подарили мое же. Попробуй не дать!..
поклонов, могущества будто бы пустых слов, которые, будучи вколочены в
людскую память, превращаются в оружие. Не понимал, что для сунов согласие
монголов на обряд перед троном есть признание ими подданства. Так же не
понимал, как не постигал силы знаков - цзыров, - нарисованных на длинных
полосах бумаги, которые висели на стенах и колоннах дворца, утомляя
монгольский глаз, как черные скопища невероятных насекомых,
которые сейчас получит хан, дабы он со своими конными воинами охранял
границу от диких людей, коль такие нагло помыслят вторгнуться в
Поднебесную. И дабы он ловил сунских разбойников, бегущих за границу, они
же изменники и враги трона, да, они спасаются от справедливого возмездия.
И дабы хан хватал каждого, кто вознамерился в злобе покинуть Срединное
государство самовольно, не получив от властей разрешения...
трудом, и заполнял паузы торжественными жестами. Монголы бесцеремонно
переминались, зевали от скуки и глазели на остальных сановников. Те
расходились, подобные стае птиц в своих длиннорукавных и долгополых
разнообразно ярких одеждах, птиц старых, усталых, так медленно они
двигались, сгорбленные, нахохлившиеся под странными шапочками с
разноцветными значками на темени. Их обязанностью было поразить северных
дикарей величием, конечно непостижимым для "степных червей", но
подавляющим.
всех та мудрость, достижение которой наиболее трудно, ибо она никогда не
сделается достоянием многих. Оставаясь уделом избранных, наука наук питает
вершины. Вечное - неизменно, неизменное - вечно. Таков круг, в центре
которого находится Поднебесная, именуемая по праву Чжуго, то есть
Срединной страной. Она - ось вселенной. Никаких перемен - в этом и цель, и
средство прочности государства.
чьи-то руки покрыли золотое кресло громадным желтым полотнищем. Желтый
цвет есть цвет Сына Неба, а покрывало легло с таким искусством, обманывая
зрение, что казалось: там, в кресле, невидимо уселось Нечто великое.
Закончив речь, сановник пал ниц, обожая это Нечто, чтобы привлечь к нему
внимание и подавить вонючих степняков. Поднявшись, он отпустил монголов
жестом руки, скользнувшей, как змея, из широкого рукава.
последние слова сунского благоволения из уст толмача.
босой монгол - не монгол!
грубую ткань тюкам разных размеров, но одинакового веса, чтобы один
человек мог взвалить груз себе на спину или навьючить на лошадь. Толмач,
глядя на длинную полосу бумаги, испещренную цзырами, перечислял
содержимое. Ча, или ша, - самое дорогое монголу лакомство-питье, разные по
толщине и качеству ткани, но все синие, как цвет воды любимого монголами
голубого Керулена. Украшения. Ножи, сабли, медная посуда... Все нужное,
известное, привычное. Подарки, которые монголы считают данью-платой за мир
с подданными Сына Неба. Сверх всего - четыре сумки, которые кажутся
особенно тяжелыми из-за малого объема: серебряные та-эли, четырехугольные
пластинки, на которые можно сменять у купцов любую вещь.
ним от души, не так, как перед золотым креслом. Вся Степь чтила святых,
которые поражали душу монгола. Едва одетые, босые, с головами, не знавшими
иного укрытия, кроме собственных волос, бескорыстные, святые выражали
нечто пусть непонятное, но высшее. Небо защищало их, иначе разве могли бы
они, почти голые, не бояться зимней стужи, ходить по льду босыми ногами,
спать в снегу!
оказать гостеприимство. Иногда святой говорил. И даже если не все было
понятно, в душах оставалось нечто неповторимое.
святой, и монголы чужие в столице сунов. Святой согласился исполнить
просьбу хана, и счастливый Онгу приказал Гутлуку привести святого, когда
он сможет. След в след Гутлук поспешил за святым.
домами, святого встретили несколько человек, похожих для Гутлука на тех,
кто стоял в зале Сына Неба. Они упали перед святым, как перед золотым
креслом, и сердце Гутлука открылось для дружбы к умным сунам. Святой
ответил на приветствие, указав вверх. Гутлук знал - святой напоминает
сунам о равенстве всех живых перед Небом.
гладких плиток, почти таких же нежных, как прозрачные чашки, в которых
всем, и Гутлуку, подали горячий чай. Не такой темный, какой пьют монголы,
но светло-желтый, вкусный, с запахом незнакомых цветов. Сидя за спиной
святого, Гутлук сосчитал сунов! десять и четыре. Он следил за лицами,
готовый слушать. Но слушать было нечего.
сероватой бумаге знаки - цзыры. Святой, следя за рукой суна, прерывал его
жестом и сам с той же чудесной легкостью чертил, чертил, и все вставали,
теснились, заглядывая, и вот уже каждый спешил изобразить нечто, спешил
выразить ответ, и сказать свое, и задать вопрос.
черчения цзыров кисточки не поспевали за мыслью.
указательным пальцем правой руки изображал на ладони не видимые для
Гутлука, но понятные сунам знаки. И сразу несколько голосов прерывали
святого резким выкриком "хо!" и отвечали немой речью на своих ладонях. И
это длилось, длилось бесконечно для Гутлука.
нескончаемого. Метанье пальцев, шуршанье жесткого шелка одежд сунов,
рассеянный свет пасмурного дня, отраженный, преображенный разноцветными
блестящими стенами... Насколько же легче провести в седле весь день, от
утренней звезды до вечерней!
отвращение. Гутлук хотел спать. Он боролся, из самолюбия сдерживая перед
чужими зевоту, хотя вредно укрощать естественные желания. Спать, спать...
говорил:
вестью. Так как будущее грозно. И я не могу передать вам весть. Не по
вашей вине. Не по моей вине. И не по вине кого-либо третьего. Между мною и
вами, между каждыми двумя из вас стоит преграда из цзыров, из знаков
вашего письма. Между мыслью и действием, между мечтой и действительностью
стоят знаки вашего письма, ваши цзыры. Чтобы воплотить мысль, нужно слово.
Вы не имеете слова. Слово есть плоть мысли, а цзыр - лишь знак ее, лишь
указание на то, что существует, но не выражение сущности мысли. Уподобьте
слово живому человеку, а цзыр - скелету умершего, и вы поймете, в чем
виноваты знаки-цзыры. Доказательство? Все, что я сказал вам сейчас, есть
доказательство. Ибо сказанное мною н е л ь з я изобразить цзырами. Знаю,
можно нарисовать знак, изображающий отрицанье знаков. Вот он! - И святой,
взяв бумагу, нарисовал кисточкой квадрат, а в нем много пересекающихся
линий, углов, точек и фигурок, названий которых Гутлук не знал.
продолжал:
знак, не может - он только знак, цзыр - передать сущности отрицанья.
Отрицанье есть движенье. Новый же знак н е п о д в и ж е н. Добавьте к
нему другие, поясняющие, но сколько бы вы ни прибавили новых знаков,
движенья не будет. Так как отрицанье, выраженное новым цзыром, не
отрицание. Оно - утверждение, будто бы существует н и ч т о. Но
н и ч т о не существует! Значит, знак этот есть ложь знаков.
навалилась усталость. Желтые лица сунов, сморщенные или круглые, с редкой
растительностью, через которую просвечивала кожа, сделались одинаковыми,
как близнецы.
Свет погас. Когда Гутлук очнулся, святой говорил;
ценность всех вещей. Все действия. Все приказы родителей детям и власти -
подданным. Все желания. Все чувства. Все ощущения. Наставления хозяина
работнику. Объяснения работников, нужные для совместного труда.
Рассказывают о всех событиях. Цзыры выражают все. Но не живую душу
человека, вложенную Вечным с известными Вечному целями. Знаки держат душу
надежнее, чем границы, и, как стража границ, закрывают государство. Знаки
живут своей жизнью, знак порождает знак, как человек - человека. Знаки
роднятся между собой своим видом, а не содержанием, которое вы хотите
вложить в них. Поэтому знаки искажают мысль. Взгляните - вот родовое имя
человека: Бао. А вот слоги, они вместе с родовым дают личное имя человека:
Бао Тзэ-тзун, или Бао Гдце-гдцун... Произносимые по-разному, последние два
слога одинаково изображаются знаком солнца. Знак солнца есть также и знак
творящей, созидающей силы. Я, читая имя человека "Бао Гдце-гдцун", вижу
вместе с тем - "Бао-творец". Когда после имени "Бао Гдце-гдцуна" стоят
цзыры доброты, богатства, благоденствия, я осознаю Бао Гдце-гдцуна как
творца знания, богатства, благоденствия. Таким путем знаки-цзыры, как
говорил я, способны искажать. Как мне различить, добр ли Бао Гдце-гдцун по
характеру своему, или он является творцом добра?
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Юрьев Сергей
Ильин Андрей
Прозоров Александр
Посняков Андрей