генерал Арман Плисс. И то, что он пришел к власти в Клуре, меняло всю
ситуацию. Образ молящего о еде ребенка стушевывался перед ликом фанатика
войны. Я думал уже не о мальчике, а о том, какое изменение в нашей
политике вызовет появление этой усатой бестии.
председательский стол, а я сбоку от него.
Аментола согласился на экспорт продовольствия в Клур и Корину. Правда это
или вранье, чтобы успокоить народ? Вы, Прищепа?
экспорт, - сказал Прищепа. В порты уже прибывают товары на вывоз. Плисс не
очень интеллектуален, зато прямолинеен и честен. Он ненавидит ложь и
лжецов. Такого человека Аментола не стал бы обманывать, опытный политик
прекрасно сознает, с кем имеет дело.
Клура?
но не над зимней погодой в океане. Весной и летом мы с двух сторон
насиловали океан, сейчас он временно получил покой. Покой океана зимой -
это бури, дикая круговерть на воде и в воздухе. Там сейчас все ходит
ходуном. Ни одно судно в такую погоду не выйдет на водные просторы.
и зимой?
начнет весеннее наступление?
будет так мало, что в голодающих странах ничего не изменится. Третий
вопрос. Как будем действовать мы?
сразу за, кто выскажет сомнения, кто встанет против. Что до меня, то
впервые в нашей совместной работе я решил ему сопротивляться. Он тоже
догадывался об этом и волновался. Даже голос его вдруг стал другим -
глухим и сдавленным.
ситуации, зависит не только перспектива войны, но и дальнейшая жизнь
человечества. Он раньше не прибегал к таким высоким словам, хотя бывали
очень сложные положения и принимались очень трудные решения. Но сегодня
только такие чрезвычайные слова точно отвечают чрезвычайности момента.
Возникла возможность совершить еще не слыханный в истории поступок -
спасти от голода тех, кто держит против нас оружие. Он повторяет - история
еще не знала, чтобы протягивали руку помощи тому, кто поднимает на тебя
меч. Все совершалось по-иному - радовались беде врага, ликовали, когда он
погибал, такова обычность войны. И ему могут сказать - а разве у нас не
война? Так будем действовать по-военному! На войне как на войне! Но он
возразит - а разве обычность войн предотвращала их? Если один пересиливал
и побеждал, то другой замыкался и копил силы для реванша. Всякая война,
даже начавшаяся из-за пустяков, порождает страшное дитя - взаимную
ненависть. Но ненависть - это не только политика государств, это рак души.
Ненависть не рождает дружбы, даже примитивного сотрудничества, даже
равнодушного сосуществования. Ненависть побуждает ненавидящего все снова и
снова бросаться на своего врага. Вдумайтесь, как мы планируем победу в
войне? Мы видим ее в том, чтобы одолеть в новом сражении, в "решающей
битве", так это называется на военном языке. Победа для нас в одном -
настолько ослабить врага, чтобы он поднял руки. Это, конечно, победа, но
настоящая ли? Руки враг поднял, а что творится в его душе? Появилась ли в
ней любовь к нам, нет, не любовь, простая дружба, нет, не дружба, обычное
благожелательство, простенькое добрососедство? Говорю и снова говорю:
ненависть не тот фундамент, на котором строят благополучие! И вот
появилась уникальная возможность нанести удар в глубину души врага, в тот
глухо замурованный тайник, где клокочет ненависть к нам. Ударить по
ненависти любовью, сразить нетерпимость великодушием, преодолеть
отвращение приязнью - да ведь это сражение не в уже возникшей войне, а
сражение с самим понятием войны, выжигание того болота, где кишат и
плодятся, постоянно возобновляясь, отвратительные миазмы вражды,
подозренья, ненависти. Вот такая появилась у нас необыкновенная
возможность! Неужели мы окажемся недостойны великой миссии, открывшейся
нам? Да, мы можем проиграть - и вместо объятий с недавним врагом увидеть у
него, усиленного нашей же помощью, импульсатор, наставленный нам в грудь.
Я и этого варианта не исключаю, я вижу его так же отчетливо, как вы. Но
если ненависть, злое сердце войны, бросит наши армии на взаимное
истребление, то ведь негодование в наших душах на коварство врага не
ослабит, а усилит нас. И при любой черствости граждан его страны, при
любой слепой преданности его солдат приказам своих командиров, какая-то
часть его людей будет все же покорена нашим великодушием, а это не усилит,
а ослабит его армии - тоже факт в нашу пользу. Я предлагаю ответить
согласием на просьбу женщин Клура, захвативших на несколько часов
стереостанцию. Я слышу в их призывах глубинный голос народа этой страны. Я
прошу оказать продовольственную помощь населению Клура и Корины!
все уставились на меня. И Гамов смотрел на меня и ждал, что я отвечу. И
Пустовойт, и Бар, и Вудворт, и Пеано, и Гонсалес, и Штупа, и Прищепа, и
Исиро не отводили от меня глаз. Я понимал, что должен первый ответить на
призыв Гамова, но мне было трудно. До сих пор, то сразу соглашаясь, то
споря и возражая, в конечном итоге я следовал за Гамовым. Сейчас такому
покорству пришел конец - не один Гамов догадывался, что я скажу.
отчетливо, как все мы. Нет, Гамов, вы видите мир по-иному, чем мы. Вы
мерите всех людей по той высокой мерке, какую положили себе, а люди, в
общем, мельче вас. Вы надеетесь, что враги исполнятся благодарностью за
дары, сочтут помощь продовольствием чуть ли не манной небесной, по веленью
Бога внезапно посыпавшейся на них с небес. Нет, Гамов, нет, они решат, что
мы ослабели, что наши дары - это попытка задобрить их, что в предвидении
своей гибели мы уже лебезим перед ними. И военные их сделают такой вывод:
раз уж мы так обессилены, что унижаем себя предварительными дарами, то
надо дожать этих трусов военной мощью. Эти люди, латаны, вероломно
выиграли у нас одно большое сражение, теперь коварной помощью выигрывают
выгодные условия мира. Поиграем в коварство и мы - примем их помощь, а
потом расколотим их. Вы видели нового правителя Клура, Гамов? Он же
солдафон, этот Арман Плисс, он же тупой вояка! Пусть он честный человек,
но еще недавно предлагал пожертвовать заложниками, которых мы собирались
отпускать на свободу, лишь бы оказать видимость сопротивления нашим
водолетам. Он разогнал несчастных женщин, моливших о хлебе. Для него
военная победа - единственный смысл его существования. Вы хотели бы
вытравить ненависть из его души. Но в ней та ее разновидность, гораздо
более страшная, чем простая ненависть, которая не вытравливается никакими
подарками и благодеяниями - воинская честь. Нет, Гамов, только поражение
на поле боя может привести этого человека в нормальное состояние -
поражение ведь не противоречит воинской чести, как это ни парадоксально.
"Все погибло, государыня, кроме чести!"- писал один король королеве после
проигранного сражения. Но если бы он не принял битвы, которую заведомо
должен был проиграть, то он счел бы, что произошло нечто куда страшней
проигранного сражения - потеря его воинской чести.
катастрофический для нас. Помощь Клуру и Корине, если мы ее окажем,
совершится не от избытков наших, ибо избытков нет. Готлиб Бар, можем ли мы
выделить продовольствие для двух голодающих стран, не меняя норм снабжения
в собственной стране?
немыслим без сокращения выдач по карточкам.
весной разразится наступление врага, то следующей зимой мы будем сами
голодать. И люто голодать, враг ведь позаботится о том, чтобы погубить наш
урожай. И на то, чтобы затопить наши хлеба либо сжечь их яростным солнцем,
у него энергоресурсов хватит, не надо хоть в этом заблуждаться. И тогда
наши собственные дети будут простирать к нам ручонки и молить со слезами:
"Кусочек хлеба, я умираю!" Неужели вы ответите такому ребенку: "Ты
умираешь во имя высшей цели, только она не удалась"? Вот какая реальная
перспектива грозит нам, если ваша высокая миссия помощи окажется мыльным
пузырем. Мы станем преступниками перед собственным народом! Вы просите
помощи воюющим с нами странам. На ваше "да" я отвечаю категорически - нет!
чертил на листке. Мне казалось, что он прикидывает, сколько будет за него,
сколько против. Сейчас я уверен, что он уже не думал о наших голосах, а
шел мыслью дальше - намечал, что делать после того, как мы отвергнем его
предложение. Но молчание становилось нестерпимым, и он прервал его:
Он понимал, какой страшный риск содержится в этом коротком "да", но
министр Милосердия не мог отвергнуть миссию милосердия.
поэтому ваш ответ особенно важен.
- нет! - холодно сказал Вудворт.