Джамуха Восьмирукий, изгой-батинит, и Чинкуэда, Змея Шэн, висевшая у него
на поясе; ассасин и Тусклая. Глядя на них, я подумал, что не Шулма первой
пришла в Кабир - нет, это Кабир явился в Шулму, и потом - снова, и вот
Кабир идет навстречу Кабиру, а Шулма взирает на это, затаив дыхание.
предстояла обычная Беседа, каких было множество, и будет множество; ближе,
еще ближе, еще...
острию, чья рукоять была оплетена вытертыми шнурами, а деревянные ножны
украшали простые серебряные бляхи; и Джамуха Восьмирукий, невысокий,
узкоплечий, в кожаном доспехе с массивными оплечьями и в странном шлеме с
гребнем и защитными боковыми пластинами, закрывавшими почти все лицо.
вуаль-сетка.
неожиданней внезапного удара.
и Чинкуэда, Змея Шэн.
многом, потому что цена за него еще была не уплачена. Жаль только, что
Джамуха и Чинкуэда не знают, кто они на самом деле, не слышат друг друга,
не понимают до конца - и, возможно, так и не поймут...
этих слов, и не сумев поступить иначе.
Скользящего Перста? Или ты предпочитаешь, чтобы я звала тебя Пресветлым
Мечом?
сказал Джамуха Восьмирукий. - Ты из Анкоров Вэйских или из Анкор-Кунов?
Если, конечно, ты не собираешься убеждать меня, что ты - Асмохат-та...
шлема, и таким же невыразительно-глухим был голос Чинкуэды, Змеи Шэн;
Я-Чэн сперва слушал эти голоса, остро ощущая свою цельность перед лицом
раздвоенности, разобщенности тех, кому на роду было написано быть вместе,
и в то же время отдельно... ах, какими одинокими чувствовали они себя в
Шулме, что даже со Мной-Чэном говорили чуть ли не с радостью,
изголодавшись по общению с равными!.. Пора было отвечать, а Я-Чэн молчал и
думал, что в осанке Джамухи и в его манере держаться есть что-то неуловимо
знакомое - а память услужливо подбрасывала нам сцену из будущего, уже
виденную Мной-Чэном, когда Джамуха стоял перед нами, и вот он снова стоит,
будущее стало настоящим, и прошлым... и, наверное, пора было что-то
отвечать.
Мэйланьский Единорог, - произнес Я-Чэн и добавил: - Родич Фаня Анкор-Куна
и Скользящего Перста, старейшин-клятвопреступников.
темной повязкой, и Неправильный Шаман шел осторожно, рассчитывая каждый
шаг - и все равно часто оступаясь. Руки его не были связаны, но он и не
пытался снять повязку. Шею Куштэнгри захлестывали сразу две волосяные
петли, и в пяти-шести выпадах позади незрячего шамана вразвалочку шли двое
воинов, намотав на запястья противоположные концы арканов, и ведя
Неправильного Шамана, словно зверя на поводке.
натянули арканы - и Куш-тэнгри остановился, прижимая подбородок к груди.
Я-Чэн ни на миг не усомнился, кто "они", и кого "его", - как
шамана-отступника. А потом придет твоя очередь. Смотри, это будет
интересно...
значили, жизнь ничего не значила, честь и позор, доблесть и трусость не
значили ничего, и единственное, что имело значение в этом проклятом мире,
что стоило дороже пыли под ногами - расстояние от Чэна-Меня до шамана,
расстояние - и то, что Чэн-Я не успею преодолеть его прежде, чем воины
отправят в Верхнюю Степь или в Восьмой ад Хракуташа седого ребенка,
Неправильного Шамана, настоящего хозяина Шулмы, встретившего нас, как
гостей...
эхо захлебнулось в ужасе. - Держи!!!
лишь единственная рука могла вот так вогнать массивное копье в осеннее
небо Шулмы, с треском разрывая грязно-голубое полотнище, единственная рука
могла дотянуться разъяренной Чыдой из Малого Хакаса, теряющей
новообретенного Придатка, дотянуться через полтора копейных броска до
Кабира, до меня, до Чэна-Меня!
Коблан Железнолапый, но он вложил в этот бросок всю свою бешено-огромную
душу, не оставив ничего про черный день - ибо черный день настал!
окаменела на несколько долгих-долгих мгновений, и я видел, что Чыда
вонзится в землю, выпадов на пятнадцать перелетев через нас - и тогда Чэн
сорвался с места, на ходу вбрасывая меня в ножны, забыв о Джамухе и
Чинкуэде - и вскоре я ощутил, как пальцы аль-Мутанабби смыкаются на древке
Чыды... ощутил острее, чем если бы они сомкнулись вместо копейного древка
на моей рукояти.
железная рука, детище Железнолапого, память восьмивековой давности,
ожившая в недоброе время сталь! - и устремилась к недвижному Куш-тэнгри.
Куш-ш-ш!..
когда незрячий шаман сделал шаг в сторону и взял Чыду из воздуха.
криком легла в протянутые ладони.
отпрыгнул назад, разворачиваясь к воинам слепым лицом; удар, мелькание рук
и древка - и лезвие наконечника Чыды рассекает один аркан, а второй
обматывается вокруг ее крестовины, и не выдержавший рывка воин падает на
бок, силясь левой рукой выдернуть из ножен саблю, и выдергивает, перерубая
Диким Лезвием веревку, пленником которой внезапно стал...
древко Чыды, мигом растерявшей все кабирские повадки - и вот Куш-тэнгри
уже стоит рядом с лежащими воинами, повязка сорвана с лица шамана, гневные
черные глаза впиваются в поверженных шулмусов ("Хвала Творцу! - шепчу
Я-Чэн. - Они не посмели...") - и тургауды Джамухи даже и не пытаются
встать, когда Неправильный Шаман поворачивается к ним спиной и машет нам
сияющей Чыдой.
машет шаману в ответ и что-то кричит...
раскручивается кожаный ремень в руке Джамухи-батинита, из петли
превращаясь в полосу, а потом увесистый камень гремит о шлем Чэна, и земля
оказывается совсем рядом, а Чэн не откликается, когда я зову его, и я
остаюсь один, один, один...
назад, мелькая днями, неделями, месяцами; пространство свилось кольцами
гигантской змеи, ползущей хвостом вперед: Шулма, Кулхан, Мэйлань, Кабир,
памятный переулок, дом Коблана, комната-темница...
пятиногое насекомое, латная перчатка аль-Мутанабби поползла по правому
бедру лежащего на боку Чэна, сместилась на живот, коснусь моей рукояти
твердыми пальцами - и мы, я и она, упрямо двинулись вперед, вытаскивая
меня из ножен и волоча за собой плохо слушавшиеся локоть и плечо
бесчувственного Чэна Анкора Вэйского.
Березин Федор
Буркатовский Сергей
Суворов Виктор
Гуль Роман Борисович
Шилова Юлия
Белогорский Евгений