Чтение 12–й страницы книги ~Д`Артаньян

- Господи боже мой! - простонал д'Артаньян, терзаемый приступами нечеловеческого стыда и раскаяния. Потом его мысли приняли иное направление, и он воскликнул: - Мне же нужно отправляться к... миледи Кларик... Чтобы обговорить кое-что... А я не могу встать...

- А на этот счет есть верный способ, сударь, - уверенно сказал Планше. - Мне Эсташ подсказал. Он этому научился в Московии у московитов. Говорил даже, как это называется, но я не запомнил. Что-то насчет лье - пюмелье, поухмелье... Короче говоря, нужно нарезать холодной баранины и маринованных огурчиков, влить туда уксусу и насыпать перцу, быстренько употребить все это кушанье, но, главное, после него выпить ещё немного уиски, наплескавши его в стакан пальца на два... Эсташ клянется, что все как рукой снимет, и вы вскочите здоровехоньким, словно вчера родились...

- Господи боже! - сказал д'Артаньян с чувством. - Да меня при одной мысли об уксусе, огурчиках и баранине, не говоря уж об уиски, наизнанку выворачивает!

- А вы все же попробуйте, сударь! - решительно сказал Планше. - Я Эсташу тоже поначалу не поверил, но он сходил на кухню, показал там, как это все готовить, принес мне тарелку, налил уиски... Я с превеликим трудом в себя все это протолкнул, потом выпил, зажмурясь и, главное, не принюхиваясь, - и посмотрите вы на меня теперь! На ногах стою, изъясняюсь вполне связно, а ведь ранним утречком был в точности такой, как вы сейчас, даже похуже...

- Ну что же, - подумав, сказал д'Артаньян. - Неси это твое... как там его, плюхмелье?

Планше выскочил за дверь и быстренько вернулся с блюдом в одной руке и стаканом в другой, где виски было налито и в самом деле всего-то на два пальца. Он озабоченно сказал:

- Вы, главное, сударь, не принюхивайтесь, верно вам говорю, и тогда все пройдет в лучшем виде...

Отхлебнув жидкости с блюда и прожевав огурчики с бараниной, д'Артаньян решился. Отворачиваясь, зажав нос одной рукой, он выплеснул виски в рот. И, вытянувшись на постели, стал ждать результатов.

Результаты последовали довольно быстро. Как ни удивительно, д'Артаньян ощутил значительное облегчение - настолько, что решился встать. Голова уже не болела, тошнота прошла, в общем, он чувствовал себя исцеленным.

- Волк меня заешь! - воскликнул он. - И в самом деле, словно заново родился! Вот кстати, Планше, а где это ты разжился столь великолепным синяком?

- Честное слово, не помню, сударь, - смиренно ответил Планше. - Надо будет порасспрашивать, может, кто и знает... А средство и правда великолепное, верно?

- Восхитительное! - сказал д'Артаньян, потягиваясь. - Положительно, эти московиты знают толк... - И он добавил вкрадчиво: - Только вот что мне пришло в голову, Планше: для успеха лечения следует его незамедлительно повторить. А потому принеси-ка мне ещё стаканчик уиски, живенько...

Глава пятая

Как упоительны над Темзой вечера...

Д'Артаньян до последнего момента отчего-то полагал, что непримиримые враги, эти самые Монтекки и Капулетти, после того, как увидели своих мертвых детей, схлестнутся-таки в лютой схватке и на сцене вновь прольется кровь - чему присутствие их сеньора вряд ли помешает. Завзятые враги, случалось, и в присутствии короля, а не какого-то там итальянского князя скрещивали шпаги.

Однако он категорически не угадал. Капулетти, коему, по убеждению гасконца, следовало, наконец, продырявить врага насквозь, произнес вместо призыва к бою нечто совсем противоположное:

Монтекки, руку дай тебе пожму.

Лишь этим возвести мне вдовью долю Джульетты.

А Монтекки, словно собравшись перещеголять его в христианском милосердии, отвечал столь же благожелательно:

За неё я больше дам.

Я памятник ей в золоте воздвигну.

Пока Вероной город наш зовут,

Стоять в нем будет лучшая из статуй

Джульетты, верность сохранившей свято.

На что Капулетти:

А рядом изваяньем золотым

Ромео по достоинству почтим.

Князь, полностью успокоенный столь идиллической картиной, с достоинством произнес:

Сближенье ваше сумраком объято.

Сквозь толщу туч не кажет солнце глаз.

Пойдем, обсудим сообща утраты

И обвиним иль оправдаем вас.

Но повесть о Ромео и Джульетте

Останется печальнейшей на свете...

После чего все присутствующие на сцене живые, а их набралось немало - кроме князя и обоих отцов семейств, были ещё сторожа, стражники, дамы и кавалеры, - чинной процессией удалились в одну из двух дверей, проделанных в задней части сцены. После чего ожили и юные влюбленные, довольно долго лежавшие на сцене смирнехонько, как мертвым и подобает, - и, поклонившись зрителям, скрылись в той же двери. Тогда только д'Артаньян сообразил, что представление окончилось. Как ни был он увлечен зрелищем, подумал не без сожаления: "По-моему, Уилл тут самую малость недодумал. Христианское милосердие - вещь, конечно, хорошая и мы к нему должны стремиться, но, воля ваша, господа, а итальянцы ещё повспыльчивее нас, гасконцев, так что, если по правде, Монтекки следовало бы, не теряя зря времени, выхватить шпагу, встать в терцину и проткнуть этого самого Капулетти, надежнее всего в горло. Главное, вовремя крикнуть своей свите: "К оружию, молодцы!" И дело закончилось бы славной битвой. А если уж совсем по совести, то следовало бы и князю уделить полфунта стали, чтобы не запрещал дуэли на манер нашего Людовика..."

- Шарль, - тихонько сказала Анна. - Все уже уходят...

- О, простите... - спохватился д'Артаньян. - Я задумался...

- Это видно. Я и не ожидала, что вы столь заядлый театрал. Пьеса увлекла вас настолько, что вы даже забыли что ни минута напоминать мне о своих чувствах... Но это и к лучшему. Все-таки мы пришли сюда смотреть представление...

- Вам понравилось?

- Конечно.

- Я вот одного только в толк не возьму, - признался д'Артаньян. - Вы видели, что Джульетта, когда ожила, ушла как ни в чем не бывало? А ведь я уж было решил, что она закололась по-настоящему - Волк меня знаешь, я же видел, как лезвие вонзилось ей в грудь и потоком полилась кровь! Я даже решил, что Шакспур уговорил эту девушку ради высокого искусства всерьез покончить с собой на сцене...

- Сдается мне, вы в первый раз в жизни были сегодня в театре, Шарль?

- Ну да, - признался д'Артаньян. - Откуда у нас в Беарне театры? У нас все больше петушиные бои, да ещё канатоходцы с жонглерами бывают на ярмарках...

- У неё под платьем был пузырь, наполненный вином, - пояснила Анна. - Его она и проткнула кинжалом...

- Правда?

- Ну вы же видели, что она не выглядела раненой... - Анна прищурилась. - Она вам понравилась, Шарль? Я заметила, вы не сводили с юной Джульетты глаз...

- Анна, перед вашей красотой меркнет все вокруг...

- Ну, а все-таки? Признайтесь честно.

- Премиленькая девушка, - признался д'Артаньян.

- А это никакая не девушка, - сказала Анна ехидно. - Это мальчик. В театрах женские роли всегда играют мальчики...

- В самом деле? - изумился д'Артаньян.

- Честное слово.

- Нет, вы вновь насмехаетесь надо мной?

- Честное слово, Шарль, это юноша...

"Вот те раз, - пристыженно подумал д'Артаньян. - Ну и обманщики же эти англичане! А по виду - совершеннейшая девушка, да ещё какая милашка! Грешным делом, я мимоходом..."

Анна невинным тоном добавила:

- Могу поспорить, милый Шарль, вы успели, глядя на нее, о чем-то таком подумать... Ну, не смущайтесь. Я совсем забыла вас предупредить, что женские роли играют мальчики...

- Сплошной обман, - грустно сказал д'Артаньян, провожая её к выходу из ложи. - Пузыри с вином какие-то придумали...

- Но не могут же они на каждом представлении убивать кого-нибудь всерьез?

- И то верно, - согласился д'Артаньян. - Значит, вы уже не раз бывали на представлениях... А я-то думал, что устроил вам сюрприз...

- Не огорчайтесь, Шарль. Я вам и в самом деле благодарна. Очень интересная пьеса, спасибо... Как они любили друг друга...

Д'Артаньян, глядя на её чуть погрустневшее очаровательное личико, сказал решительно:

- Могу поклясться чем угодно: если с вами, не дай бог, что-нибудь произойдет, я поступлю, как этот самый Ромео! И сомневаться нечего! Клянусь...

- Не стоит клясться, Шарль, - мягко сказала Анна. - Жизнь - это не пьеса...

- Но я...

- Кардинал не одобряет клятвы всуе....

Перед лицом столь весомого аргумента д'Артаньян замолчал не без внутреннего протеста, хотя свято верил, что говорит сущую правду, что он и в самом деле не сможет жить, если...

Но вскоре он отогнал мысли о грустном. Не место и не время. Главное, она шагала рядом, опираясь на его руку, и перед глазами ещё стояла высокая и трагическая история любви двух юных сердец, и в его душе по-прежнему пылала надежда, а значит, жизнь была прекрасна, как рассвет...

В отличие от простой публики, простоявшей все представление на ногах и покидавшей театр в страшной давке, они оказались в лучшем положении - ложи для благородной публики соединялись галереей с домом актеров, и можно было уйти без толкотни.

Они миновали целую шеренгу крохотных комнаток, где комедианты приводили себя в будничный вид, и д'Артаньяна здесь ожидало ещё несколько сюрпризов: толстуха-кормилица оказалась самым что ни на есть взаправдашним мужчиной, вдобавок лысым, а старик Капулетти вовсе не стариком и даже не пожилым, а молодым человеком, лишь несколькими годами старше самого гасконца. От этой изнанки увлекательного действа д'Артаньяну стало чуточку грустно, но это тут же прошло - им приходилось идти сквозь строй любопытных взглядов, и невыразимо приятно было шагать рядом с Анной, поддерживая её под локоток, с загадочно-важным видом обладателя...

- Рад вас видеть, Дэртэньен, - сказал вышедший из боковой двери Уилл Шакспур. - Вам понравилось?

Он выглядел не просто уставшим - выжатым, как лимон, словно весь день с утра до заката таскал тяжеленные мешки.

- Прекрасная пьеса, - сказал д'Артаньян. - Как вам только удается все это излагать красиво и складно... Вы сущий волшебник, Уилл! Что это с вами? Неприятности?

- Нет, - с вымученной улыбкой возразил Шакспур. - Так, знаете ли, каждый раз случается на первом представлении новой пьесы...

- А, ну это я понимаю! - живо воскликнул д'Артаньян. - Помню, когда я первый раз на дуэли проткнул как следует мушкетера короля, долго места себе не находил... Первая дуэль - это, знаете ли... Так что я вас понимаю, Уилл, как никто...

- Благодарю вас, - с бледной улыбкой сказал Уилл. - Рад был видеть вас и вашу прекрасную даму.... Кстати, вы не возражаете, если я в какой-нибудь пьесе использую вашу сентенцию?

- Это которую? - удивился д'Артаньян.

- Вы, возможно, не помните... В тот вечер, когда мы с вами и молодым Оливером сидели в "Кабаньей голове", вы мне сказали великолепную фразу: "Весь мир - театр, а все мы - в нем комедианты". Вы не помните?

- Э-э... - что-то такое припоминаю, - сказал д'Артаньян осторожно. Не стоило уточнять при Анне, что из событий того вечера он напрочь забыл очень и очень многое. - Ну разумеется, Уилл, используйте эту фразу, как сочтете нужным...

- Спасибо. Быть может, вы не откажетесь выпить со мной стаканчик виски?

- О нет! - энергично возразил д'Артаньян, при одном упоминании об виски внутренне содрогаясь. - Уже темнеет, а мне ещё нужно проводить миледи Кларик в её дом... Всего наилучшего!

- Вы великолепны, Шарль, - сказала Анна, когда они вышли на улицу и медленно направились вдоль Темзы. - Оказывается, вы ещё и мудрые сентенции выдумываете, а потом забываете, как ни в чем не бывало... А почему это вы форменным образом передернулись, едва этот ваш Шакспур упомянул об виски?

- Вам показалось, - сказал д'Артаньян насколько мог убедительнее. - Право же, показалось...

- Должно быть, - покладисто согласилась Анна и понизила голос: - Как вы себя чувствуете перед завтрашним... предприятием?

- Простите за банальность, но ваше присутствие придает мне храбрости, - сказал д'Артаньян. - К тому же самое трудное выпало на вашу долю...

- Ну, не преувеличивайте, - сказала она. - Нет ничего сложного в том, чтобы украдкой срезать пару подвесок с плеча Бекингэма. Этот самоуверенный павлин не ждет подвоха - он себя считает самым неотразимым на свете, а женщин - набитыми дурами, и достаточно мне будет, положив ему руку на плечо, взглянуть вот так, нежно, соблазнительно и многообещающе... - и она послала д'Артаньяну лукавый взгляд, в полной мере отвечавший вышеперечисленным эпитетам, так что в душе у гасконца смешались любовь и отчаяние.

И он воскликнул с горечью:

- О, если бы вы хоть раз посмотрели так на меня! И от всей души, а не предприятия ради!

- За чем же дело стало? - невинно спросила Анна и взглянула на него так, что сердце д'Артаньяна провалилось куда-то в бездны сладкой тоски.

- Но это же не всерьез, - сказал он убитым голосом. - Вы по всегдашнему вашему обыкновению играете со мной...

- А если - нет? - тихо спросила она.

- Анна! - воскликнул д'Артаньян, встав лицом к ней и схватив её руки.

- Шарль... - укорила она шепотом. - На улице люди, на нас смотрят... Возьмите меня под руку и пойдемте дальше. Расскажите, что вы делали тут все это время? Не скучали, надеюсь?

- Нет, - сказал он осторожно. - Я... я гулял по городу, смотрел достопримечательности.

Это было чистой правдой, он лишь не стал уточнять, что посвящал сему благопристойному занятию далеко не все свое время, а лишь последний день - чтобы выветрились последствия веселого вечера в "Кабаньей голове".

- И что же, попалось что-то интересное?

- В общем да, - сказал д'Артаньян. - Я только, как ни старался, не нашел рынка, где торгуют женами...

- Кем-кем?

- Надоевшими женами, - сказал д'Артаньян серьезно. - Один моряк ещё в Беарне мне рассказывал, что в Лондоне есть такой рынок... Когда жена англичанину надоест или состарится, он ведет её на этот самый рынок и продает задешево, а то и обменивает с приплатой на новую, помоложе... Как я ни расспрашивал лондонцев, они отказывались меня понимать. Видимо, все время попадали такие, что плохо говорили по-французски, а по-английски я не умею...

Анна рассмеялась:

- Шарль, ваш моряк все сочинил... Нет в Лондоне такого рынка и никогда не было.

- Правда?

- Правда. Я здесь много лет прожила и непременно знала бы...

- Чертов краснобай, - сказал д'Артаньян в сердцах. - Ну, попадется он мне когда-нибудь... Я ведь добросовестно выспрашивал у лондонцев, где у них тут торгуют старыми женами... То-то иные фыркали и косились мне вслед...

- Представляю... - безжалостно сказала Анна.

- Ну вот, вы опять...

- Шарль, - решительно сказала она. - Перестаньте, право! Нельзя же так серьезно относиться к каждой шутливой фразе...

- Ничего не могу с собой поделать, - признался д'Артаньян. - С вами меня все время бросает из крайности в крайность, то в жар, то в холод. Потому что вы до сих пор мне кажетесь видением, которое в любой миг способно растаять... Даже когда я вспоминаю Нидерланды, берег той речушки и рассвет над равниной...

Она опустила голову, её щеки слегка порозовели:

- У вас отличная память на пустяки...

- Так для вас это был пустяк?! - горестно воскликнул д'Артаньян. - А я-то решил в своей самонадеянности, что если женщина так отвечает на поцелуй... Для вас это был всего лишь пустяк...

- Вовсе не пустяк...

- Вы это говорите, чтобы утешить меня...

- Ничего подобного. Я сказала бы вам и больше, Шарль, но... - в её глазах светилось лукавство, - но я всерьез опасаюсь, что вы, узнав, что небезразличны мне, чего доброго, прыгнете сгоряча в реку или устроите ещё какую-нибудь глупость...

- Я вам небезразличен? - задыхаясь от волнения, переспросил д'Артаньян. - Повторите это ещё раз!

- А вы не выкинете прямо на улице какой-нибудь глупости?

- Клянусь вам, нет!

- Клянетесь?

- Клянусь!

- Ну хорошо. Вы мне небезразличны... но если вы и дальше будете стоять посреди улицы со столь широкой и, простите, довольно глуповатой ухмылкой, англичане вновь станут на вас коситься... А привлекать к себе излишнее внимание мы с вами не должны.

"О господи, знала бы она о вечере в "Кабаньей голове"! - подумал д'Артаньян без особенного раскаяния. - Если уж это не подходит под определение "привлекать к себе внимание", значит, я не понял англичан..."

- Пойдемте, - сказала она. - Мне отчего-то стало казаться, что за нами следят... только не оборачивайтесь открыто!

- Вон тот человек, одетый как средней руки горожанин?

- Именно.

- Все возможно, - сказал д'Артаньян. - Быть может, лучше будет его на всякий случай прикончить?

- Шарль, вы не в Париже...

- Верно. А жаль...

- Ну, может быть, я зря тревожусь, - сказала она задумчиво. - Но он определенно шел следом за нами какое-то время...

- Винтер... - серьезно сказал д'Артаньян. - Он не давал о себе знать?

- Пока нет. Не беспокойтесь, Шарль, я принимаю некоторые меры предосторожности. Вряд ли он решится на что-то в центре Лондона...

- Только подумать! - в сердцах сказал д'Артаньян. - Я ведь стоял в двух шагах от него, мог три раза проткнуть шпагой! Если бы не этот негодяй, герцог Орлеанский...

- Не думайте об этом, Шарль. Все обойдется... Как там наш горожанин?

- Он пропал куда-то, - сказал д'Артаньян, оглянувшись со всеми мыслимыми предосторожностями, якобы невзначай. - Я его больше нигде не вижу... Анна... Хотите вновь послушать стихи?

- Пожалуй.

Для верных слуг нет ничего другого,

Как ожидать у двери госпожу.

Так, прихотям твоим служить готовый,

Я в ожиданьи время провожу.