совершал. Однажды он язвительно подумал, не рассказать ли ему о матери
интересно посмотреть, как Арон примет новость, но сразу же отказался от этой
мысли. Он понимал, что у Арона недостанет сил перенести такой удар.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
1
приступ был похож на другой, и болезнь каждый раз протекала почти что
одинаково.
честолюбивого президента Женского клуба в защиту порядка. Карточные и иные
азартные игры неизменно провозглашались величайшим злом, каковое надлежало.
немедленно искоренить. Выступать против азартных игр весьма удобно. Об этом
пороке общества прилично говорить вслух - не то что о проституции. Кроме
того, слишком уж он очевиден, да и большинство игорных домов держали
китайцы, так что было мало вероятности нечаянно задеть кого-нибудь из
дальних родственников.
газеты. Тут же появлялись разгромные редакционные статьи с требованием
очистить город от вредных элементов. Полиция соглашалась, но ссылалась на
нехватку рук и просила дополнительных ассигнований, которые иногда и
удавалось получить.
уже приведена в готовность полиция, подготовились игорные дома, газетчики
наперед сочинили хвалебные репортажи. Начинался отлично поставленный, как на
балетной сцене, спектакль. Облава проводилась по заранее намеченному плану.
Полиция загребала десятка полтора-два китайцев, переселившихся из Пахаро,
несколько бродяг и мелких коммивояжеров, которых никто не предупредил,
поскольку люди они заезжие, сажала попавшихся под замок, а утром,
оштрафовав, отпускала с миром. Городок успокаивался, убаюканный собственной
незапятнанностью, а игорные дома терпели убыток в размере дохода за ночь
плюс вполне божеский штраф. Удивительное все-таки достижение человечества:
способность смотреть на очевидность и не верить своим глазам.
посмотреть на игру и угодил в облаву. В темноте и суматохе никто не обратил
на него внимания. Наутро начальник полиции обнаружил его, к своему
удивлению, в арестантской и позвонил Адаму - тот как раз сел завтракать.
Адам не спеша прошел два квартала до полицейского участка, забрал Кейла,
заглянул на почту, стоящую напротив, и они вместе отправились домой.
Кейла. Арон собрался в школу и, проходя через столовую, спросил брата:
полиции, позвал сына: "Пойдем!" Кейл поглощал завтрак, хотя ему кусок в
горло не шел, и поглядывал исподлобья на отца. Он не мог разобрать, что
написано на его лице - то ли недоумение и недовольство, то ли задумчивость и
печаль.
и становилось все труднее нарушить его.
чувствовал, что от отца исходит какая-то непонятная сила, о существовании
которой он не подозревал. В ногах у него закололо, надо было переменить
положение, чтобы восстановить кровообращение, но он боялся шелохнуться. Он
будто ненароком стукнул вилкой о край тарелки, однако стук растворился в
тишине. Часы мерно пробили девять, и звон тоже растворился в тишине.
досадует лисица на свою попавшую в капкан лапу.
смел, и вот вскочил и закричал, тоже совершенно неожиданно для себя.
таких, кто ни разу как следует не заглянул в глаза своему отцу, и Кейл был
один из них. Радужка у Адама была светло-голубая с темными лучиками,
уходящими в пучину зрачка. И где-то там, глубоко-глубоко в отцовских зрачках
Кейл вдруг увидел свое отражение, словно оттуда глядели на него два Кейла.
знаю, зачем пошел, что там делал, - ничего не знаю.- У Кейла подогнулись
ноги, он сел, уставился в тарелку. - Ты начал играть, сын?
бродячая. - Кейл сказал и ужаснулся: неудачно вырвавшаяся шутка привела на
память Кейт. Спать не хочется, вот я и хожу по улицам, чтобы ни о чем не
думать.
тот тоже его обнял. Ему хотелось во что бы то ни стало показать, что он
понимает отца и любит его. Он машинально взял деревянное салфеточное кольцо,
просунул в него палец и негромко сказал:
отец, и мой отец тоже был никудышный.
прерывающимся от нахлынувших чувств голосом, и он отчаянно, словно в
темноте, ловил каждое отцовское слово.
Отливка получилась плохая, но что делать? Человека не переплавишь. Плохая
была отливка, плохой и осталась.
не знаю. И узнаю ли?
просто расстроился?
свой поступок.
отсидел за то, что был в недозволенном месте.
фактом. Потом я убежал, забрался в лавку и выкрал одежду.
разливалось такое упоительное тепло от сознания близости к отцу, что он едва
дышал, чтобы сберечь это чувство, не дать ему улетучиться.
был совсем маленьким, он сказал, что я плохой отец. А чтобы вразумить
хорошенько - стукнул меня да так, что я свалился.
понял. Я, понимаешь, весь в отца. Он не признавал во мне человека, и я своих
сыновей за людей не держал. За это Сэм меня и поколотил.
мучительно замирало сердце.
Другого-то у вас нет.
есть, о чем потолковать. Ему становилось легко и радостно.
какую-то ответственность, а не просто заполнять собой пространство. Итак -
какой ты?
сразу.