дверь, - попросил с подоконника Богер. Каунитц молча поднялся, открыл, и в
комнату вошел худой полосатый кот. Богер, большой поклонник кошачьего
племени, уже успел его прикормить, и кот сообразил, что такой дружбой
пренебрегать не стоит.
кота назвать трудно. Длинный и тощий, он то ли забрел в дом случайно,
изголодавшись на бедных помойках Триполи, то ли приехал вместе с
итальянцами, которые его потом бросили. Кот запрыгнул на колени к своему
благодетелю и, разлегшись там, блаженно замурлыкал.
с пистолетом. Он очень любил оружие, Эмиль Каунитц. Чистил и смазывал свой
"люгер" каждый день, а Богер из вредности все время склонял его к спорам о
пистолетах и револьверах, доказывая, что "люгеру" не сравниться с
"вальтером" и даже браунингом. Каунитц неизменно пускался в спор, хотя
аргументы обеих сторон были избитыми донельзя. Спор превратился в ритуал,
который однажды нарушил Фрисснер, нахально заявив, что никакой пистолет не
сравнится с "кольтом". Это повергло спорщиков в шок, после чего оба
обрушились на штурмбаннфюрера. Впрочем, во второй раз этот номер не прошел.
потом, скорее я выкину тебя. Один тип - между прочим, из лейбштандарта
"Адольф Гитлер" - пнул кошку в пивной, в Гамбурге.
оба были пьяны в стельку, и мы продолжили беседу на улице. Оказался неплохой
парень... Но с кошками я его обращаться научил!
Богер погладил кота, - в окно, ты думаешь, он пропал бы? Черта с два. Это не
собака, которая по своей натуре раб, и раб, мало приспособленный к жизни.
Оставь в глухом лесу кота и собаку. Собаку быстро сожрут волки или медведи,
а кот обживется, найдет пищу, одичает. Я сам как кот. Я тоже не пропаду в
лесу, там, где другого сожрут.
командовать полком или просто отрядом, я назову его "Ди шварце катцен" -
"Черные кошки". Я даже эмблему придумал. Она у меня вот тут, - он постучал
согнутым мизинцем по виску. - Кстати, сегодня купил у старика занятную цацку
- смотрите...
вырезанную из черного ноздреватого камня. Зверек словно бы настороженно
замер, приподняв лапу и изогнув спину.
искусственной кошки странновато. Он вскочил и спрятался за Макса. Потом с
округлившимися глазами высунул из-за его ноги свою мордочку. Подошел к
фигурке ближе и осторожно тронул ее мягкой лапкой. И только убедившись в ее
безопасности, вернулся в свое исходное положение.
ли что.. Всякое бывает. Он чего-то тараторил по-своему, я не понял толком...
Но ребята рассказывали, такая штука иногда спасает.
парней Толстого Германа, - хмыкнул Каунитц.
фигурку и спрятал ее в карман. - А что там поделывает наш профессор?
напротив. Дверь была не заперта, ученый сидел за столом и что-то читал при
свече, набросив куртку на плечи.
уже будет готово. Кстати, я хотел бы взять вас с собой. Оцените технику...
сказал, что ее делали специально для Африки...
слабо... Но мы с отцом использовали именно такие. Если я вам понадоблюсь
утром, будите меня безжалостно. А сейчас я, с вашего разрешения, посплю...
Триполи, бомбы рвались в нескольких кварталах от дома, но казалось, что все
они летят прямо сюда. Фрисснер, не раз попадавший под бомбежку и в полевых
условиях, и в городе, вывел всех в сад и загнал в вырытую еще, наверное,
итальянцами щель. Она была накрыта листами фанеры. Вглубь Фрисснер поместил
ученого, закутанного в одеяло. Замке прихватил с собой рукопись, и Фрисснер
не стал возражать. Богер тут же, по обыкновению, уснул, а Каунитц ворчал
что-то по поводу "проклятых томми", которые не дают спать и отдыхать.
прошел чей-то самолет - то ли немецкий, то ли британский истребитель из
сопровождения "бомбеев" и "уитли". Закончилась она в три часа ночи, но еще
минут пятнадцать они просидели в щели. Потом Фрисснер разбудил Богера, и все
четверо вернулись в дом.
опять превратилась в четверку, как в благословенные времена "Эббингауза".
Вместо Хоффмана - Замке. Кощунственно, но в ближайшие месяцы им придется
жить, работать, а может быть, и воевать вчетвером.
- кто знает, как среагировал бы фюрер... Муха - не слон, и пусть о ней
заботятся люди из обслуги.
безопасности, уселась на бювар и принялась чистить крылышки. Шпеер с трудом
отвел от нее взгляд, и вовремя: Гитлер смотрел на него и, казалось, готов
был что-то спросить.
его своим статс-секретарем.
железных дорог, которого Шпеер только что представил Гитлеру. Фюрер
давненько подумывал - вернее, ему внушил это тот же Шпеер, - что неплохо бы
заменить старого шестидесятипятилетнего статс-секретаря кем-нибудь помоложе
из подающих надежды. Рейхсминистр транспорта Дорпмюллер был категорически
против, чему не приходилось удивляться - Дорпмюллеру самому было семьдесят
три, но кто, в конце концов, прислушивался к его мнению?
Старик будет недоволен, подумает, что я издеваюсь. Это нехорошо, нужно было
подумать раньше. Теперь уже поздно. После слов фюрера ничего не изменишь,
ну, оно и к лучшему. Разбираться с железными дорогами все равно надо - то,
что сегодня творится на занятых нами русских территориях, никуда не
годится".
транспорта, но Гитлер был категоричен:
вас, господин Шпеер, вместе с вашим кандидатом в ставку. А имперский министр
транспорта пусть приедет отдельно от вас.
чем тут идет речь и зачем Шпеер привел с собой молодого советника. А вот
Ганценмюллер о присутствии рейхсминистра не знал и потому держался молодцом.
Не робел, беседовал с фюрером спокойно и деловито, показал прекрасное знание
проблем железной дороги. Другие участники совещания одобрительно
переглядывались, фельдмаршал Мильх задумчиво кивал.
российскими подвигами Ганценмюллера, где тот наладил практически безнадежно
парализованное движение поездов между Минском и Смоленском. Это вполне в
духе фюрера".
Гитлер, - с которыми я никогда в жизни не сталкивался. И так называемые
специалисты, и люди, занимающие ответственные посты, то и дело твердили: это
невозможно, это не получится. Больше я не потерплю подобных суждений!
Истинные руководители всегда решали и решают любые проблемы. И ни с кем
особенно не церемонятся. И меня совершенно не интересует мнение потомков о
моих методах. Мы должны выиграть войну, в противном случае Германию ожидает
гибель. Вот единственное, что меня волнует.
воспринимал его слова как руководство к действию.