рой. Я не ценил и не ценю секс как таковой, милаЯ безделушка, но тут
вдруг прочелсЯ некий утренний знак. (Стояла горой моЯ жизнь. Жизнь обе-
щала.) МилаЯ чувственнаЯ безделушка, однако же Я в голос засмеялся: Я
жив.
Другой
тельстве, возвращала мне в восьмой, что ли, раз мою рукопись с отрица-
тельными рецензиями С то бишь с отказом.
как и почему мне будет сложно опубликовать повести.
рывен в вашем случае процесс признания.
критика от почвенников к либералам. (Дело житейское.) Ее глаза увлажни-
лись. Она была из тех, кто хотел чувствовать в писателе С человека. Сло-
ва ее звучали искренно, а увлажнившиесЯ глаза еще и заблистали.
известное, толькоРтолько проникшее к нашим интеллектуалам. Применительно
к автору другой было лестным наградным отличием С было как орден, пусть
маленький. Уже не медаль. Я вышел из издательства с улыбкой. Хотелось
даже взять за правило С уходя, улыбаться, раз уж Я другой.
Полтора десятилетиЯ Я мог бы теперь в будущем улыбаться,
пятнадцать лет тотальных отказов, год за годом. Заодно Я
пережил тогда отчаянное безденежье, уход из семьи. Не
скажу, что, как Зыков, Я тоже в той полосе непризнаниЯ
пережил попытку самоубийства в метро С это не было
попыткой, это было лишь мыслью о нем. (Мысль о
самоубийстве.) А метро с той поры стало местом, где мне
особенно спокойно.
Я вдруг почувствовал зябкое бесстрашие (и одновременно желание) кинутьсЯ
под колеса приближающегосЯ поезда. Подумалось, что просто, потрясающе
просто, как озарение С и полный вперед! С Я почти не сомневался, что
бросок станет длЯ менЯ как некое преддверие и что под колесами еще не
финал, а там посмотрим...
ке и с жезлом. Приняла менЯ за пьяного. Рука ли у нее была литая, плечо
ли увесистое (рука сильна плечом), менЯ отбросило шага на полтораРдва. А
дальше уже сам, инстинктивно, сделал еще и третий шаг ближе к толпе,
сторонясь от рельсовой беды.
мать...
но симметричнаЯ цифра С 121. Отказы были по большей части примитивно
лестные, то вежливые, то хамские, издевательские, смешные, тупые, натуж-
ные, остроумные, почвенные, либеральные , какие угодно С и всеРтаки в
них свыше торжествовала симметрия, 121!.. Я вдруг решился. Я снес их все
разом женщине, торговавшей у метро (давно просила бумагу, заворачивала
пирожки). Мешок.
черновиками повестей получилась кипа бумаги в мой рост. Мы в ту минуту
как бы общались: автор, повести и отказы. ТЯ С другойУ, С сообщил Я бас-
ком рослой кипе бумаг. ТЯ антиконцептуаленУ, С сообщил Я. Кипа бумаг,
покачиваясь в предуличном (в предпирожковом) волнении, смотрела на меня.
Кипа хотела остаться.
весть, надо забрать! К тому времени прошел уж год, срок длЯ прочтениЯ
более чем достаточный, однако в редакции, вместо того чтобы выдать оче-
редной отказ, мне сказали: рукопись на отзыве.
го?..) Нет, назвать имЯ они не могли. РедакционнаЯ тайна. Автор не мо-
жет, да и не должен знать. Иначе на рецензентов давят. АРа, иначе им
взятки дают, сказал Я улыбаясь и, конечно, с иронией. (Я бы сто раз дал
взятку, если бы взятка значила.) В том и тайна необъяснимой, тупой, ме-
тафизической непробиваемости брежневских времен С взятки в редакциях не
значили! деньги не значили, подарки не значили, талант не значил и даже
вечнаЯ валюта, женскаЯ красота поэтесс почти не значила... Все было де-
шевкой. Пять копеек. Хорошо, сказал Я, фамилию рецензента вы мне назвать
не можете (понимаю), но назовите, подскажите мне число или хоть месяц,
когда рукопись отправлена рецензенту на отзыв. њисло С дело конкретное.
њисло С дело чистое. Почему бы вам не назвать число?.. Да, сказали они.
Разумеется, сказали. Сейчас назовем. Теперь им пришлось поискать на сто-
лах уже всерьез. И выяснилось, что рукописи нет.
вот название, автор принес, зарегистрирована, но живьем рукописи нет.
Даже и с какимРникаким отказом вернуть автору было нечего.
бежал взмокший курьер, а затем (моЯ минута!) появилась умнаЯ и влия-
тельнаЯ Н., известнаЯ своим свободомыслием в московских литературных
кругах, С приятнаЯ лицом и манерами женщина. Та самаЯ Н., теперь она ра-
ботала в этом всем известном журнале и была уж немолода. (Мы оба стали
немолоды, пятнадцать лет отказов!) Под ее бдительным приглядом были
просмотрены шкаф за шкафом, Ящик за Ящиком.
Рукописи не было. Посовещались. Я ждал.
цензии и она, пожалуй, даже припомнила, у кого именно (но назвать, ко-
нечно, не может, на рецензентов давят ) С так что мне следует еще чуть
подождать и позвонить лично ей через две, скажем, недели. Я кивнул С
ладно. Я повернулся, чтобы уйти, уже двинулсЯ к дверям, как вдруг один
из младших редакторов, вдохновленный несомненно свыше, сказал неожидан-
ные слова. Он произнес медленно, в меланхоличном раздумье: ТВ шкафах
нет. За шкафами нет. А на шкафах смотрели?..У С принес стремянку, сам же
с ловкостью юнца взобралсЯ и достал из десятка залежавшихсЯ там рукопи-
сей мою в немыслимой паутине. Паутина лежала слоем, мощная, густая. А
сбоку, где завязаны тесемки, слой лег совсем недавний: паутинка нежная,
меленькаЯ и кудрявенькая. И С никогда не забыть! С там, в кудрявенькой,
притаилсЯ встревоженный маленький паучок, живое существо, кого заинтере-
совали тексты.
мер ладонью, не зная, как быть с паучком.
рованные нашкафные рукописи С ктоРто винил, ктоРто припоминал, ктоРто
оправдывался. А сама Н., милаЯ лицом и в гневе, строго распекала млад-
ших. Я сказал Н., что забираю рукопись. Нет, ждать не стану. Нет, ника-
ких отзывов не надо. Они все, чуть не греческим хором, менЯ уговаривали,
но Я уже не слушал С Я бережно снял паучка, отторг вместе с частью его
теплой паутины и на ладони, осторожно поднимаясь шаг за шагом по стре-
мянке, перенес его на шкаф, место постоянного пребывания. Когда Я спус-
тился, Н. мне объясняла:
Она как раз вернулась от рецензента.
неплоха. Но автору надо...
паутинки, пошел к выходу.
догнала) неслись ее вещие слова. Она кричала:
Маркелов Олег
Володихин Дмитрий
Жюль Верн
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Смоленский Вадим