Чтение 12–й страницы книги ~Без пощады~

- Едва ли.

- Не хотите же вы сказать, что яма размером со Средиземное море выкопана вручную?

Ферван улыбнулся.

- Вручную? Нет. Но, думаю, следует говорить об искусственном происхождении Котла.

- В таком случае, это самый крупный техногенный ксенообъект из когда-либо обнаруженных Великорасой! "Улитки", о которых вы рассказывали, по сравнению с ним крохотулечки меньше микроба! Они должны были показаться вашим исследователям чем-то в высшей степени малосущественным! По сравнению с такой вот махиной!

- Не самый крупный. Вспомните Тяжелое Ожерелье.

- Клянусь Ашей, вы правы! Но, значит, уж точно второй по размерам! Какая, в конце концов, разница? Первый, второй... Важно, что все аномалии Глагола меркнут перед Котлом!

Вот уж не ожидал от себя, что приду в такое возбуждение. Да еще буду клясться именем Аши!

В тот момент я впервые почувствовал, что Тайна, самая настоящая, с большой буквы, у Глагола есть. И за разгадку этой Тайны я готов... многим пожертвовать... очень многим... страшно даже сказать чем.

Ферван, при всем мнимом простодушии своей невозмутимо-бандитской физиономии, был чутким психологом. Мое состояние от него не укрылось, и тогда он решил: время пришло!

- Вы, Александр, догадываетесь, что я говорю меньше, чем знаю. И в то же время - несколько больше, чем следовало бы, учитывая, что мы с вами находимся по разные стороны фронта и служим разным мировым силам.

- Да, понимаю. - Я досадливо повел плечом. - Вы сейчас скажете, что про Котел мне знать ничего не положено.

- Не совсем. Я как раз хотел сказать, что вы можете узнать о Котле. Мы вместе можем узнать больше. Понимаете?

- Так мы все-таки спустимся в Котел? - быстро спросил я, как нетерпеливый ребенок. Ох и крепко же меня тогда прихватила проклятая планета!

- Мы... спустимся. Между нами начало устанавливаться взаимопонимание... Будущее вселяет оптимизм. Но юридически - понимаете, чисто юридически - потребуется изменить ваш статус...

Здесь он сделал ошибку. Пожалуй, единственную за все время вербовки. Стоило мне услышать трибунно-плакатное "будущее вселяет оптимизм", как я насторожился, и действие дурманящей магии Тайны ослабело.

- Вы должны получить допуск... Хотя бы второй категории... А он может быть выдан гражданину Великой Конкордии либо...

- Либо?

- Либо бойцу дружественного вооруженного формирования.

- Дружественного?

- Да. Например, ДОА - Добровольческой Освободительной Армии.

- Кто кого освобождает? И от чего?

- Люди доброй воли освобождают своих собратьев из плена пагубных заблуждений, - отчеканил он. И поспешил добавить: - Но это официальная формулировка. Из самого названия следует, что все бойцы Армии - добровольцы и, следовательно, имеют право сами выбирать место своей службы. Скажем, если вы изъявите желание служить на Глаголе и помогать нам в борьбе с манихеями - уверяю вас, командование с радостью удовлетворит вашу просьбу! Более того! После короткого испытательного срока вам могут доверить собственный летательный аппарат. Даже флуггер, настоящий боевой флуггер! Вам ведь тяжело без неба, Александр?

- Тяжело... - У меня зачесались кулаки, невыносимо захотелось дать Фервану по роже. - Так вы хотите сказать, что Армия комплектуется русскими?

- Армия комплектуется всеми людьми доброй воли. Русскими, немцами, итальянцами, французами, японцами, чехами, американцами, индусами... Всеми! Без различия пола и профессии! Уже сформированы четыре батальона. На базе других лагерей и вербовочных пунктов, открытых на планетах Синапского пояса.

"Четыре батальона... Для круглого счета - две тысячи человек... Две тысячи наших оказались предателями?!!"

- Не верю!

- Почему? - Изумление Фервана казалось искренним. - Почему, Александр?

"С меня довольно".

- Значит, так, - сказал я ледяным тоном. - Давайте прекратим эти бессмысленные прения. Вы сделали мне предложение. Я отказался. Предпочитаю и впредь называться пленным русским офицером, а не предателем.

Ферван был достаточно опытен, чтобы не упорствовать.

- Что ж, Александр, такая позиция тоже заслуживает уважения. Вы можете считать, что нашего разговора не было. Но вам будет достаточно одного слова, чтобы мы к нему вернулись в будущем.

Он хотел еще что-то сказать, хотел...

Но мир вокруг нас не стоял на месте.

Глагол обращался вокруг центральной звезды. Планетная система, частью которой являлся Глагол, пребывала в извечном галактическом дрейфе, то есть двигалась относительно центра масс Галактики. Галактика мчалась сломя голову в составе Местного скопления. Местное скопление - в составе Метагалактики. А вызов спутниковой связи настоятельно требовал, чтобы Ферван вернулся в вертолет, выключил переводчик и включил микрофоны.

Когда Ферван закончил, вид у него был виноватый, как у побитого пса. И смотрел он теперь куда-то вбок, мимо меня.

- Что-то случилось?

- Случилось. "Много знания - много горя" - так, кажется, говорят ваши священные книги?

- Во многих знаниях многие печали, - машинально поправил я.

- Вот я никогда этого не мог понять, - вздохнул Ферван, по-прежнему стараясь не смотреть мне в глаза. - Никогда. Как можно винить знание? Знание! Ценнейшее сокровище из тех, что предложены нам жизнью, а значит - самим Ахура-Маздой!

Тема показалась мне чересчур абстрактной - на фоне тех в высшей степени конкретных событий, свидетелем и участником которых я сделался помимо собственной воли в последние дни. Какие мысли возникают, когда ваш собеседник, вражеский офицер, ни с того ни с сего вдруг заводит разговор о знаниях и печалях? Правильно: такие мысли, что чернее тучи.

- Но теперь я начинаю понимать вашу мудрость, - продолжал Ферван. - Ведь не что иное, как желание знать, погубило вашего друга...

Я что, нанимался поддерживать разговор в подобном выспреннем ключе? Да ни боже мой, как говаривал покойный лейтенант Фрайман.

- Ферван, не темните. Что вам сказали?

- Я получил приказ... попрощаться с вами, Александр.

- Что значит?..

- Вы не должны вернуться в лагерь нравственного просвещения. - Теперь он наконец-то смотрел на меня в упор, внимательно следя за моей реакцией. Автоматчики эскорта, сидевшие на корточках в тени вертолета, как по команде, поднялись на ноги.

"Та-ак... Вот ты и приплыл, лейтенант Пушкин".

- И куда же мне прикажете направляться? Может, подбросите хоть до ближайшей закусочной?

Собственно, я уже понял: речь шла о моей ликвидации. Меня это даже не очень-то удивило. Но имело ли смысл становиться в позу? Имело ли смысл рвать на груди китель и орать, что русские пилоты смерти не боятся? Стреляй, дескать, гад, в горячее сердце сокола занебесья?

Да, русские пилоты смерти не боятся. Ну и что? Можно подумать, пехлеваны боятся.

- Вы не должны вернуться в лагерь, - повторил Ферван. - А я - должен. Это значит, что на борт моего вертолета вы больше не попадете ни при каких условиях. Ни живым, ни даже мертвым... И закусочных на этой планете нет.

Ферван говорил голосом механическим и омертвелым. В его душе клокотали неведомые страсти, и ему приходилось прилагать все усилия к тому, чтобы они не вырвались наружу. "Буду валять ваньку до последнего", - решил я.

- Вот как? Что же мне прикажете делать? Я ведь все-таки военнопленный, офицер... Нахожусь на попечении военных властей Конкордии! Имею кое-какие права! Извольте объясниться! Как пехлеван с пехлеваном! Какой вредитель отдает подобные приказы?!

Со мной продолжал говорить автоответчик.

- Приказ исходит от господина коменданта майора Шапура. Поскольку моя рота временно передана в его распоряжение, он имеет полное право требовать от меня беспрекословного выполнения любых своих приказов. Лейтенант Александр Пушкин, я должен сделать так, чтобы вы не увидели своих товарищей. И я вам гарантирую, что вы их никогда больше не увидите. До лагеря отсюда - двести шестьдесят километров. Преодолеть это расстояние пешком невозможно. Названное обстоятельство оставляет и мне, и вам свободу выбора. Я могу отдать приказ своим солдатам, они застрелят вас. Это будет милосердно. Я могу предоставить вам возможность умереть самостоятельно. Это будет немилосердно, зато никому из нас не придется брать на душу грех неправедного убийства.

- Но почему я, Ферван? За что?! Все дело в том, что вы показали мне молельню манихеев?! И рассказали об "улитках"?!

Мне удалось достать его. По крайней мере он сбросил маску ледяного спокойствия.

- Нет, я здесь ни при чем! - Капитан испуганно отшатнулся. - Клянусь! О содержании нашего сегодняшнего разговора майор Шапур узнать никак не мог!

"Выходит, виноват покойный Злочев? - спросил я себя. - Если прав был каперанг Гладкий и пишущими устройствами-шпионами являются попросту наши удостоверения военнопленных... Ну и что с того?! Что изменилось с той минуты, когда раненый Злочев сказал мне "исток существует"?! Эта запись была считана с моего удостоверения еще когда! Пусть Злочев открыл мне страшную тайну. Но тогда Шапур мог устранить меня десятком других способов! Простейший: вызвать на разговор в цитадель и застрелить. Мое тело отправить с грузовиком в космопорт, а нашим объявить, что я переведен в другой лагерь! Только и всего! Почему решение убрать меня принято только сейчас? И почему исполнителем выбрали Фервана?"

- Я признаю, что, наверное, случайно узнал что-то, чего знать не должен, - смиренно сказал я. - Но объясните мне, Ферван, почему сильный майор Шапур, в клетке у которого заперт слабый лейтенант Пушкин, так боится своего пленника? Разве у меня есть хотя бы один шанс из миллиона выбраться с этой планеты в ближайшем будущем? Разве на планете высадились наши? На орбите появился наш флот?

- Гарантирую, что вашего флота на орбите нет и быть не может. Думаю, сейчас последние линкоры Объединенных Наций стянуты к Земле в безнадежной попытке защитить ваши города от бомбардировок...

Ситуация не располагала к обсуждению военных новостей, но я не удержался:

- Ну уж! Можно подумать, Восемьсот Первый парсек вы уже взяли! Не рассказывайте сказки! Какие еще могут быть бомбардировки Земли?!

- Не хотел бы вас расстраивать, Александр... Но, возможно, это поможет вам принять благоразумное решение, и вы попросите нас о милосердной пуле... Три дня назад ваша Столица была полностью уничтожена. Флот Великой Конкордии бомбардировал также Москву, Берлин, Дели. Ваша цивилизация ввергнута в хаос.

- Пропаганда, - отрезал я.

- Не верите? А я ведь регулярно смотрю новости. Правда, местная станция Х-связи не включена в нашу межпланетную визорную сеть. Но записи свежих новостей сегодня ночью были доставлены из космопорта вместе с курьерской почтой. Я видел подлинные съемки. Ваш флот обессилел настолько, что не смог защитить Столицу! У вас хроническая нехватка люксогена! Война близится к концу! Мы стоим на пороге всемирно-исторической победы Великой Конкордии!

"Неужели правда? Неужели?! Тогда вдвойне обидно: мало клонам, что Столицу накрыли, так им еще и лейтенанта Пушкина подавай! Нет уж, назло вам всем жить буду! Назло!"

- Послушайте, Ферван, если в ваших словах есть доля истины, тогда и подавно нет смысла меня убивать. Совсем никакого смысла. Если война закончится вашей победой, я вернусь на разгромленную и сожженную Землю, не так ли? Увиденное и услышанное мной в плену потеряет всякий смысл перед лицом нашей национальной катастрофы!

- Здесь вы правы, - согласился Ферван после секундной заминки.

- А ведь это военное преступление,- сказал я почти весело; в тот миг мне показалось, что капитан колеблется. - Ваш начальник приказал ликвидировать меня, военнопленного. Он преступник, но и вы, выполняя его приказ, становитесь соучастником... А можно ведь поступить по совести! Мы вернемся в лагерь, навестим коменданта и во всем разберемся на месте. Если он будет упорствовать - что ж, пусть убьет меня своими собственными руками. Но вдруг произошла какая-то ужасная ошибка? Или неведомые нам обстоятельства к тому времени изменятся? В любом случае ваша совесть будет чиста!

То ли мой душещипательный этюд был бездарен, то ли и более изощренная "психология" здесь спасовала бы перед элементарной воинской субординацией, но Ферван на середине моей речи преобразился. И снова стал похож не на рефлектирующего хлюпика, а на нормального, понимаете ли, на боевого, товарищи, командира!

Упрямого, жестокого и непреклонного.

- Александр, я дважды переспросил коменданта, правильно ли мною понят его приказ. Ответы были категоричны. Единственная его уступка моей офицерской гордости заключалась в том, что на мое усмотрение была оставлена конкретная форма выполнения приказа. Он не требует, чтобы я привез ему вашу голову или детородный орган. Ему будет достаточно того, что лейтенант Пушкин оставлен на Карнизе. Пусть даже живой и невредимый. Это лишь растянет агонию дня на три-четыре... Последний раз спрашиваю: хотите умереть быстро? Пуля в голову. Мозг рассеется розовым туманом за микросекунду. Боли не будет. Просто для вас выключится свет. И все.

- Вы очень любезны. Но я вынужден отказаться от вашего предложения.

- Благодарю вас. Мои руки останутся чисты.

Ферван, не оглядываясь, быстро зашагал к вертолету. Я стоял на месте как приклеенный.

Он - резко, очень резко - остановился и обернулся ко мне.

- Последний шанс: ДОА. Если вы выразите сейчас свое согласие - я еще раз поговорю с Шапуром, и, думаю, мы все уладим.

- Нет.

- Прощайте.

Запрыгнули в боковую дверь солдаты, Ферван молодцевато вскочил в кабину.

С певучим воем разогнался ротор.

Вертолет свечой пошел вверх.

Мне захотелось помахать ему рукой - по привычке. Вот была бы глупость так глупость!

Положение мое было не просто опасным. Оно было безнадежным. Ферван похоронил меня заживо под открытым небом. Ветер и солнце должны были выполнить работу по полной мумификации моего организма примерно за десять стандартных суток.

Десять - теоретический максимум. Фактически же, с поправкой на особые условия Глагола, моим мучениям предстояло завершиться в ближайшем гравимагнитном осцилляторе.

Если я покину сравнительно безопасный Карниз и попытаюсь отыскать здесь "добрых людей" (выбор которых был небогат: либо злобные манихеи, либо благонравные клонские каратели), мне суждено погибнуть в течение вторых суток. Так гласили моя интуитивные представления о математической статистике. Если же останусь на Карнизе - пять, ну пусть семь суток я протяну.

Но я, русский пилот Александр Пушкин, позывной "Лепаж", эскадрилья И-02 19-го отдельного авиакрыла, сидеть на Карнизе не собирался. Какой смысл затягивать агонию?

Пока мы летели, я не сводил глаз с обзорного экрана. Я запомнил многое, в том числе - примерную конфигурацию аномалий на последнем отрезке полета, от каньона Стикса до Карниза. Первое время мне следует идти строго на север, пока не покажется приметная коническая гора вся в бурых неаппетитных потеках. Ее нужно будет обойти слева, повернув на запад, и тогда большущая плеяда аномалий останется от меня к северо-востоку. После этого я смогу снова взять прежний курс и бесхлопотно топать до самого Стикса.

Что мне это давало?

Честно говоря, ничего.

В каньоне Стикса на многие десятки километров залегала Муть. Чтобы не лезть в слои повышенного давления и не испытывать судьбу, переплывая серые воды Стикса, мне требовалось подняться вверх параллельно каньону еще километров на сорок. После этого...

Ох, после этого я мог на свой страх и риск попить из Стикса водички. Там, в верхнем течении, по крайней мере не было Мути.

Ну а после... А после - либо от этой водички умереть (вариант "Ферван не солгал"), либо приободриться и идти дальше (вариант "Солгал") по направлению к лагерю.

Лучшего плана не было, кроме как на своих двоих повторить маршрут вертолета. Подобный подвиг казался невозможным, а потому мне оставалось лишь молиться и надеяться. А после, уже перед турникетом лагеря, молиться с утроенным рвением, чтобы охрана не открыла огонь. На глазах у сотни наших пленных - не должна бы...

Интересно, как объяснит двуличная свинья Шапур мое исчезновение перед нашими? Ведь весь лагерь знает, что Ферван куда-то увез меня на вертолете! На фоне недавней гибели Злочева пропажа лейтенанта Пушкина должна наших взбесить! Ох, дождутся клоны настоящего бунта - и конец нравственному просвещению...

Когда я примерно через час вылез по каменному развалу на плато, оставив Карниз далеко внизу, я с разочарованием придумал для Фервана и двуличной свиньи Шапура великолепную версию. Фервану достаточно официально заявить, что я сбежал от него в долине Стикса. А он не стал меня преследовать, потому что условия не позволяли.

Какие условия? Ну, там... аномалия, как обычно. Блуждающий триполярный головоотрыватель, например.

Да Ферван вообще может рта не раскрывать! Достаточно будет, если Шапур толкнет соответствующую речь на вечернем построении.

"А мы вас предупреждали, господа: при попытке к бегству стрелять не будем, но тогда никто не узнает, где ваша могила. У нас нет ни времени, ни желания, рискуя жизнями ашвантов, ловить ваших недисциплинированных офицеров", - при такой аранжировке фактов к Шапуру никаких претензий не предъявишь.

От этой мысли я так рассердился, что даже не стал отдыхать после подъема. К тому же мой воинский дух был с самого утра возвышен стараниями Покраса и Мухарева!

Привязавшись к солнцу и приметной скале над обрывом, я засек направление строго на север. Прочитал громко, с выражением "Отче наш" - и пошел.

На исходе третьих стандартных суток я достиг Стикса.

Бояться чего-то? После длиннющей ночи, проведенной на Глаголе под открытым небом, я уже свое отбоялся, братцы...

Я шагал не таясь, широким шагом, сняв для разнообразия ботинки. Почва здесь была ровная, глинистая, лишенная густой растительности и, следовательно, потенциальных опасностей в виде копошащихся в траве псевдозмей, квазинасекомых и гребенчатых скорпионидов (прописаны на Трайтаоне; "восемнадцать" по 20-балльной шкале биологических опасностей).

И пить, и есть мне уже давно перехотелось, точнее сказать - забылось, как это бывает.

Желудок скукожился до размеров грецкого ореха. Язык отсох, в ушах стучало, ступни опухли.

Я подошел к каньону, лег на край, заглянул вниз.

- Ндааа... - сказал я вслух, в основном ради того, чтобы доказать себе, что какой-то там отросток во рту еще в состоянии шевелиться.

"Сказал" - это я себе льщу. Проскрипел.

Вода в каньоне отсутствовала. Ну то есть совсем. Обычная, земная речка, пересыхающая во время жаркого сезона, оставила бы после себя лужи или по крайней мере темные пятна влаги. А здесь не было ничего, кроме сухих камней и столь же сухой глины.

- Не соврал... козел... - продолжал я свои незатейливые размышления, имея в виду Фервана. - Стикс-Косинус спрятался... А какой у него период?..

Немного подумав, я хихикнул:

- Два "пи" у него период... два "пи"...

Еще некоторое время мне потребовалось, чтобы вспомнить: я всего лишь вышел к Стиксу. Но это не значит, что, попади я в нужный мне полупериод Стикса-Косинуса, то увидел бы нормальную воду! Не-ет, подо мной - невидимая, но густая Муть. И вода здесь текла бы тугими жгутами серого напалма...

Я сел, свесив ноги с обрыва. При этом меня так качнуло, что я чуть не свалился вниз.

- О-отставить...

Разумно было бы, конечно, ракоходом отползти на заднице подальше от края. Но лейтенант Александр Пушкин не нанимался вести себя разумно! Лейтенант Александр Пушкин, если хотите знать...

На меня вдруг навалилась такая усталость, что я едва не заснул прямо там, где сидел. Бодрый марш-бросок от места последней ночевки до Стикса меня, кажется, добил.

- Хоть и не нанимался... но лучше бы все-таки разумно, - пробормотал я и, осторожно встав на четвереньки, отошел в сторонку от обрыва.

Отчего-то вспомнился Меркулов с его бредовыми идеями побега.

- Ну и что, родной? - Я скривился в недоброй ухмылке. - Вот сидишь ты здесь... фляжка пуста, галеты закончились... Какие перспективы?.. Дожидаться появления нашего десанта?.. Лет этак сто?.. Дурак ты, товарищ капитан-лейтенант...

"А ведь это конец всех надежд, - тут же завелся внутренний голос. - Настоящий конец. В лагере можно было утешать себя тем, что внезапно откроется возможность побега... Захватить вертолет и заложников... Прилететь в космопорт... Завладеть кораблем... Взлететь... Пробиться в открытый космос... Да, сорвется, да, не получится! Всегда найдется сотня неучтенных обстоятельств... Но ты погибнешь в бою, а если повезет - даже с оружием в руках! А теперь, Пушкин, считай, что побег тебе удался... Забудь о Ферване, забудь о Шапуре. Представь себе, что ты вырвался с лагерного плато, окруженного, смертоносными слоями Мути! Сделал то, что оказалось не по силам Злочеву... А теперь почитаешь за высшее благо снова вернуться в лагерь за глотком чистой воды... Ты не знаешь, как распорядиться свободой! Потому что на этой планете "свобода" означает "смерть". Клоны победили тебя, Пушкин... И притом два раза, ведь до лагеря ты никогда не дойдешь... У тебя уже нет сил".

Хорошо, что я пригорюнился и перестал болтать в полный голос. Потому что в противном случае я никогда не расслышал бы звуки у себя за спиной. Звуки тихие и однообразные, будто котенок драл когтями клубок шерсти.

Я оглянулся.

Курица!

Не большая и не маленькая, не тощая и не тучная, не белая и не черная... Курица!

Обычная птица курица!

Курица вульгарис!

Ням-ням!

Игнорируя мое присутствие, рябая скребла лапой клок травообразного растения и ловко выклевывала из него невесть что (семена?).

- Не-ет. - Я хихикнул. - Иди прочь отсюда... и возвращайся жареной!..

Глазам своим я не поверил. Обычная ли это галлюцинация или новый спецэффект планеты, телепатически воспринимающий и отображающий визуально тайные вожделения незваного гостя? Разница - чисто академическая.

Ну откуда взяться посреди голого нагорья курице из плоти и крови? Она что - тоже манихей? Или замаскированный егерь "Атурана"? Акселерированные птицы осназ! Вроде братца Лиса и братца Кролика!

Я пожал плечами и отвернулся.

"Пушкин, не сходи с ума, - строго приказал я. - И забудь о жратве! Нет никакой жратвы в мире, это поповские сказки, понял? Враждебная идеология! Русские пилоты питаются солнечным светом и мировым эфиром! По праздникам получают флогистон и люксоген, но праздник был три дня назад".

Звуки прекратились, что укрепило мою уверенность в идеалистической природе "курицы".

- Так называемой курицы, - с расстановкой, наставительно сказал я и полез за сигаретами.

Оба нагрудных кармана, однако, оказались пусты. "Ах, ну да..."

Я запустил руку в правый карман форменных брюк. Сигарет не нашлось и там, зато пальцы мои наткнулись на твердые шарики, которые показались мне неестественно теплыми.

"Да не "шарики", балда! Это камешки, которые ты нашел у Злочева!"

- Логично... Камешки... Я достал несколько штук. - Камешки как камешки...

К этому глубокомысленному выводу я уже приходил дважды. Один раз - еще там, на тропе, рядом с раненым лейтенантом. Второй - в бараке, разглядывая камешки украдкой под одеялом.

Оба раза, правда, на них не падали прямые солнечные лучи...

После чего я отложил их до лучших времен. Слава богу, не в тумбочку, а обратно в карман. Весили они всего ничего, места занимали мало...

Камешки? Как бы да, но не совсем обычные...