Чтение 12–й страницы книги ~Отчего бывает радуга~

- Значит, он покупает цветы для женщин... Ах, бедная тетя Светлана! Как
я ее понимаю!

Лариса сказала, что она должна меня оставить. Мы договорились с ней
встретиться на следующий день.

Я, счастливый, с легким пустым чемоданом помчался на автобусную
остановку, чтоб сразу же поехать к железнодорожным кассам и сдать билет.
Веселая и возбужденная, став золотисто-шафрановой, на остановку прибежала
Лариса. Оказывается, я едва не увез ее пустую хозяйственную сумку...

НЕОБЫЧНЫЙ ДРУГ

Наше первое свидание состоялось на следующий день, в десять часов утра
на пляже.

Мне это солнечное утро запомнилось на всю жизнь.

Мы купались, загорали и непрерывно болтали. Я, что мог, рассказал
Ларисе о своем странном цветовидении. Рассказал и о нашем с Вадимом
Мильчиным приключении в остинском лесу.

Она смеялась и удивлялась, как все здорово и смешно там произошло. И
сначала не верила моему рассказу, думала, я все выдумываю. В том числе и
про свое цветовидение. Когда я упомянул о Ниготкове, о том, как ошибся,
приняв за него совсем другого человека, Лариса сказала:

- Скорее всего это он гам и был. У него где-то там старинные друзья
живут.

- Но как же он успел появиться дома? - недоумевал я.

- Ну не знаю. Может, на вертолете прилетел.

В полдень мы сложили в сумку нашу одежду и пошли по берегу. Я включил
магнитофон, и мы под тихую музыку неторопливо брели, говорили о разных
разностях. Лариса что-то рассказывала о своей школе, о друзьях. Вспомнила
о своей младшей сестре Жене и вдруг загрустила, совсем сникла, перестала
говорить. Я спросил, что произошло. И она сказала, что в прошлом году ее
сестра Женя утонула... Пошла с подругой купаться и не вернулась...

Что я Ларисе мог сказать?.. Она забеспокоилась, что дома ее ждет мама,
и мы повернули обратно. Я проводил ее до дому. Предложил встретиться
вечером. Она сказала, что, наверное, сможет выйти, дала мне номер своего
телефона, и мы расстались.

Настроение у меня было плохое. Я съездил на нашу фабрику, вернулся
домой, и бабушка послала меня на базар... Часов в семь я позвонил Ларисе,
мне никто не ответил, и я пошел в кино. Так, чтоб отвлечься от некоторых
своих мыслей.

Дома я оказался часов в девять.

Со стола еще не убирали. Не дождавшись меня, семья только что
поужинала.

Из спальни с развернутой газетой появился отец.

- Садись, Костя, ешь, - недовольно сказала мне мать.

По тому, как отец сел на диван, я понял: он сел для долгой беседы.

- Ну как живешь, Костя? - спросил он. - Расскажи хоть!

- Что "как"?.. - торопливо принимаясь за еду, небрежно проговорил я.

- Давно я тебя не видел. Завтракаем без тебя: спишь; обедаем, конечно,
без тебя; ужинаем тоже без тебя.

- Я же не маленький.

- Да, большой, независимый... На обследование не едешь, на работу не
ходишь... Оставил пока эти пустячки? Инвалид третьей группы ждет
социального обеспечения! Позор!

Я ел торопливо.

- Еще котлетку положить? - спросила бабушка.

- Ценное предложение, еще две, - кивнул я и, чтоб отвлечь отца от
неприятных для меня разговоров, сказал: - Бабушка, вот к старости люди
мудрыми становятся...

- Не всем это. Костя, удается! - перебила она меня.

- Ну это верно, - согласился я. - Вот и тот... Один тут человек
ярко-фиолетового цвета, почти как клюквенный кисель... Вроде бы умный.

- Ты вот что, слушай, - сердито сказал отец, отведя в сторону хрустящую
развернутую газету, - оставь-ка людей в покое! А то взялся: тот такой,
этот сякой!

- Почти все люди всяких зеленоватых оттенков, а он фиолетово-сиреневый,
- сказал я. - Наш замдиректора по хозчасти. Представляете?..

- Все зеленые!.. Ты сам-то еще зеленый, чтоб обо всех людях без разбору
судить. Ишь взялся! Чем, спрашиваю, занимаешься?

- Дня через два начну работать.

- Где?

- В одном тут месте. Место неплохое. Очень хорошее! Смогу по
пятьсот-семьсот процентов плана давать.

- Это где же? - поспокойней спросил отец.

- Контролером в трамвайно-троллейбусном управлений. Я ведь сразу
безбилетников вижу. Они почти все одинакового цвета...

- Вот только сунься в трампарк! - отец схватил газету и быстро начал ее
складывать. - Нашелся контролер! Только попытайся. Я тебе дам семьсот
процентов! Ишь!.. Где полегче ищет. Пальцем указывать! Завтра-послезавтра
поезжай на обследование. Неизвестно, что с глазами сделалось, а он сидит.
Контролер! Чего ждешь, спрашивается? Пока отслоение сетчатки начнется? Или
глаукома, или совсем перестанешь видеть? Так? Уж ведь и ешь в темных
очках.

- Ну, отец, хватит, - сказала мать. - Он и сам не рад. А ты, Костя, об
этом подумай, что отец говорит.

Сложив газету, пожалуй, уже в шестнадцать раз, отец поспокойней сказал:

- Пора тебе, Костя, всю эту чепуху бросить. Хватит носиться! Все без
толку. Не школьник уже.

- Клюквенный кисель будешь пить? - вмешалась бабушка.

- Конечно! Три стакана.

Бабушка налила киселя полный стакан и, вопросительно взглянув на меня,
сказала:

- Ишь, какой красивый!

- Да, красивый, - кивнул я, глядя на серое содержимое стакана.

- А то чего это тебе, - совсем спокойно сказал отец, - по базарам
ходить, редиску покупать. Не старик же ты. Костя, не пенсионер...

Сегодня днем я по просьбе бабушки ходил на рынок за свежим луком и за
редиской. Около часа прослонялся у цветочного ряда, но Ниготкова так и не
увидел. И вот теперь вдруг я подумал, что ведь он цветы может покупать и в
другом месте. И даже в этот поздний час...

- Извините, скоро приду... - торопливо вставая из-за стола, сказал я. -
Очень даже вероятно!..

Цветы в это время продавали только около сквера у почтамта.

Я был у импровизированного цветочного ряда через десять минут.

Ниготков расплачивался за три огромные пепельно-серые розы!

Я позвонил Ларисе, чтоб она срочно приехала на Нахимовскую улицу к
спортивному магазину.

Когда я появился в условленном месте, Лариса уже ждала меня. Я еще
издали увидел знакомое золотисто-лимонное пламя.

- Ты напугал меня! Что случилось, Костя?

- Лариса, ты не могла бы по моей огромной просьбе под каким-нибудь
предлогом навестить своего дядю Ниготкова?

- Зачем еще? Поздно ведь, Костя.

- Он только что купил розы. Три огромные розы. Я должен знать, кому он
их преподносит!.. Понимаешь?!

- Нет, не понимаю.

- Ниготков не просто так фиолетово-сиреневого цвета. В этом я убежден.
Из всего, что мне о нем известно, ничто не объясняет мне его фиолетовый
цвет. И вот только эти цветы... Знаешь, Лариса, и Шерлок Холмс не упустил
бы такой детали: одинокий, пожилой человек - тем более фиолетовый! - и эти
цветы...

- Ты что, считаешь, что пожилой, одинокий человек не может дарить
цветы?

- Прости, Лариса. Все из-за этого Ниготкова... Но я должен выяснить:
если он покупает себе, для собственного удовольствия, я об этих цветах
перестану думать. Выброшу это из головы!

Мы быстро все обсудили. Чтоб случайно не обратить на себя внимание
друзей Ниготкова и не бросить тень на поздний визит Ларисы, мы с ней
договорились встретиться на троллейбусной остановке вблизи ее дома. На
третьем номере троллейбуса она от дома Ниготкова могла доехать до самой
своей улицы.

Прошло минут сорок, а Лариса все не появлялась. Да, конечно, надо было
мне остаться на Нахимовской улице и ждать ее недалеко от дома Ниготкова!

Начали сгущаться поздние летние сумерки...

Я уже давно обратил внимание на этого дядю с собакой.

Он стоял за киоском, в котором продавали мороженое. Мужчина был
грязного сизо-розоватого цвета. Огромную, забитую собаку прекрасного
песочно-бежевого свечения он держал на "поводке" - на какой-то толстой
веревке, гнилой и негнущейся. Мужчина одной рукой то и дело прикасался к
огромному козырьку своей сизой фуражки, а другой рукой дергал за поводок.
Широко растопырив крупные передние лапы, наклонив голову, собака понуро
стояла и никак не хотела следовать за хозяином. Многочисленные прохожие то
и дело натыкались на собаку, не обращая внимания на хозяина, обходили ее
сторонкой.

Чем сильнее сизый цвет мужчины насыщался фиолетовой прозрачностью, тем
большую антипатию он во мне вызывал...

Я подошел к киоску и, поглядывая на подъезжавшие троллейбусы, спросил
дядю:

- Что, от дома пес отбился?