Чтение 110–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

только что вам изобразили.

Карета до конца проехала по главной улице; потом, миновав Аржантей, она
покатила по безонской дороге. Не успели путники проехать сотню шагов, как
Мирабо заметил по правую руку парк с густыми кронами деревьев, меж которыми
виднелись шиферные крыши замка и примыкавших к нему служб.

Это был замок Маре.

Справа от дороги, по которой следовала карета, перед поворотом на аллею,
ведшую от этой дороги к решетке замка, виднелась убогая хижина.

У порога хижины на деревянной скамье сидела женщина, на руках она держала
бледного, тщедушного, снедаемого лихорадкой ребенка.

Мать баюкала этот полутруп, подняв глаза к небу и заливаясь слезами.

Она обращалась к тому, к кому обращаются, когда ничего более не ждут от
людей.

Мирабо издали заприметил это печальное зрелище.

- Доктор, - обратился он к Жильберу, - я суеверен, как древние: если это
дитя умрет, я откажусь от замка Маре. Смотрите, это касается вас.

И он остановил карету перед хижиной.

- Доктор, - продолжал он, - у меня остается не больше двадцати минут до
наступления темноты, чтобы посетить замок, поэтому оставляю вас здесь; вы
догоните меня и скажете, есть ли у вас надежда спасти дитя. Потом, обратясь
к матери, он добавил: - Добрая женщина, вот этот господин - великий врач;
благодарите Провидение, пославшее его вам: он попытается спасти ваше дитя.

Женщина не понимала, наяву это происходит или во сне. Она встала, держа
на руках ребенка, и залепетала слова благодарности.

Жильбер вышел из кареты.

Карета покатила дальше. Спустя пять минут Тайч звонил у решетки замка.

Некоторое время было не видно ни души. Наконец, пришел человек, в котором
по платью нетрудно было распознать садовника, и открыл им.

Мирабо первым делом осведомился, в каком состоянии находится замок.

Замок был вполне пригоден для жилья, по крайней мере если верить словам
садовника; впрочем, на первый взгляд было похоже, что так оно и есть.

Он принадлежал к домену аббатства Сен-Дени, будучи центром аржантейского
приорства, и теперь, вследствие ряда декретов о собственности духовенства,
был пущен на продажу.

Как мы уже сказали, Мирабо знал этот замок, но ему никогда не доводилось
осматривать его столь внимательно, как он имел возможность сделать это
теперь.

Когда решетку отперли, он очутился в первом дворе, имевшем форму почти
правильного квадрата. Справа располагался флигелек, в котором жил садовник,
слева - другой, отделанный с таким кокетством, что возникало сомнение,
впрямь ли эти здания - родные братья.

И тем не менее это был его родной брат; однако благодаря убранству этот
мещанский домик выглядел почти аристократически: гигантские розовые кусты,
усыпанные цветами, одели его пестрым нарядом, а виноградник оплел наподобие
зеленого пояса. Все окна прятались за занавесями из гвоздик, гелиотропов и
фуксий, которые густыми ветвями и пышными цветами загораживали жилье от
солнечных лучей и нескромных взглядов; к домику прилегал небольшой сад,
сплошные лилии, кактусы и нарциссы, - издали его можно было принять за
ковер, вышитый руками Пенелопы; цветник тянулся вдоль всего первого двора, а
напротив него росли великолепные вязы и гигантская плакучая ива.

Мы уже упоминали о страсти Мирабо к цветам. Видя этот утопавший в розах
флигель, этот очаровательный сад, окружавший, казалось, жилище Флоры, он
радостно вскрикнул.

- Скажите, друг мой, - обратился он к садовнику, - а вот этот павильон
тоже сдается или продается?

- Разумеется, сударь, - отвечал тот, - ведь он относится к замку, а замок
предназначен к продаже или сдаче внаем. Правда, сейчас там живут, но
поскольку арендный договор отсутствует, то, ежели, сударь, вы оставите замок
за собой, вы сможете отказать лицу, живущему там теперь.

- Вот как! И что это за лицо? - спросил Мирабо.

- Одна дама.

- Молодая?

- Лет тридцати-тридцати пяти.

- Хороша собой?

- Очень.

- Ладно, - сказал Мирабо, - посмотрим; красивая соседка не такая уж
помеха... Покажите мне замок, друг мой.

Садовник пошел вперед, пересек мост, отделявший первый двор от второго;
под мостом протекала речушка.

На том берегу садовник остановился.

- Коли вы, сударь, пожелаете не беспокоить даму, живущую во флигеле, то
это вам будет нетрудно: вот эта речка полностью отделяет часть парка,
прилегающую к флигелю, от остального участка: она будет гулять у себя, а вы,
сударь, у себя.

- Ладно, ладно, - сказал Мирабо, - поглядим на замок.

И он проворно взошел по пяти ступенькам крыльца.

Садовник отворил центральную дверь.

Она вела в отделанный алебастром вестибюль с нишами, в которых прятались
статуи, и колоннами, увенчанными вазами по моде того времени.

Дверь в глубине вестибюля, точно напротив центрального входа, вела в сад.

По правую руку от вестибюля находились бильярдная и столовая.

По левую - две гостиные, большая и малая.

Такое раположение на первый взгляд пришлось Мирабо по вкусу; правда, он
казался рассеянным и словно чего-то ждал.

Поднялись на второй этаж.

На втором этаже обнаружилась зала, как нельзя лучше подходившая для того,
чтобы устроить в ней кабинет, и три или четыре господские спальни.

Окна залы и спален были закрыты.

Мирабо сам подошел к одному из окон и отворил его.

Садовник хотел отворить остальные.

Но Мирабо подал ему знак не делать этого. Садовник остановился.

Прямо под тем окном, которое только что распахнул Мирабо, у подножия
огромной плакучей ивы устроилась полулежа какая-то женщина с книгой, в
нескольких шагах от нее на траве среди цветов играл ребенок лет пяти-шести.

Мирабо понял, что это обитательница павильона.

Трудно было представить себе более изящный и элегантный наряд, чем ее
скромный муслиновый пеньюар, отделанный кружевами и надетый поверх телогреи
из белой тафты с оборками из белых и розовых лент; чем белая муслиновая юбка
с присборенными воланами, белыми и розовыми под цвет телогреи; чем корсаж из
розовой тафты с бантами того же цвета и накидка, вся в кружевах, ниспадавшая
подобно вуали и позволявшая зыбко, как в тумане, различить черты лица.

Кисти рук у женщины были тонкие, удлиненные, с ногтями аристократической
формы; по-детски миниатюрные ножки, обутые в туфельки из белой тафты с
розовыми бантами, довершали этот гармонический и обольстительный облик.

Ребенок, весь в белом атласе, носил шапочку а-ля Генрих IV и - подобное
причудливое сочетание было весьма распространено в ту пору - трехцветный
пояс, называвшийся .национальным."

Между прочим, так был одет юный дофин в тот день, когда в последний раз
показался на балконе Тюильри вместе с матерью.

Жест Мирабо означал, что ему не хотелось беспокоить прекрасную
читательницу.

В самом деле, то была дама из павильона, утопавшего в цветах; то была
королева сада с лилиями, кактусами и нарциссами, словом, та самая соседка,
которую Мирабо, в котором вожделение всегда преобладало над прочими
чувствами, выбрал бы сам, если бы случаю не было угодно свести их вместе.

Некоторое время он пожирал глазами прелестное создание, неподвижное, как
статуя, и не ведающее об устремленном на него пламенном взоре. Но вот не то
случайно, не то вследствие магнетических флюидов глаза незнакомки оторвались
от книги и обратились к окну.

Она заметила Мирабо, слегка вскрикнула от неожиданности, встала, кликнула
сына и за руку повела его прочь, на ходу два-три раза оглянувшись; вскоре
мать и дитя скрылись за деревьями; Мирабо лишь проводил глазами ее
элегантный наряд, мелькавший между стволами: белизна платья спорила с
наступившими сумерками.

На крик незнакомки Мирабо отозвался криком удивления.

Мало того, что у женщины были королевские манеры: насколько позволяли
судить кружева, скрывавшие ее черты, она и лицом была похожа на Марию
Антуанетту.

Ребенок довершал сходство: он был в том же самом возрасте, что младший
сын королевы, той самой королевы, чья поступь, лицо, мельчайшие движения
после свидания в Сен-Клу так глубоко врезались не только в память, но и в
самое сердце Мирабо, что он узнал бы ее везде, где бы ни встретил, будь она
даже окутана божественным облаком, каким Вергилий окутал Венеру, явившуюся
перед своим сыном на берегу Карфагена.

Какое же необъяснимое чудо привело в парк у дома, который собирался снять
Мирабо, эту таинственную женщину - если не самое королеву, то ее живой
портрет?

В этот миг Мирабо почувствовал, как на плечо ему легла чья-то рука.

Глава 3

ВЛИЯНИЕ НЕЗНАКОМКИ НАЧИНАЕТ СКАЗЫВАТЬСЯ

Мирабо вздрогнул и оглянулся.

Человек, положивший руку ему на плечо, был доктор Жильбер.

- А, это вы, любезный доктор, - произнес Мирабо. - Ну, что?

- Да как вам сказать, - отвечал Жильбер, - я осмотрел ребенка.

- И надеетесь его спасти?

- Врач никогда не должен терять надежду, даже перед лицом самой смерти.

- Черт побери, - заметил Мирабо, - значит, болезнь тяжелая.