будут. Вот!
князю Андрею было уже сорок пять - пора внуков нянчить. Михайле Тверскому
двадцать три. Андрею в сыновья годится. А сестрам-погодкам шестнадцать
одной и пятнадцать другой. Что ж! Князья и позже женились, да и не одни
князья. А Данил Лексаныч с братом, видать, не зело мирен! Подумав, Бяконт
не сказал ничего. Впрочем, они уже подъезжали к Крутицам.
же дни, Святками. Константин Борисович Ростовский устроил племянницам
смотрины у себя, в Ростове, после чего Василиса должна была ехать
венчаться в Городец, а Анна - в Тверь. (На непременном венчаньи в Твери
настояла великая тверская княгиня.)
Ярославский с боярами, суздальский и стародубский князья, дмитровский
князь и Иван Дмитрич Переяславский - ради жены: она хотела посидеть с
сестрами, проститься перед венцом. Данила в Ростов не поехал, сослался на
хворь, отправилась одна княгиня Овдотья, по сложному старому родству,
через покойную муромскую бабушку ростовских княжен, приходившаяся им
свойственницей.
дорожным припасом и подарками от княгини сестрам-невестам. Проследив за
повозными и проверив, как увязаны возы, он ускакал вперед, прихватив троих
ратников, готовить ночлег. Лес в зимнем серебре был спокоен и тих, сытые
кони шли хорошей рысью, и Федор с горечью думал о том, как быстро все
проходит: года не прошло, как схоронили великого князя Дмитрия, и вот они
едут на свадьбу его убийцы, Андрея, и, верно, узрят Окинфа Великого,
предателя, среди Андреевых великокняжеских бояр. И ратники, что прошлою
зимой в этих вот лесах, увеча коней, уходили от смерти, скачут на праздник
и еще веселы в чаянье сытного княжеского угощения! Ко всему у Федора
прибавлялось личное горе. Летом он был в Угличе, исходил весь город, искал
сестру - Параська как в воду канула. В конце концов он разыскал-таки
шурина, и не в городе даже, а в одном из пригородов, я тряхнул этого
жалкого человека за грудки. Но тот только плакал, размазывая слюни по лицу
и, верно, тоже ничего не знал. Военной грозой их разнесло посторонь.
Оставалось вызнавать в Орде да надеяться на то, что сестра еще воротится с
выкупленным полоном, хоть и не вернулась о сю пору! Да еще, быть может,
удастся что-то вызнать в Ростове, куда он скачет сейчас. Где-то в душе он
чувствовал уже, что и сам готов примириться с исчезновением сестры, как
примирился он с гибелью меньшого дитяти. Бог дал, Бог взял... Или так и
нужно, чтобы заплывали, а не кровоточили раны, чтобы люди, позабыв
прошлое, могли снова жить, дышать и радоваться жизни? Или все это, как
говорит брат, предопределено свыше, и каждый шаг человеческий расчерчен на
века вперед, и ни один волос не упадет с главы твоей без воли Его?
опускаться с дерев.
княжеских палат было вообще не пробиться. Там с утра до вечера толпился
народ, кричали, поздравляли. Константин Борисович и его бояре время от
времени появлялись, оделяли горожан подарками. Разряженные гости шагом, в
сверкающем платье, проезжали, расталкивая толпу.
княжой двор. Тут тоже толпились глядельщики. Дружинники, расставленные от
крыльца до ворот, то и дело распихивали любопытных. Приходили девушки и
бабы, пели величание, и обе княжны появлялись на крыльце, кланялись,
дарили женок пряниками и кусками паволок и зендяни. Он таки дождался
приезда обоих женихов, первого - хорошо знакомого ему Михаила, который за
этот год стал еще статнее, казалось, прибавил княжеского достоинства. Был
он опять в алой шапке, но не в корзне, а в собольем опашне, надетом
нараспаш, на плечи, с выпростанными рукавами в шитых жемчугом и серебром
наручах, в золотом, сканной работы, поясе, что проблеснул, когда на миг
отпахнулся черный княжеский опашень. Дивен был и карий конь Михаила,
накрытый зеленой бархатною попоной, под золотым, с серебряными стременами,
седлом и сбруей, изузоренной тоже золотыми прорезными бляхами. Михаил
упруго всходил на крыльцо и словно плыл на ликующих криках толпы. Князь
Андрей подъехал на пятнистом арабском, приведенном из Орды, скакуне,
накрытом персидскою шелковой тканью, изузоренной большими фиолетовыми
цветами, в золотом цареградском аксамитовом негнущемся вотоле. Шапка его,
с опушкою из соболя и с темно-красным, сплошь затканным золотом и
каменьями верхом, была похожа на старинные иконописные уборы древних
князей. Слезая с коня, Андрей слегка шатнулся и тотчас оглянулся жестким,
без улыбки, напряженным взглядом, словно отыскивая, не усмехнется ли кто.
Толпа орала, и Федор близко увидел пронзительные глаза Андрея, тронутые
сединой крутые завитки усов по краям губ, подчеркивающие жесткую складку
рта, и тяжелую золотую цепь на плечах великого князя. Андрей поднимался по
ступеням медленно, тяжелою поступью напомнив Федору покойного князя
Дмитрия в его последние месяцы. И тоже крики, еще более громкие, неслись
ему вослед, обволакивали и словно тщились приподнять, оторвав от земли.
Федор не стал разглядывать великих бояр и боярынь, не хотел увидеть
Окинфа, выбрался из толпы и проторчал наедине со своею сторожей, пока не
позвали нести княжеские дары.
великим князем. Окинфа Великого, который развязно поклонился ему на сенях,
он просто не заметил, прошел мимо, как бы сквозь него, и Окинф закусил
губу. Зато дядю пришлось приветствовать, и хотя он уже встречался и
говорил с Андреем после смерти отца, но то были встречи и речи о деле, о
княжениях, а не как тут. Иван через силу пытался улыбаться, поминутно
отводя глаза от упорно-жгучего, пристального взора великого князя, и после
разговора почувствовал себя вконец обессиленным. Прав был дядя Данил, что
вовсе не явился в Ростов!
своей, усугубленной зимним бегством во Псков, была, напротив, очень
довольна поездкой. Тут, дома, надеялась она вернуть себе ощущение счастья
и беззаботную радость детских лет. Сестры ахнули про себя, когда увидели
ее, настолько старшая дочь Дмитрия Борисовича изменилась и постарела. Они
целовались, попеременно лили слезы и хохотали, бестолково тараторили о
семейных новостях. Со светлой грустью внимала она Нюше с Вассой, еще не
чуявшим, к счастью для себя, как страшна жизнь и как быстротечна юность,
входила в их девичьи заботы, радуясь про себя, что у нее есть и дом, и
заботливый супруг в доме, не отринувший ее и ничем не попрекнувший в самую
страшную пору, хлопотала над венчальными нарядами и оттаивала душой в
радостной предсвадебной суете. В общем, переяславская княгиня поняла, что
и сестрам ее несладко, что после смерти отца в дому не житье, дядя
Константин все перевернул на свой лад, и они рады-радешеньки выбраться из
дому хоть куда-нибудь. К тому же Василиса давно знала князя Андрея,
привыкла к нему, хоть и удивилась поначалу его сватанью, а Анна
беспокоилась только до той поры, пока не увидела Михаила. <Он мне и
снился!> - сообщила она сестрам ввечеру, округляя глаза, и по ее
восторженному шепоту старшая из сестер поняла, что, по крайней мере, этот
брак будет удачным.
друг с другом. Михаил весь как луч света, в остром ожидании суженой, и
Андрей, как-то очень старый рядом с ним, насупленный (он не мог не
понимать невыгоды сравнения с тверским князем), с мрачною складкой сжатого
рта, стиснутых, потемневших, с заметной беловатою полоской слюны, губ, с
резко обозначенными западинами щек и тяжелыми отечными мешками подглазий,
с сединою в бороде и на висках...
такой же торжественно-величавый. Он уже справился со своим горем после
смерти Феодоры и не пожелал уступить нынешней чести никому другому. Все же
его вторая дочь, Олимпиада, была сейчас ростовской княгиней, и один из
внуков сидел уже в Угличе на столе.
ему, что он что-то губит, разрушает даже в своем давнишнем чувстве к
Василисе, которую втайне полюбил еще девочкой четыре года назад за то,
чего не было в нем самом и всегда не хватало в Феодоре: за смешливость, за
ясную детскую радость, за звонкий голосок-колокольчик, за простоту,
которой в Феодоре не было никогда. Сейчас, на смотринах, он глядел на
Василису отчужденно и впервые увидел их обеих рядом со стороны: Анну, что
была потемней и повыше (и остро подметил вспыхнувший, радостно-удивленный
взгляд Анны при виде Михайлы Тверского), и рядом с нею совсем светлую, со
смешливо вздернутым носиком свою будущую жену. Он не подумал: <Принесу ли
ей счастье?> Счастье - власть - было наконец с ним! Но что-то чуждое,
неслиянное почудилось и на миг поднялось между ним и ею. И он почувствовал
с тяжелой тоской, как долит его и отделяет от Вассы груз кровавых
прошедших лет, вереница смертей - Семена, Феодоры, Олфера, наконец, брата
Дмитрия.
свадьбу. Сейчас с глухою болью узнал об отказе Данилы приехать к нему.
Андрей сам не понимал всю жизнь, как ему, его злой душе, недоставало
дружбы, и ласки, и семьи, и братней любви...
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Афанасьев Роман
Корнев Павел
Посняков Андрей
Афанасьев Роман