криминалом только по телесериалам, может представить себе, что лидеры
практически всех крупнейших уголовных группировок могут собраться вот так
запросто. Не для раздела сфер влияния, не для выяснения отношений, не для того,
чтобы стрелять или взрывать, а просто так, попыхивая сигарами, дружелюбно
улыбаясь и даже подшучивая друг над другом. Что ни говори, а все-таки настоящее
искусство облагораживает, заставляя даже отпетых уголовников соблюдать
приличия, принятые у нормальных людей.
Третьяковки не оскорбляли малиновые, с восхитительными золотыми пуговицами
пиджаки, характерные для начала девяностых годов, спортивные штаны и золотые
цепи от шеи до ширинки. Собравшиеся были одеты в достойные костюмы, причем
некоторые даже воспользовались галстуками, ухоженная растительность на черепах
ничем не напоминала пресловутые «ежики», а нашейные украшения уступили место
элегантным золотым часам и разумных размеров перстням. Попахивало хорошим
табаком и дорогим парфюмом. Блатная феня практически исключалась, нецензурные
выражения тем более.
пор в моде.
ничего лучше русских классиков. Только они могут передать...
толстой сигарой. — Тебе лишь бы прибыль, Автандил, лишь бы прибыль. О душе бы
подумал.
деревья, ну, грачи, чего на это пялиться?
смысл?
перепишешь.
потные ладошки, — пора начинать, господа. Прошу рассаживаться.
зале Третьяковки, и восемь пар глаз нетерпеливо уставились на маленького. Тот
подошел к первому из пяти треножников, расставленных вдоль стены, и сдернул с
него покрывало:
из интеллигентнейшей ленинградской семьи (папа — виолончелист, мама —
музыкальный критик), маленький Пьянтриковский сызмальства познал прекрасное и
по окончании престижного культурного факультета был пристроен родителями на
небольшую должность в Эрмитаж. Возможно, в иные времена талант Давида
Давидовича и прорезался бы, позволил бы ему сделать внушительную карьеру по
линии культуры, усадил бы в теплое кресло соответствующего министерства или
комитета, но, увы, в тот самый момент, когда Пьянтриковский только-только
приподнялся по служебной лестнице, империя рухнула. Служить специалистом по
живописи стало невыгодно и непрестижно, для интеллигентного человека,
разумеется. А сомнительная перспектива восхищаться тонкими мазками мастеров без
перспективы улучшения материального положения Давида Давидовича не устраивала
категорически. Нужна была идея, и она, как это частенько случается с
интеллигентными людьми, пришла. Ловкий Пьянтриковский вовремя смекнул, что
хаос, в котором пребывал ведущий музей страны после распада империи, может быть
необычайно полезен умному человеку. Воспользовавшись своим положением в
Эрмитаже, Давид Давидович ухитрился умыкнуть из резервного фонда пару картин и
толкнуть их старинному приятелю, давно эмигрировавшему в Америку, но не
оставившему в беде несчастную родину. Бизнес завертелся. Огромные и запутанные
фонды Эрмитажа не замечали мелких уколов Пьянтриковского, приятель курсировал
между Ленинградом и Нью-Йорком, как дворники по лобовому стеклу, швейцарский
номерной счет Давида Давидовича приятно зеленел. Пьянтриковский обрастал
связями, полюбил высказываться с экрана телевизора насчет бедственного
положения русской культуры и метил в директора Эрмитажа. Но приятель подкачал.
Влип бывший соотечественник на таможне с поличным, и гореть бы Давиду
Давидовичу синим пламенем, но жадность старого друга выручила: за две трети
швейцарских сбережений Пьянтриковского он согласился взять все на себя.
Счастливо избежав разоблачения и переждав период пристального внимания ФСБ к
своей персоне, Давид Давидович скрипнул зубами, задействовал все свои связи и
перевелся в Москву, заместителем директора Третьяковской галереи, утешая себя
тем, что и оставшихся денег скромному человеку хватит до конца жизни. А дети
сами себе заработают. И было бы Пьянтриковскому тепло и сухо, да вот только
уголовникам в отличие от ФСБ улики для суда не требовались, они-то знали, что
за кренделя прислала в Москву Северная Пальмира, и, дождавшись, пока Давид
Давидович обживется на новом месте, сделали ему чисто конкретное предложение.
Реально. Насмерть перепуганный Пьянтриковский поначалу даже отказывался, но
заложенная родителями тяга к прекрасному взяла свое. Тем более что бандиты
лучше его знали, что времена изменились и воровать с прежним размахом не
получится. Теперь Давида Давидовича никто не торопил, он сам выбирал удобные
моменты, подменивал, списывал или просто крал картины и, поднакопив несколько
холстов, устраивал аукцион, зарабатывая очень неплохие суммы. Банковский счет
вновь покрылся зеленью, и единственное, что не устраивало Пьянтриковского, было
желание бандитов проводить аукционы непременно в стенах Третьяковки — по
выпендрежности московские уголовники могли дать фору любому колумбийскому
наркобарону. Хотя, с другой стороны, хотят, ну и хрен с ними! Любители, черт бы
их побрал, живописи!
главная жемчужина сегодняшнего аукциона! Одно из величайших полотен... — он
усмехнулся, — трагически погибшее в подвале Третьяковской галереи во время
аварии теплоэлектроцентрали.
страсти». — Давид Давидович притворно вздохнул: — Не далее как вчера я имел
честь лично общаться с гениальным Кумаром и вынужден отметить, что мастера
весьма опечалила гибель этого полотна.
Третьяковской галерее еще одну или две картины.
мизансцену.
ржание заглохло: мастерство художника произвело на них впечатление. На полотне
был изображен сонный ночной луг, темное небо прорезалось вспышками молний, одна
из них подожгла стог сена, из которого торопливо выскакивали смеющиеся
полуодетые любовники. Гениальному Кумару удалось настолько тонко передать
сцену, что казалось, разгоряченная, озорно хохочущая девушка вот-вот ворвется в
переполненный бандитами зал.
отрывая взгляд от картины.
зал невысокого, абсолютно лысого толстяка, наряженного в оливковый костюм, алую
рубаху и желтый галстук. Ботинки клоуна были белыми, в красный горошек, а на
пальцах, как привычно отметил бывший карманник Автандил, болталось небольшое
состояние.
ткнул указательным пальцем во «Вспышку страсти». — Я же говорил, что найду!
Идите все сюда!
пребывающего в первой стадии переработки. Пьянтриковский таращился на пришельца
в совершеннейшем ступоре. Реакция остальных бандитов мало чем отличалась.
надо!!
покрытый татуировками коротышка в кожаных штанах, жилетке и красной бандане.
Несмотря на крайне неуверенную походку, они умудрялись поддерживать между собой
третьего, плотного холеного брюнета в элегантном костюме.
тащить».
шествие еще один черноволосый: тощий, как спица, мужчина в расстегнутой почти
до пояса Рубашке. Его заплетающаяся походка показывала, что он пребывает в той
же степени опьянения, что и опередившие его гости.
зачем здесь челы?
Инга морок навела.
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Вронский Константин
Перумов Ник