напряг мускулы, но ничто не помогало. Его рвали спазмы, возникла боль, но
боль странная, такая, которой человек жаждет, желает все больше...
отупении, хоть чувствовал дрожь в руках и ногах, дрожание мускулов, спазмы
в животе, хоть его голову разрывали волны боли. Он чувствовал. Знал.
Видел.
пробились отдельные выкрики, их становилось все больше и больше, шум
перерос в рев, вырывающийся из тысяч глоток.
зеленый листок, вырастающий из черной головки. Глядел, словно все еще не
веря в случившееся. А потом поднял глаза на Дорона. Прижал ладони к щекам
и по-братски склонился перед Листом.
собрали льнянки и платежные бусины, слезли с табуретов и встали перед
прилавками; покупатели отложили товары, которые держали в руках; городовые
немедленно выпрямились, внимательно наблюдая за улицей.
уступали им дорогу. Им было по десять, может, двенадцать лет. Наверное
воришки, а потому, в принципе, их следовало поймать. Но у каждого паршивца
мог быть в рукаве нож, и никто не спешил помогать стражникам.
пытаясь сворачивать к воротам стоящих вдоль улицы домов. Да их никто б и
не впустил. Поэтому они направлялись к рынку, рассчитывая в толпе уйти от
погони. Однако ж и там на их пути стояли стражники.
тогда трое городовых двинулись к ним. Мальчишки мгновенно развернулись и
кинулись в сторону, к воротам, но тут стоял хозяин с толстой палкой в
руках. Они не испугались - впрочем, другого пути к бегству и не было. Они
бросились на хозяина, но было уже поздно. Городовые подскочили, повалили
их на землю, принялись избивать кулаками, пинать.
бабища ругалась, размахивая узловатыми кулаками. Воров в Даборе не любили.
постепенно расходились, представление близилось к концу. Сейчас городовые
потащат сопляков в яму, завтра палач отрубит им правые кисти рук, а
послезавтра вышвырнет воров за валы Даборы. Если они вернутся сюда прежде,
чем раны зарубцуются, их убьют. Так обычно поступали с малолетними
преступниками, а таких во время ярмарок и турниров по городу крутилось не
счесть.
улицы появились три гвардейца.
масках, закрывающих лица. Их волосы были черны, как кафтаны, штаны и
башмаки. Как и половины щитов. Маски были желтые, прикрывали лбы, носы,
щеки, доходили до ртов.
вместе они участвовали в какой-то битве, и там впервые острия каменных
топоров обагрились человеческой кровью. Спустя семь лет эта кровь призвала
Шершней снова. Сегодня они должны были убить, а двое мальчишек явно
оказались у них на пути. Двое.
месте, в руках - топоры с гладкими лезвиями из серого камня, широкими
обухами и длинными топорищами.
побежали - только бы подальше уйти от проклятых воинов в черных йопанах и
желтых масках.
Мальчишки пошли безропотно, один плакал, по лицу второго текла кровь.
что показавших спины, повернулись, чтобы с безопасного расстояния
наблюдать за развитием событий.
закрывает лицо руками, второй падает на колени, прижимается лбом к земле,
моля о пощаде...
не дрогнули сжимающие топорища руки. Они направились к стражникам.
неподвижно, потом резко повернулись и кинулись бежать.
полушаге и, не раздумывая, бросили топоры. Каменные острия почти
одновременно коснулись спин мальчишек. Два тела упали на землю и замерли.
солдат бана парализовал не только страх. Они знали, что Шершень убьет
только одного, и каждый надеялся, что это будет не он. Как степные олени,
на которых напали волки, сбиваются в стадо, так и воины бана подчинились
приговору и ждали, на кого этот приговор падет.
другого, задел за грудь третьего.
чем на голос человека. Левой рукой он потянулся к заткнутому за пояс ножу.
Рука крепко ухватила деревянную рукоять. На лице Шершня заиграла гримаса
удовольствия от столь удачной шутки.
еще продолжал смеяться, когда лицо его ударилось о землю.
увидел лишь силуэт человека.
выполненная мастерской рукой татуировка, зеленел маленький листок. Знак,
появившийся в тот момент, когда упал последний слой телячьей кожи,
прикрывавшей Десницу Гая.
Дорон положил руки на плечи Ольгомару и сам почувствовал тепло его рук.
рук, заполнило живот и голову, спустилось по ногам, защекотало ступни.
птицы, где-то заливался лаем пес.
весомые, разделенные пространством времени и тем не менее непонятным
образом перемешивающиеся. Два неба, две земли, две толпы, два турнирных
плаца, две карогги. Это о нем. Это к нему подходит боец, держащий
обернутую телячьей шкурой палицу. И не о нем - ведь он видел молодого
смуглого бойца, который протягивал к палице руки. Это он. И не он. Ведь
тот юноша стоит далеко внизу, вглядываясь в палицу...
руки. Рыдания сотрясают их тела.
пальцами, кричат. Гул вздымается все сильнее.
живого дерева и трудов Придающего Формы, оружие, которое дарует своему
владельцу силу и славу.
ведь Пестунья забила осколки в живую ветвь, позволила дереву охватить их,
связать с собой навсегда.
трепещущий на ветру. Однако сорвать его нельзя. Священный Гай сделал свой