Чтение 12–й страницы книги ~Очень далекий Тартесс~

Кожу с живого злодея содрав и нарезав ремнями,

Теми ремнями его умертвить удавленьем.

Все же именье злодея в казну отписать, в Накопленье.

Выждав немного, добавил:

- Однако милосердный наш царь Аргантоний разрешает заменять смертную
казнь высылкой на рудники, дабы обильным потом преступник мог искупить
вину и заслужить прощение. Приговариваю Нирула, бывшего стихотворца, к
работам на руднике голубого серебра. Суд закончен.

Стражники шагнули к Нирулу, взяли за руки. Раздался жалобный голос
Криулы:

- Укруф, не губи моего сыночка... Пощади-и-и!

- Перестань... - бормотал Нистрак. - Слышь ты... Накликаешь беду на нас
всех... Отрекись лучше...

- Пусти! - рыдала Криула, вырываясь и простирая руки к судье. - За
что... За что губишь!

Нирул смотрел на мать, лицо у него было перекошено. Вдруг сильным
движением он оттолкнул стражников, бросился к краю бассейна, закричал
исступленно:

- Не проси у них пощады! Мне уж все равно - не вернусь я... Протрите
глаза, тартесситы!..

Подоспели стражники, один ткнул Нирула в спину древком копья, другой
хватил плашмя мечом по голове. Нирул зашатался, рухнул на четвереньки.

- Свирепые, однако, законы в вашем Тартессе.

- Рабовладельческие. Мы-де устроили все так, как нам

удобно, и ничего менять не позволим. Вот, например, лет за

сто до описываемых нами событий в Локрах, греческой

колонии в Южной Италии, был закон: тот, кто хотел внести

предложение об изменении существующего порядка, должен был

явиться в собрание с веревкой на шее.

- Это еще зачем?

- Чтобы удавить, если его законопроект будет отклонен.

- Веселенький закон... Теперь насчет цильбиценов. Вы

полагаете, что в те времена могло существовать расистское

законодательство?

- Страбон писал, что тартесситы имели свою записанную

историю, поэмы, а также законы, изложенные в шести тысячах

стихов. Это, пожалуй, признаки солидной цивилизации. Ясно,

что Тартесс намного опередил в развитии соседние

иберийские племена и среди шести тысяч его законов мог

быть и такой, в котором отражалось презрение правителей

Тартесса к тогдашним варварам.

7. ПИР У ПОЭТА САПРОНИЯ

Широкая проезжая дорога, рассекая Тартесс на две половины, тянулась с
севера на юг, к базарной площади, к верфям и причалам порта. В восточной
части города, пыльной и жаркой, изрезанной грязными протоками, ютился
ремесленный люд - медники, гончары, оружейники. С утра до ночи здесь
полыхали горны, тяжко стучали молоты, над плоскими кровлями стелился рыжий
дым, смешиваясь с чадом очагов, с могучими запахами лука и жареной рыбы.
Домишки тесно жались друг к другу, были они высотой в человеческий рост -
строить выше ремесленникам не дозволял особый царский указ.

В юго-западной части города, обнесенной крепостными стенами, жила
знать. Дворцы здесь были обращены не к заболоченным, поросшим камышом
берегам Бетиса, а к синей океанской равнине. К северу от крепости остров
полого повышался, взгорье густо поросло буком и орешником, и тут, в лесу,
на зеленых полянах стояли загородные дома тартесских вельмож. Здесь по
вечерней прохладе они пировали и развлекались, и стражники в желтых
кожаных доспехах бродили по трое среди деревьев, оберегая их покой.

Сюда-то, в загородный дом Сапрония, и привел Горгия присланный за ним
молчаливый гонец.

Пробираясь вслед за гонцом по темным лесным тропинкам, Горгий
беспокойно думал о том, что принесет ему нынешний вечер. Все складывалось
не так, как он полагал. Вместо привычной честной торговли (с криком,
божбой поспорить о ценах, потом сойтись, ударить по рукам, скрепить сделку
обильной выпивкой) пугающе-непонятные разговоры с недомолвками. Запреты
какие-то: с одним не торгуй, с другим не торгуй, сиди и жди... А чего
ждать? Пока карфагеняне не заграбастают Майнаку? Тогда и вовсе не
выберешься с этого нелюбимого богами конца ойкумены... А дни идут,
наксосский наждак как лежал, так и лежит мертвым балластом в трюме, и люди
ропщут от здешнего пекла и запрета сходить на берег, и Диомед куда-то
запропастился, и растут расходы (не похвалит за это Критий, ох, не
похвалит!). Вот и сейчас он, Горгий, тащит, прижимая к груди, две амфоры с
дорогим благовонным жиром - а ведь и обрезанного ногтя за них не получит,
придется отдать задаром тому толстяку.

Не любил Горгий пустых расходов.

Но еще больше тяготило его мрачное предчувствие. В знойном небе
Тартесса не появлялось ни облачка, но всем нутром, всей кожей ощущал
Горгий приближение грозовой тучи. Пугал запрет Миликона идти сухим путем.
Почему он велит обязательно плыть морем? Он-то не выжил из ума, знает, что
у карфагенян целы перья в хвосте. Поди-ка ощипай такую цапельку - как бы
самому не угодить ей в длинный клюв... И как понимать странный его намек:
"Никто тебе ничего не передавал?"

Плюнуть бы на все, тайно продать корабль с грузом, разжиться быками и
повозками и пуститься поскорее в Майнаку, подальше от хитросплетений
здешних властителей. Но тогда - прощай, обещанная доля в критиевой
торговле, прощай, собственное дело...

Принести бы жертвы богам, умилостивить их, да вот беда: нет в Тартессе
греческого храма. Здесь, как подметил он, знатные почитают бога Нетона и
простолюдинам велят его почитать, но те чаще клянутся Черным Быком.
Странное это дело: будто не одного они племени, властители и народ.

Все же он, Горгий, догадался, что нужно сделать. Пошел в храм - не тот,
конечно, что рядом с царским дворцом, а в малый храм, что в купеческом
квартале, - и заказал вделать в пол каменную плиту со своим именем и
оттисками двух пар ног. Одна пара чтоб была направлена к алтарю, вторая -
к выходу из храма. Кто так сделает, тому боги помогут вернуться домой...

Под ногами у Горгия потрескивали сухие ветки, шуршала трава. Мелькнули
впереди, за стволами деревьев освещенные окна. Вдруг Горгий остановился -
будто наткнулся горлом на веревку; дыхание у него перехватило от страха. В
лесу протяжно и жалобно закричал младенец, и сразу отозвался второй. Они
плакали в два голоса, звали на помощь. Гонец оглянулся, подошел к Горгию,
дернул за гиматий. Горгий послушно побрел за ним. Заткнуть бы уши, да руки
заняты амфорами. "Душегубы, - подумал он, цокая языком, - детей мучают..."
Плач утих, но минуту спустя возобновился с новой жуткой силой, и Горгию
почудилось, что к двум прежним голосам добавились новые...

Они прошли в ворота и направились к дому. Доносилась музыка, за окнами
метались тени. Горгий споткнулся о носилки, стоявшие у двери. Плохая
примета, подумал он, подняв ногу и растирая ушибленные пальцы. Гонец, так
и не промолвив ни слова, ввел Горгия в длинную залу. Шибануло в нос душным
запахом благовоний, меда, распаренных тел. На низеньких мягких скамейках у
стола сидели пестро одетые люди. Пили, ели, шумно разговаривали. Юные
танцовщицы в развевающихся легких одеждах кружились вокруг стола, быстро
перебирая босыми ногами.

Ближе всех к двери сидел Литеннон, мелкозавитой щеголь. Он оглянулся на
Горгия, поманил пальцем, подвел его к Сапронию. Поэт, навалившись брюхом
на стол, держал большого серого кота и громко спорил с соседом -
одутловатым стариком с багровым лицом. Они оба тыкали пальцами коту в
усатую морду. Кот жмурился, а потом озлился, зашипел, куснул Сапрония.
Толстяк вскрикнул, сунул укушенный палец в рот, тем временем кот спрыгнул
со стола.

Сапроний поднял на Горгия тяжелый взгляд.

- Господин, - начал Горгий, - дозволь мне...

- Сверкающий! - завопил Сапроний. - Как смеешь ты умалчивать мое... -
Тут он увидал амфоры у Горгия под мышками. - А, ты грек, который... Давай
сюда!

Он вытащил затычки из горлышек, шумно понюхал одну амфору, другую. Было
видно: понравилось.

- Как известно, - провозгласил он, - не люблю я чужеземцев, но тебе,
грек, говорю: садись за мой стол, будь моим гостем. Эй, налейте греку
вина!

Горгия усадили между одутловатым стариком и плотным плешивым человеком,
который мало ел и все поигрывал зеленым стеклышком. Этого человека Горгий
видел на царском обеде.

- Как тебе нравится Тартесс? - спросил плешивый, благодушно улыбаясь.

- Очень нравится... сверкающий. - На всякий случай Горгий решил
наградить соседа титулом, как он уразумел, более высоким, чем
"блистательный".

- Светозарный, - мягко поправил сосед. - В Тартессе есть на что
посмотреть. Видел ты башню Пришествия?

- Тут много башен, все они хороши.

- Я говорю о башне Пришествия. Она стоит на храмовой площади. Видишь
ли, грек, в далекие времена в Океане погибло великое царство. Уцелело
немного сынов Океана, они доплыли до этого берега. Сыны Океана покорили
здешних варваров и основали Тартесс, и позднее в их честь была поставлена
башня Пришествия. В нее нет хода.