Иван самое избранное имя. Лишь отчаянный эстет и оригинал назовет Иваном
своего сына.
какого-то министерского портфеля, выступая в Москве, в Союзе писателей,
сказал:
которые думали в панике, что необходима переоценка всех ценностей, полная
смена всех. Неправильно ставился вопрос и о личности И. В. Сталина. Многие
ретивые редакторы дошли до того, что имя Сталина стали вычеркивать из наших
произведений. Один из московских писателей заявил, что он горд тем, что ни в
одном его произведении никогда имя Сталина не было упомянуто. А ведь
гордиться-то нечем. Зачеркивать все, что было сделано Сталиным доброго,
зачеркивать весь тот путь, который мы прошли, веря в Сталина как воплощение
наших мечтаний и идеалов, видя в Сталине воплощение партийной воли и
партийного руководства, было бы недостойно честных советских людей и честных
советских писателей".
застенках ГПУ пытками этим "воплощением идеалов".
каторге, в тюрьмах, в концлагерях, в ссылках. Расстрелянных им в затылок,
как Мейерхольд, Перец Маркиш, Бухарин, Тухачевский и тысячи, тысячи других.
Раздавленных на пустынных дорогах или в темных переулках, как великий артист
Михоэлс.
революции Владимира Ильича - его старая большевистская гвардия, верная
своему лидеру до его смертного часа. Тут гордость нашего воинства -
полководцы, разбившие Деникина, Колчака, Юденича, Врангеля. Тут цвет
искусства, науки и техники. Тут ум и мускулы деревни.
оклеветанные, обесчещенные, пущенные "в расход" наши лучшие люди.
человечества.
Посмеемся же, друзья мои. Горестно посмеемся. Ведь и Бажан как будто тоже
человек, он даже стишки пишет.
величества Бенкендорф) всегда говорила про Никритину:
пленилась (вероятно, от смешного, от неожиданного) очень тоненькой
гимназисточкой четвертого класса, у которой было слишком много черных глаз и
слишком мало носа. Настолько пленилась, что даже поставила в ее бедную
комнату роскошный рояль, взятый где-то напрокат.
пианисткой.
научилась.
(даже чересчур правильная), необыкновенная фигура, эффектность и хорошие
манеры заменили ей талант, если только что-нибудь может его заменить.
Желябужским, то есть полным штатским генералом. Это, однако, не помешало ей
стать членов партии большевиков (с 1904 года!). У себя в салоне она
принимала великих князей и самых на земле красных социалистов. Через Марью
Федоровну миллионер Савва Морозов, влюбленный в нее, передавал деньги на
большевистскую революцию. Хорошо все-таки, что он покончил жизнь
самоубийством до семнадцатого года. Такая революция - это ведь не игрушка
для капиталистов.
совещании, организованном Анатолием Васильевичем Луначарским и Горьким. Как
это ни странно, на совещание были приглашены и мы - скандальные лидеры
имажинистов: Есенин, Шершеневич, Рюрик Ивнев и я.
чугуна памятник для собственной могилы. Устроившись в удобном кресле
неподалеку от Горького, она записывала каждое его слово в сафьяновую
тетрадь. Вероятно, для истории. В Кремле было холодно. Марья Федоровна не
сняла с рук лайковые перчатки. В черных ее пальцах сверкал маленький золотой
карандашик, прикрепленный к длинной золотой цепочке, переброшенной через
шею. То, что говорили другие, в том числе и я, она не записывала. По
молодости лет это приводило меня в бешенство.
Федоровной. Бывшая красавица, бывшая жена Горького, бывшая примадонна
Художественного театра тогда заведовала каким-то крупным отделом в
берлинском Торгпредстве. Отнеслась она к нам с широким радушием, сделав
своими гостями не только по воскресным дням. Надо сказать, что с Марьей
Федоровной было всегда интересно, но не всегда легко. Не наигравшись в
театре, она продолжала играть в жизни слишком выразительными движениями и
голосом сильным, красивым, но несколько театральным. Язычок у Марьи
Федоровны был острый и очень злой. Попадаться на него не рекомендовалось.
Как сообщали шепотом: "Опасно для жизни". Погибали даже те, кого она
называла своими друзьями.
старого члена ВКП(б). Его берлинские сослуживцы, говоря: "Здравствуйте,
Марья Федоровна!" или "До свиданья, Марья Федоровна! ", всегда целовали у
нее ручку. Приучены к тому были. Не чересчур умный, но чрезвычайно
принципиальный (что нередко совпадает), товарищ Файнгор счел контрреволюцией
это "прикладывание к ручке".
говаривал он своим сослуживцам. - Не дождется она от меня этого.
произошла встреча, интригующая всех. Надо сказать, что Марья Федоровна
подавала свои изящные, отманикюренные пальчики так, что не поцеловать их
было довольно трудно.
ручку, милостиво протянутую ему на уровне рта, он мужественно попытался
опустить ее. Не тут-то было. Ручка не поддалась. Произошла неловкая заминка.
Торгпред и ответственные работники, затаив дыхание, следили за этой
волнующей сценой: "Чья возьмет?"
не принимал.
вы никого не принимаете?
связи.
бородку.
собрались выпустить сборник "Памяти Марьи Федоровны Андреевой", и какие-то
дамы из редакции письмами и телефонными звонками просили Никритину написать
о ней "воспоминания". Никритина отказалась: "Не умею-де этого делать".
Петровичем Крючковым ("Пэпэкрю", как его называли). Он являлся полновластным
горьковским "коммерческим директором" - вел все его обширные "иностранные
дела" по изданиям, переизданиям и переводам сочинений.
любопытным, башкастым, энергичным, невыплескивавшимся. Говорил он редко, но
метко. Мрачноват был. Впрочем, только снаружи. Крепкие скулы и челюсти,
крепкие ноги и руки. Роста отнюдь не гренадерского. Дорогие костюмы от
первоклассного портного делали коренастую фигуру его чуть ли не элегантной.
Пэпэкрю умел хорошо поесть, изрядно выпить, вообще хорошо пожить, не считая
рубля, благо у него было их много. Горького он очень любил. Как мне
казалось, любил гораздо больше, чем его бывшую жену, а теперь свою
собственную.
что вызывало удивление, иногда улыбку, но было трогательно. Впрочем, так
Посняков Андрей
Панов Вадим
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Пехов Алексей