Чтение 12–й страницы книги ~Тепловая шахта~

противоположном углу проходили четыре менее толстые трубы насосов - двух
постоянно действующих и двух запасных. В промежутке между теми и другими,
т. е. в самой широкой части сегмента, в железном полу был люк, ведущий
вниз, в следующий ярус, а над ним поднималась наискось вверх железная
лестница в следующий верхний ярус; ярус от яруса находился на расстоянии 10
м. По стенке, отделявшей сегмент от остального пространства шахты, в
котором двигалась клеть, проходили кабели телефона, электрического
освещения и тока для перфораторов и электромоторов. В каждом пятом ярусе,
т. е. через 50 м, находились камеры насосов и была дверца, через которую
слесари входили в отделение для контроля и смазки, остановив клеть на этом
уровне; это производилось четыре раза в сутки, в течение последнего часа
каждой смены, когда уборка породы со дна шахты и спуск крепей оканчивались
и клети освобождались. Для своего убежища Борский выбрал, конечно, ярус без
камер, так как они посещались для контроля труб только раз в неделю и можно
было думать, что в праздничный день этого обхода не будет.

Расположившись на полу, Борский подкрепил свои силы закуской и несколькими
глотками коньяка. Он был совершенно один на протяжении целого километра, но
мертвой тишины в шахте никогда не было; в трубах, возле которых он сидел,
глухо шумел воздух, а в противоположных еще отчетливее шумела вода,
поднимавшаяся непрерывным потоком вверх; кроме того, по трубам передавалось
из камер мягкое жужжание моторов. Прислонившись головой к железной крепи
шахты, можно было слышать, как за ней журчала вода, выходившая из горных
пород.

Борский смотрел на желтый огонек свечи, еле освещавший ближайшие предметы,
тогда как остальное пространство терялось в полумраке; он думал о том, что
в этот раз никто не помешает выполнению его замысла. Загорится, шипя,
зажигательный шнур, потом, когда он будет уже наверху, с грохотом взорвутся
снаряды, разбрасывая осколки чугуна и железа, обрывки проволоки;
остановятся насосы, и со дна шахты все выше и выше будет подниматься вода.
Теперь приток не такой, какой был при первой попытке, а гораздо больше; за
полчаса вода затопит не только платформу, но и взорванную камеру, которая
станет недоступной; запасные насосы также будут испорчены. Пока установят
новые - пройдут многие часы или даже дни и шахта будет затоплена на сотни
метров, так что откачивание воды продолжится недели. Ельников и Киото будут
думать, что вода прорвалась со дна шахты из какого-то подземного
резервуара. Правление, удовлетворенное успехом города, не захочет тратить
деньги на восстановление шахты, окончание которой становится сомнительным и
слишком дорогим.

"Если все удастся выполнить по плану беспрепятственно и так, что меня никто
не сможет заподозрить, - думал Борский, - то, пожалуй, незачем бежать во
Владивосток. Такое бегство сразу вызовет подозрение. Конечно, лучше
остаться как ни в чем не бывало и наблюдать с удовольствием за Ельниковым и
Киото, за их хлопотами. Бежать я всегда успею, если решат откачивать воду,
и то только тогда, когда уровень ее понизится почти до взорванных камер.
Только в случае неудачи взрыва или если кто-нибудь из инженеров увидит меня
теперь в шахте, - нужно бежать немедленно".

Размышляя так, Борский задремал под однообразный шум в трубах,
прислонившись к стенке шахты; неудобное положение вызвало беспокойный сон с
кошмарными сновидениями. Один кошмар сменялся другим, и после каждого
Борский просыпался наполовину, беспокойно ворочался и опять засыпал.
Услышав над своей головой топот ног по железным листам, он в ужасе
проснулся окончательно.

"Накрыли!" - пронеслось в его голове. Он потушил огарок свечи, тихонько
поднялся и притаился, прислушиваясь.

Ходили в ярусе с камерой насосов, находившемся в 20 м над его головой;
через два люка оттуда проникал отблеск света, зажженного вошедшими
слесарями.

Борский колебался между страхом и надеждой, прислушиваясь с тревогой к
тому, что делалось наверху. Там возились у камер насосов - наливали масло в
масленки и разговаривали. Он с тревогой вслушивался в разговор, но шум
воздуха и воды в трубах мешал ему разобрать слова.

"Должно быть, не заметили света! А если с ними Киото и он потихоньку
крадется вниз по лестницам, чтобы выяснить причину сразу погасшего света?"

Мурашки пробежали по спине Борского, и он нащупал в кармане револьвер, а
затем, крадучись, чтобы не стучать сапогами по плитам железного пола,
подошел к лестнице и взглянул наверх через люк, над которым виднелась
следующая лестница, уже достаточно освещенная лампочкой, прикрепленной к
стенке над ее концом. На лестницах не было никого.

"Уехали, слава богу! Но, значит, я проспал то время, когда они были в
нижних камерах. Оттуда они тоже могли бы заметить свет. Впрочем, снизу он
еще менее заметен, чем сверху". Он зажег свечу и посмотрел на часы. Была
половина седьмого.

"Ну, теперь до двенадцати можно быть спокойным и поспать еще. А если Киото
вздумает проверять насосы в промежутке? Если спать, то без свечи, чтобы не
нарваться!"

Он снял куртку, свернул ее и положил себе в изголовье, хлебнув
предварительно несколько хороших глотков коньяку: револьвер, спички и
фонарик положил возле себя и лег, задув свечу. Сначала в абсолютной темноте
шахты было немного жутко, но скоро действие коньяка и однообразный шум в
трубах убаюкали его, и он спокойно заснул на своем жестком ложе. В этот раз
кошмары не преследовали его.

Проснувшись от чувства голода после нескольких часов крепкого сна, Борский
не сразу понял, где он, почему не в своей кровати, почему так темно, что за
шум кругом. Наконец, очнувшись, он зажег спичку, взглянул на часы; было
почти одиннадцать.

"Есть время спокойно позавтракать при свете, а потом переждать в темноте
посетителей", - подумал он, зажег свечу, достал сверток с бутербродами,
флягу с коньяком и начал есть. Голова его совсем одурела от жары, в горле
пересохло, и сухая еда проглатывалась с трудом.

9. Ужасы темной шахты

Легкий шум за стеной, отделявшей Борского от подъемного отделения шахты,
прервал его мечты и заставил вздрогнуть. Он быстро потушил свечу, надел
куртку, чтобы приготовиться на всякий случай к бегству по лестницам вверх
или вниз, и стал прислушиваться. Приложив руку к стене, он ощутил легкое
дрожание, постепенно усиливавшееся; клеть спускалась вниз; когда она
проходила мимо него за стеной, он расслышал разговор и различил голос
Киото.

- Японец спускается на ревизию! - прошептал Борский. - Но не станет же он
подниматься по всем лестницам и заглядывать в каждом ярусе за все трубы!
Это заняло бы у него целый день.

Дрожание прекратилось; клеть остановилась у нижней платформы. Чуть слышно
донеслись снизу шаги тяжелых сапог по железным плитам, стук открываемой
двери. Нагнувшись к люку, Борский различал далеко внизу свет загоревшейся
лампочки. Он с тревогой следил за ним; если Киото вздумает подняться на три
лестницы вверх и заглянет за трубы, он увидит жестянки и зажигательный шнур
и поймет, в чем дело. Катастрофа будет предотвращена, начнутся поиски,
придется спасаться.

- Живым я им не дамся! - прошептал Борский. - Если настигнут - буду
стрелять. Два револьвера и две обоймы, две дюжины пуль - достаточно, чтобы
свалить нескольких человек. Потом вызову клеть, поднимусь, сообщу, что в
шахте несчастье, и в суматохе скроюсь.

В тревожном ожидании минуты протекали ужасно медленно, а страх возрастал.
Борскому уже казалось, что осматривают ярусы выше камеры и вот-вот
обнаружат снаряды; он инстинктивно сжал в кармане револьвер.

Но вот свет погас, хлопнула дверь, возобновилось дрожание стенки. Клеть
поднималась к следующему ярусу с камерами, под самым его убежищем.

- Слава богу! Снарядов не нашли! - прошептал Борский. - Теперь могут
случайно накрыть только меня.

Опять хлопнула дверь, зажегся огонь - уже гораздо ближе, всего в 30 м под
ним; зазвенели шаги. Слышны были и голоса, но слов нельзя было разобрать
из-за шума в трубах. Нагнувшись к люку, Борский смотрел и слушал, затаив
дыхание, готовый бежать вверх, если японцы вздумают подниматься по
лестницам.

Его опасения были не напрасны. Пока слесари осматривали камеры насосов и
наливали масло, Киото с нижнего яруса поднимался с фонариком в руках на два
пролета вверх, осматривал площадку, заглядывал за трубы. И теперь, пока