы против них носят уликовый характер?

- Против каждого из тех людей, которых я назвал, есть по крайней мере
два свидетельских показания. Все они члены НСДАП, люди СС, СД, гестапо или
абвера. За каждым из них - преступление. Они должны быть отданы в руки
правосудия...

- Легко сказать... Те, кто живет в Германии, - одно дело, там
легче... А как быть со Швецией? Или Аргентиной? У нас и так натянутые
отношения с Пероном... А Испания? Португалия? Как быть там?

- Очень просто: брать их там и вывозить. И передавать в руки
Нюрнбергского трибунала.

- "Вывозить"? Называйте вещи своими именами, Пол... Не "вывозить" и
не "брать", а организовывать похищения.... И вы прекрасно понимаете, что
назавтра же после случившегося государственный департамент будет завален
нотами протеста по поводу вмешательства во внутренние дела Мадрида или
Байреса...

- Что вы предлагаете? - Пол нахмурился, полез за сигаретами - плохой
признак.

- Ничего. Предлагаю подумать. Есть некоторая разница между вами,
человеком, совершившим подвиг, - да, да, я понимаю, каково было собрать
подобную информацию, это настоящий подвиг! - и мною, чиновником, который
обязан санкционировать действия. Будь проклят мой пост, черт его совсем
побери! Как вы отнесетесь к тому, чтобы подключить к операции дипломатов?

- То есть? - Роумэн несколько опешил, достал из пачки "Лаки страйк"
сигарету, закурил.

- Пусть наши юристы подумают, как можно побольнее нажать на
Аргентину, Испанию, Парагвай... На режимы, скрывающие у себя наци... Чтобы
они выдали нам преступников...

- Ну, зачем же так усложнять задачу? - Роумэн тяжело затянулся. -
Лучше пошлите телеграммы скрывающимся нацистам, адреса я могу вам сейчас
продиктовать, с просьбой добровольно отдаться в руки нюрнбергского
правосудия.

- Мне не до смеха, Пол, - сухо заметил Макайр. - Я ошарашен
случившимся. Я думаю, как лучше поступить. Думайте и вы.

- Я же внес предложение: я вылетаю с бригадой ваших ребят и привожу
всех этих наци в Нюрнберг. Как я это сделаю - моя забота. Риск беру на
себя.

- Нет, я беру на себя риск. Я, именно я. Пол, не обольщайтесь. Потому
что я подпишу приказ на командирование вместе с вами моей бригады... Я и
никто другой... А я не готов к тому, чтобы подписать такой приказ - его
попросту не утвердят... Как вы отнесетесь к тому, чтобы попросить совета у
Аллена?

- Я считаю это оптимальным.

- Думаете уговорить его на встречу? Он же отошел от дел, сидит в
своем "Саливэн энд Кромвэл", делает бизнес...

- А вы не уговорите?

- Боюсь, что нет. Я для него никто. Вы - это вы, за вами история
нашей разведки.

- Будет вам, Роберт. Не надо льстить в глаза, я себя чувствую
законченным остолопом, потому что не знаю, как на это реагировать.

- Решать, как реагировать, надо, если вам льстят в глаза. А я говорю
правду. И вы это прекрасно знаете...

"Зря я на него п е р, - подумал Роумэн, - и я бы, видимо, на его
месте всаживал аппаратуру прослушивания в те места, где появляется мой
сотрудник, женившийся на бывшем агенте врага... Для профессионала понятия
"бывший " не существует... Он ни разу ни словом не посмел даже
т р о н у т ь Кристу. А может быть, тебе так удобнее себя чувствовать? -
спросил себя Роумэн. - Это ведь ужасно, когда недоверие к своим не
исчезает, а живет в тебе постоянно. Нет ничего ужаснее, когда ты должен
оглядываться и перепроверять каждое слово человека, сидящего напротив
тебя. Высшая привилегия гражданина - полнейшее доверие к окружающим и
убежденность в том, что тебе платят тем же. Ничто так не поднимает
человека, не вселяет в него уверенность в успехе начинания" ничто так не
способствует рождению в нем борцовских качеств, как абсолютное,
г а р а н т и р о в а н н о е законом доверие. Это угодно обществу -
средство против коррозии людских отношений, верный залог выявления в
личности всего самого хорошего, что заложено в генах".

Аллен Даллес встретился с Роумэном в маленьком баре на сорок второй
улице, после ланча, который он провел с Макайром в своем клубе. Здесь, в
этом маленьком баре, он никогда раньше не бывал, масса народа, все
п р о х о д я щ и е, клиентура случайная, что вполне соответствует
конспиративному характеру встречи разведчика отставного, каким он себя
представлял знакомым, и разведчика функционирующего, каким он назвал
Роумэна, запнувшись самую малость, когда тот к нему позвонил: "Роумэн?
Роумэн... Ах, да, Роумэн, ну, как же, конечно, помню! Помню и горжусь, мой
дорогой функционирующий разведчик!"

Обсмотрев Роумэна со всех сторон, Даллес пыхнул трубкой, заметив:

- Вы здорово набрали в сравнении с сорок пятым годом. Я видел вас
последний раз в сорок пятом весной, не так ли?

- Именно так, мистер Даллес.

- Что это вы говорите, как заштатный адвокат в бракоразводном
процессе? Аллен, я для вас Аллен, дорогой Пол.

- Спасибо, я страшно рад, Аллен, что вы нашли для меня время.

- Что будете пить?

- Хайбол.

- Орешки?

- С удовольствием. Только позвольте мне угостить вас, о кэй?

- Спасибо, я никогда не отказываюсь от угощения. Вам чертовски идет
седина, завидую. Чем больше я седею, тем отчетливее становлюсь похожим на
старую китайскую мышь, которую берегут для обращения в кисточки, столь
важные в иероглифописи. А вы начинаете походить на матерого голливудского
ковбоя.

- С моей-то круглой мордой?

- Никогда не отзывайтесь дурно о своей внешности, - заметил Даллес. -
Это позволит вашим недругам повторять эти слова, и вы не сможете их
одернуть: "Мы же цитируем самого мистера икс, он говорил это о себе не
далее, как вчера, беседуя с мистером игрек!"

Роумэн улыбнулся:

- Мне всегда казалось, что, если ты сам подтруниваешь над своими
недостатками, это выбивает козыри у недоброжелателей.

- Зависит от талантливости недоброжелателей. Пол. Кстати, если уж вы
меня действительно угощаете, попросите, пожалуйста, крохотный кусочек
сыра, люблю сухой сыр.

- С удовольствием угощу вас самым сухим сыром, Аллен.

- Ну, рассказывайте, что стряслось?

- Стряслось то, что по прошествии девятнадцати месяцев после нашей
победы нацисты успели воссоздать свою цепь, - Роумэн достал "Лаки страйк"
и начал крошить. маленькую, круглую сигарету.

- Двадцати месяцев, - Даллес вздохнул. - Дальше.

- Это, собственно, главное, - Роумэн несколько смешался от такой
реакции собеседника.

- И вас это действительно удивляет?

- Конечно.

- Почему? Вы что, не понимаете, с какого уровня врагом мы имеем дело?
Неужели вы всерьез полагали, что шесть миллионов членов НСДАП так легко
смирятся с поражением, да еще таким неслыханным? Нельзя быть наивным. Пол.
Все, что угодно, только не наивность.

- Больше это похоже на отчаяние, Аллен.

- Ну, это уж совсем стыдно. Неужели вы сомневаетесь в том, что у нас
найдутся силы для истребления этих гаденышей?

- Я - нет. Другие - да.

- Кто именно?

- Те люди, от которых зависит принятие решений.

- Вы говорите со мной как с представителем конкурирующей фирмы. Пол.
Вряд ли я могу быть вам полезен, если вы не знаете имен. Кто конкретно
сомневается в том, что мы обязаны придушить нацистских гаденышей?

- Человек, к которому я в общем-то хорошо отношусь, - Роберт Макайр.

- Хм... Это для меня несколько неожиданно... Не скажу, что я его
очень хорошо знаю, но по тем эпизодам, что у меня на памяти, могу судить о
нем как о человеке, склонном к волевым решениям.

- Дело в том, что сеть разбросана не только в Германии, но и в
Швеции, Испании, Португалии, Парагвае, Аргентине, Бразилии, Швейцарии,
Ватикане... Более того, сейчас я собираю улики против с и н д и к а т а...
У меня есть основания полагать, что наци нашли подходы и к этим людям...

- А вот это крайне тревожно. Крайне, Пол. Есть имена?

- Да. Некий Пепе. Судя по всему, одна из его фамилий - Гуарази, на
контакт с лиссабонским б р а т с т в о м прилетал из Нью-Йорка, акцент -
бруклинский.

- Так говорит агентура?

- Так говорю я.

Даллес улыбнулся; его жесткое лицо собралось морщинками, подобрело
("У него самые счастливые внуки, - подумал Роумэн, - какая радость иметь
такого мягкого, но в то же время мужественного деда, человек из легенды; и
с Вольфом он говорил не как с генералом Гиммлера, а как с немецким