доблесть Конгетларов - оберегать Равновесие, а не кровавить клинки
попусту.
дыханием смерти.
Лака Конгетлар и извлек из ножен кинжал.
Белый Перстень.
из дома Эльм-Оров или Хевров. Чтобы уйти, Конгетларам не нужно
перекусывать языки - это привилегия сумасшедших из дома Пелнов. Поцелуй
кинжала в пульсирующий поток жизни с левой стороны шеи. Так уходят
Конгетлары, направляясь в Святую Землю Грем.
круг. Некогда Герфегест слышал от Зикры, как происходят такие вещи. Но
одно дело слышать, а совсем другое - принимать в них непосредственное
участие. Почти одновременно, не сговариваясь, Конгетлары извлекли из ножен
свои кинжалы, последовав примеру Лаки. Почти одновременно, сомкнув пальцы
мертвой хваткой на рукоятях, поднесли лезвия клинков к шеям. Все они были
гладко выбриты - лишь Конгетлары, достигшие шестидесятилетнего возраста,
получали право выбросить вон бритвенные принадлежности и отпустить такую
же длинную и седую бороду, как у Зикры. Герфегест, самый младший среди
собравшихся, по спине которого струйкой стекал холодный пот, краем глаза
наблюдал за остальными и повторял их движения, толком не осознавая, что
произойдет через несколько бесконечных мгновений.
распахнутся для них. Почти одновременно десять кинжалов изведали плоти, и
фонтаны алой крови залили полуразрушенные плиты пристани. Даже солнце,
казалось, не в силах было смотреть на это - густое темное облако пришло из
глубин Пояса Усопших и заволокло полнеба. И только одиннадцатый кинжал
медлил. Это был кинжал Герфегеста.
хотелось жить. И хотя он не боялся смерти - таков был один из четырех
даров Пути Ветра - он не хотел ее. Герфегест был достаточно умен, чтобы
понимать: одно - смерть - навсегда исключает многое.
одежду. Вторым беззвучно повалился на спину Вада. За ним приняли смерть
остальные.
малый зазор. Этот зазор - пограничная черта между жизнью и смертью. Черта,
которую Герфегесту не хватало мужества переступить.
отравленной лазоревым аконитом - самым благородным из дорогих и
действенных ядов Синего Алустрала. О своих родителях, сгоревших заживо в
бастионах Наг-Туоля. Навряд ли им пришлась бы по душе смерть Герфегеста,
но навряд ли они одобрили бы и его нерешительность. Колеблемый сомнениями,
Герфегест сидел, словно каменная статуя с закрытыми глазами, стараясь на
время оградиться от всех своих внешних чувств. Чтобы не слышать хрип
умирающих Конгетларов и не осязать теплоту их крови, которой навеки
пропитался теперь Ветер Пустоты.
Вада - затих, и некому теперь было зреть позор Герфегеста, не решившегося
свести счеты с жизнью, подставив свою шею под поцелуй кинжала. Онемевшая
рука Герфегеста опустилась на колено, и клинок выпал из его разжатых
пальцев. "Ты проживешь долго.Ты само воплощение Первопричинного Ветра!" -
вспомнились Герфегесту слова его дяди, Теппурта Конгетлара. Дядя был прав.
Герфегест открыл глаза.
тратил время", - говорит пословица, имевшая хождение среди Орнумхониоров.
Именно Орнумхониоры настояли на том, чтобы осадить Наг-Туоль и сокрушить
главную твердыню Конгетларов.
склонили к походу авантюристов из других Домов. Орнумхониоры заплатили
всем, кто только был в состоянии отличить алебарду от оглобли, лишь бы
только их войско выглядело несметным, а флот - необоримым.
уполовинив силы нападавших. Среди Конгетларов не было предателей, и никто
не открыл ворота перед врагами. Среди Конгетларов не было трусов. Поэтому
город был сожжен лишь после того, как последний защитник выронил оружие из
холодеющих пальцев. Все, кто остались, - а это были женщины и старики -
предпочли позорному плену Последний Глоток. Они приняли яд, и Дом
Конгетларов окончил свое существование.
файеланта "Намарн", когда все было кончено. Один за другим главы Домов
отчитались перед ним в своих потерях. Они были огромны. Ничего подобного в
истории Синего Алустрала не случалось. Император, наклонившись к уху
своего советника, в сердцах сказал: "Если Конгетлары и впрямь хотели
подточить могущество Империи, они своего добились". Никто, кроме
советника, не слышал этих слов. Но любой солдат и вельможа, глядя на
остатки воинства Семи Домов, думал о том же самом.
начался закат Империи Алустрал.
Мир стал красным. Все, что было безграничным многоцветьем красок, теперь
ушло в оттенки алого, багрового, малинового, розового, пунцового,
вишневого.
от темени до пят. Так бывает, когда тебя застает в пути июльский ливень, и
на твоем теле, на твоей дорожной одежде нельзя сыскать ни одного сухого
места. Герфегест тоже попал под ливень. Изливающийся не из туч - из
вскрытых артерий Конгетларов.
священного круга, как то было совсем недавно. Тела, покинутые их отважными
душами, лежали раскоряченные, нескладные, отвратительные.
любезный всем женщинам Империи. Прощай, Мантегест. Прощай и ты, двоюродный
дядя Спинар. Трус и предатель Герфегест остается по эту сторону, в мире
форм и изменений", - сказал Герфегест и отвернулся.
колышущимся серым полотном, и ему было безразлично все, что происходит на
суше. Зрелище перекатывающихся волн слегка отрезвило Герфегеста. В самом
деле, помимо Дома, Пути Ветра и родовой чести есть еще кое-что, что не
следует сбрасывать со счетов. Есть жизнь.
храбрости снова обратить свой взор к убитым. Разумеется, он похоронит их
достойно.
указательного пальца Лаки Конгетлара Белый Перстень. Серебро с чеканными
фигурами бегущих горностаев - таких же горностаев, как тот, что украшает
герб Дома. Алмаз ответил ему тусклым отблеском в глубине ограненного
совершенства.
размышлял Герфегест, - ибо в этом случае я проживу немногим дольше Вады и
остальных". Герфегест примерил перстень, пришедшийся как раз впору. Затем
снял его.
походных тюков он отыскал крепкую шелковую нить и иглу. Затем он обнажил
свое правое бедро, сделал кинжалом глубокий надрез в самом мягком, а
значит безопасном месте, вложил в рану перстень и, стиснув зубы, зашил
рану иглой. Его руки не были привычны к такому делу, и стежки легли
неровно. Края раны, вкривь и вкось сошедшиеся друг с другом, немилосердно
кровоточили. И все-таки дело было сделано. Пока он, Герфегест, жив. Белый
Перстень не покинет его, и благословение стертого с лица земли Дома
пребудет с ним.
примостившись в одном из укромных закутков пристани, задремал.
Не то чтобы солнце было иным. Но когда оно вставало над горизонтом, оно
казалось не ярко-малиновым и не красным, а сиреневым и фиолетовым. Быть
может, тучи губительной пыли были этому виной. Быть может, удушливые
испарения заброшенных городов. Картина была исполнена мрачного величия и
жути - фиолетовое солнце над свинцовой громадой моря.
открылось взору Герфегеста, очнувшегося от тяжелого сна на берегу. Рана в
бедре, где теперь был надежно упрятан Белый Перстень, ныла и сочилась
сукровицей. Голова гудеда. Во рту стояла горечь. Перед мысленным взором
пронеслись картины ушедшего дня: одиннадцать кинжалов, алчущих жизни своих
владельцев; фонтан алой крови, бьющий из горла его двоюродного дяди;
малодушие, стыд, жажда жизни.
могло помочь ему смягчить воспоминания, которыми, словно ударами бича,
награждал его воспаленный мозг. И тут до него донеслась песня. В первый
момент он попросту отмахнулся от нее- в. Поясе Усопших его слух нередко
морочили самые разные и необъяснимые звуки.