АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
— Я люблю его, - заплакала Инга и опустилась перед дядюшкой на колени. - Отпусти меня к нему, Игорь, отпусти... Хочу быть с ним...
— Да не любишь ты его, дура! Это колдовство. Колдовство это. Он колдун, тебе каждый подтвердит. Знаешь, чего нам по его милости вытерпеть пришлось?
— Люблю...
— Вы не можете меня убить, - тихо сообщил епископ, глядя на это зрелище. - Только выпустить. И тогда я перебью вас всех, до единого.
— Хочешь, проверим? - Малохин поднес нож к его горлу и ощутимо нажал.
— Не нужно, - покачал головой священник. - Мне нравится это тело, и я собираюсь оставить его еще лет на двадцать. Я доведу вас до границы и отпущу на Русь, если вы сохраните мое тело в целости и сохранности.
* * *
Замкового начетника опять не нашли. Как сквозь землю провалился. А сам епископ заявил, что про казну свою ничего не знает, хранит ее начетник и никому про это не докладывает. Ему мало кто поверил, но пытать не стали. Отчасти потому, что обещали не трогать, а отчасти опасаясь, что не выдержав пытки, колдун созовет окрестную нечисть, предпочтя мукам смерть. Всю прочую дворню - и воинов, и челядь, загнали в подвал, в погреб, соседний тому, в котором сидели сами, и заперли там, задвинув засов и подперев парой высоких кухонных чурбаков.
Грабили обитель дерптского епископа на этот раз обстоятельно и рачительно, укладывая выбранное барахло на телеги. Собрали не только золото и серебро, но и самые красивые кубки и кувшины из меди и латуни, кое-какую одежонку и все оружие. Специально для Юли, которая после недельного стояния на кресте все еще не могла ходить, скатали в зале хозяина все ковры, а самого хозяина замотали в медвежью шкуру - дабы и не замерз, и не дергался понапрасну.
Караван из семи телег выехал из ворот рано утром, но двинулся не в сторону Псково-Печерского монастыря, где налетчиков наверняка ждали до сих пор, и где им пришлось бы прорываться силой, с вероятной необходимостью бросить добычу. Нет, Зализа приказал Прославу вести обоз на Пярсикиви, куда они и вышли тем же днем в поздние сумерки.
Разбежаться из рыбацкой деревни народ, вестимо, не успел, сопротивляться тоже не мог: ну куда засечному наряду в десяток престарелых латников супротив трех десятков крепких воинов кидаться? Позапирались в избах, понимая, что против топора либо тарана дверь все одно не защитит.
Но на этот раз нищета рыбацкая русских не заинтересовала ничуть. Гости лихие выбрали три баркаса покрепче, и принялись перегружать на них содержимое обозных телег. Среди прочего имущества выгрузили и дерптского епископа.
— Руки развяжи, - попросил священник Малохина. - Затекли, не чувствую совсем.
— А не учудишь?
— Да где уже теперь? - хмыкнул епископ. - Я свое слово выполнил, до границы вас довез.
— Кто кого?
-Инга! - окликнул певунью здешний правитель.
Девушка вывернулась из руки дядюшки, кинулась к нему и повисла на шее.
— Ты куда?! - кинулся следом Игорь.
— Оставь, Картышев, - покачал головой священник. - Дай хоть попрощаться...
— Ты на нее чары наведешь, а мне потом...
— Все равно увозишь! Попрощаться дай.
-Не подходи! - по змеиному зашипела, обернувшись, певица.
Игорь что-то недовольно буркнул, но оттаскивать племянницу силой не стал.
— С тобой хочу остаться, с тобой, - лихорадочно начала целовать лицо дерптского епископа певица.
— Я тебя найду, - пообещал правитель. - Обязательно. Услышишь мой голос - не бойся. Это я. Года через два сам найду. Или позову. Руки мне развяжи...
Инга повернулась к Сергею, выдернула у него из ножен косарь, располосовала стягивающие руки священника веревки. Тот, морщась, поднес ладони к лицу, покрутил кисти в суставах. Потом снял один из перстней и одел его певице на палец:
-Вот, на память. Коли беда с тобой случится, камнем внутрь поверни и согрей немного. Мне он более ни к чему. А через месяц и вовсе... Не выбрасывать же? И не бойся, я про тебя помню. И найду.
Священник прижал ее к себе и крепко поцеловал. Потом приказал:
— Ступай.
— С тобой хочу остаться! - громко, да так, что с ближайших деревьев посыпались листья, выкрикнула Инга.
— Будешь, - кивнул епископ. - Я тебе обещаю, что будешь. Ты ведь знаешь, я всегда выполняю свои обещания. Просто потерпи немного, дай мне набраться сил. А теперь: ступай.
И она пошла. Ни разу не обернувшись - словно боясь, -что отвернуться от своего господина второй раз уже не сможет.
— Ответь мне, Малохин, - оглянулся епископ на своего пленителя. - Правда ли, что вы попали в этот мир из будущих веков?
— Да, вообще-то... - насторожился Сергей. - Вообще-то, да.
— Издалека?
— Четыре с половиной века вперед.
— Скажи, Малохин, а какие из городов Европы уцелеют к этому времени?
— Многие. Париж, Мадрид, Дрезден, Берлин, Вена, Прага.
— А в них сохранились библиотеки?
— Не знаю... За эти века по Европе столько войн прокатилось, что все наверняка в пух и перья разнесло. Вот разве в Лондоне. Англия - это остров, чужие на нем последние несколько веков не бывали.
— Спасибо, Малохин, ты мне очень помог.
— Да не за что, - пожал плечами Сергей. Он увидел, что баркасы уже загружены, люди перебрались на них и пора отчаливать. - Ну ладно, поехали мы...
Он протянул было правителю здешних земель руку, но вовремя спохватился, отдернул и побежал на причал.
-Зря ты его не зарезал, - как-то беззлобно сказал Картышев, сбрасывая в воду причальную веревку. - Сейчас шторм поднимет, и потонем все к ядреной фене.
- Не поднимет, - покачал головой Сергей. - Запал, похоже, на твою племяшку. Побоится, что вместе с нами потонет.
Дерптский епископ, провожая взглядом уходящие в ночь суда, потянулся за ними, войдя в воду выше колен и остановился. С ним происходило нечто странное, непривычное - видать, человеческая душа и тело накрепко въедались в бессмертное существо, смешивались с ним, заставляя испытывать непривычные, неведомые ранее чувства и эмоции. Но демон не видел в этом для себя ничего страшного: ведь именно ради этих странных и нелогичных переживаний, недоступных вечным бестелесным существам, он так любил вселяться в человеческую плоть. Хотя... Хотя раньше телесные удовольствия значили для него куда больше душевных переживаний. Видимо, что-то меняется. Либо - люди, либо - он сам.
Глава 3
Государево дело
До Ветвенника отряд добрался к вечеру следующего дня - идущий в первом баркасе Прослав вывел всю эскадру точнехонько ко входу в залив, а уж к причалам все вставали сами, кто как умел. Зализу местные встретили с восторгом - не столько соскучившись по государеву человеку, сколько стремясь похвастаться хорошей добычей, взятой чуть ли не месяц назад, и тому, что на этот раз набег на орденские земли прошел почти без потерь. Правда, двоих мужиков из Рыжкино стрелами все-таки посекло, но не насмерть. Да и в этих царапинах виноваты сами оказались - не послушались опричника, застряли в Кодавере еще на полдня, вот конница епископская примчаться и успела. Хорошо хоть, вовремя опасность заметили и до баркасов добежать успели - но стрел им вослед литовцы высыпали от души. Один погиб в Кодавере, у монастыря. И тоже сам виноват: нечего из-за бабы смазливой близко к вражьим крепостям подбегать. Один получил стрелу в живот при штурме монастыря, но все еще не умер - а значит, теперь уже наверняка должен выкарабкаться.
По заведенному на Руси обычаю, гостей попотчевали хмельным медом, стопили баньку, от пуза накормили копченой и печеной рыбой, солеными грибами, вареной убоиной, уложили спать на пряно пахнущих сеновалах в соседних избах.
Поутру рыбаки сами оседлали братьям застоявшихся в конюшнях коней. Старший же Батов, прежде чем подняться в седло, отозвал в сторону опричника.
— Я уже стар, Семен Прокофьевич, - негромко проговорил он, поглядывая в сторону остальных воинов. - Мне бояться более нечего. И мыслю я, не слышали мы никаких слов от Константин Андреевича. Молод, глуп. Мало ли что по пьяному делу сболтнул?
— То не просто сболтнул, то дело государево, - покачал головой Зализа. - Крамола супротив царя.
— Сколько верст мы с ним бок о бок прошли. Как он от ливонцев нас со своими иноземцами отбивал... - Боярин вздохнул. - Ну, как знаешь, Семен Прокофьевич. А мы с сыновьями никаких слов не слышали. Между собой говорили, и что там боярин Константин сбрехал, не слышали...
Он резко отвернулся, отошел к коню, легко запрыгнул в седло.
-Во Пскове увидимся, Семен Прокофьевич, - он хлопнул свою вороную кобылу по крупу. - До встречи!
Одноклубники вместе с опричником двинулись на юг на захваченных в дерптском епископстве лоймах. Да и как иначе вывести добычу из исхоженных приозерных деревень? Не на телегах же по болотным тропкам тащить?! Одноклубники управлялись с парусами, правда, не лучшим образом, но, копируя действия Прослава и правя за ним, кое-как вперед все-таки продвигались. Вскоре после полудня флотилия миновала узость, выше которой Чудское озеро обычно именовали Псковским, ночь провела на якорях в виду берега, а ранним утром, помахивая длинными тонкими веслами, вошла в устье темной, как и все болотные реки Северной Пустоши, реки Великой.
В вольный город Псков Зализа наезжал всего пару раз, а со стороны реки видел его и вовсе впервые. Стены здесь стояли не в пример ниже внешних, саженей пять в высоту, не более. И выглядели куда как древними. Впрочем, если стены, обращенные к полям, по приказу государя Ивана Васильевича, недавно перестраивали, спрямляя для удобства пушечной стрельбы - то вдоль реки они и так тянулись, как по ниточке, и спрямлять их явно не требовалось. Вот, разве округлые, под деревянными шатрами башни теперь выступали темными бойницами не раз на треть версты, а через каждые триста шагов. Видать, и здесь стояли литые московские чугунные пятнадцатигривенные пищали, либо короткие бронзовые тюфяки, накрепко примотанные к бревнам.
Что поразило опричника - так это обилие вдоль речного берега причалов, и ладей возле них. По влажным дощатым помостам постоянно сновали мужики с объемными тюками, мешками, бочками, где разгружая, а где и загружая корабли. Подъезжая к городу по обычной дороге, подобного оживления Зализа не видел ни разу.
Он привстал, внимательно вглядываясь в отдыхающие у берега суда, задумчиво облизнул губы:
-Что-то не видно ладьи Ильи Анисимовича... Уж не продал ли старый разбойник полонянок на рынке, и не отправился ли снова бороздить холодное Варяжское море? Ну, я ему тогда устрою родные реки!
Лоймы прошли вдоль всего города, но приметной баженовской ладьи так и не заметили.
-Ладно, Прослав, - решился опричник. - Правь к свободному причалу, там разберемся.
С веслами одноклубники управлялись куда более ловко, нежели с парусами, а потому без особого труда поставили свои лоймы борт о борт с лодкой Прослава, быстро увязавшись носами и кормами, чтобы не развернуло течением.
От городской стены к ним тут же устремился мужик в черных полотняных штанах, легкой белой сатиновой косоворотке с шитым алой лентой воротником, и с большой окладистой, иссиня-черной бородой.
-Доброго вам здоровья, гости дорогие, - с готовностью поклонился он, и указал опричнику на болтающуюся на поясе саблю. - Ты меч-то на кораблике оставь, а то кабы стража не осерчала. У нас, чай, не Европа, лихих людей опасаться не след.
— Я человек государев, Семен Зализа, слыхал? - вскинул подбородок опричник. - А ты кто таков, чтобы в саблю, Ивану Васильевичу целованную, пальцем тыкать?
— Прости Бога ради, не узнал, - поклонился мужик вдвое ниже, и трижды испуганно перекрестился, вытянул нательный крестик, поцеловал. - Крестом-Богом клянусь, не узнал. Гостей торговых каженный день по полсотни приходит, глаз совсем замутился...
— Ладно, - остановил его причитания Зализа. Опричник с полной ясностью подозревал, что пскович вообще ни разу в глаза его не видел и о существовании не подозревал, но боиться сказать прямо, что приехавший воевода в богатом вольном городе - всего лишь мелкий безызвестный боярин. - Кто таков?
— Артельный я, Кондратом Репиным кличут. То вары грузим, склады-погреба сдаем, лавку можем присоветовать с купцом честным...
— А Баженов Илья Анисимович тебе известен?
— А как же! - выпрямился во весь рост мужик, и Зализа не без обиды понял, что богатого купца уважают здесь поболее, нежели воеводу, живот свой за Русь Святую не жалевшего. - С месяц назад с мелким товаром и крупным полоном пришел, но полон продавать не стал, цену ждет. А ладью свою воском и шпабами загрузив, с кормчим в Нарву расторговываться отправил.
— Это дело, - с облегчением кивнул опричник. - Причал чей?
— Хамовной сотни купца Ерофея Ругова. Я его сей час покличу.
— Не нужно, - остановил его опричник. - Пусть он сразу к Илье Анисимовичу идет. Я Баженову доверяю, пусть вместо меня дело ведет. Где он остановился?
-Постоялый двор за часовней святой Варвары, - перекрестился артельный. - Во Пскове, недалеко от ворот, направо повернуть, шагов двести будет.
Зализа кивнул и, пройдя вдоль длинной стены по утоптанной тропинке, повернул налево, вышел к воротам и шагнул в тенистый проход. Стоявшие в воротах стрельцы окинули его презрительным взглядом: пеший, да с саблей, ако ландскнехт какой-то. На Руси, где каждый смерд по три-пять коней в сараюшке держит, коли пеший - так лучше рубище одень, да побираться ползи, а не оружием бряцай. Однако остановить - не остановили, что опричника удивило.
Он двинулся дальше по глухому каменному коридору шириной в полтора десятка шагов, и со стенами саженей в десять. Улитка сия была приготовлена для ворогов, кои первые ворота сломать могут - до вторых им придется почти двести шагов идти, избиваемыми защитниками с обеих сторон коридора и не имея никакой поддержки снаружи.
У вторых ворот оружного гостя ждал караул из двоих одетых, несмотря на жару, в ватные тегиляи стрельцов с бердышами и их воеводы в красном суконном кафтане с высоким воротником и с саблей на боку. Лицо его показалось Зализе знакомым, и опричник приложил руку к груди:
— Здравы будьте, люди служивые, и ты здрав будь, боярин.
— И тебе того же, гость дорогой... - похоже, воевода тоже узнал Семена, и то же только в лицо, а потому и приказа разоружить пришельца не давал, но и дорогу загораживал.
— Казань! - наконец-то сообразил Зализа. - У ворот на Арское поле. Вы за окопами, под рукой Шиг-Алея стояли!
— Точно, - с облегчением кивнул псковский караульный воевода. - Было такое.
Правда, общее участие в казанском походе еще не означало, что служивому человеку можно расхаживать по мирному городу с острой кривой саблей.
-Вы наместнику Турунтаю про меня не докладывайте, - решил опричник облегчить караульщику муки сомнений. - Ноне я не Семен Зализа, государем за рубежами Северной Пустоши приглядывать поставленный, а просто прохожий, что на лодке мимо проплывал. Лодку продать хочу, а коня купить. Пешим путем до Невы воротиться собираюсь.
Это объясняло все: и право на саблю вне привычной царской службы, и отсутствие лошади под служивым человеком.
-Коней ноне хороших нет, - посетовал воевода, освобождая проход, - Жмудинский купец две с половиной сотни в Литву увел. Всех, что татары из Твери на продажу пригнали.
— Купца Баженова спрошу, - пожал плечами опричник. - Илья Анисимович калач тертый, не может быть, чтобы скакуна хорошего не добыл.
— Не добудет, - улыбнулся воевода. - Цены, говорят, в Литве вдвое супротив нашего подпрыгнули. Кто же здесь от таких денег откажется?
Постоялый двор "у святой Варвары" мало отличался от прочих раскиданных по Руси других подобных дворов: высокий частокол из жердей в руку толщиной, за которым скрывался высокий бревенчатый дом в два жилья, обширная конюшня на полсотни лошадей, да скотный сарай напротив. На дворе трое молодых безусых пареньков сноровисто разделывали подвешенную за задние ноги тушу бычка, рядом сгружал с повозки сено низкорослый угрюмый смерд. Хотя мясники своей работы явно еще не закончили, но по двору уже тянулся соблазнительный запах мясной похлебки.
— Знатно устроился Илья Анисимович, - покачал головой опричник, заметив, что обычной в постоялых дворах и придорожных ямах суеты с приезжающими и отъезжающими гостями нет. - Никак, один все комнаты занял?
— Семен Прокофьевич, милый, ну наконец-то! - одетый в темно-бордовую шелковую рубаху и черные штаны купец выбежал на плечо и широко раскрыл объятия. - Бояре Батовы ужо второй день отсыпаются, а тебя все нет и нет. Ну, заждались мы тебя, гость дорогой!
— Что так заскучал, Илья Анисимович? - удивился Зализа, позволив купцу немного потискать свое усталое тело.
— Да разорят меня твои полонянки вконец, Семен Прокофьевич! Хнычут все время, жрут за десятерых, четыре комнаты занимают. Продать бы их, и дело с концом!
— Все бы тебе только продать, Илья Анисимович, - рассмеялся опричник. - Ну да ладно, продавай. Три баркаса у причала Ерофея Ругова стоят. Товар с них на телеги сгрузить можно, а сами лоймы продай. Мне они ни к чему.
— Добычу взял, Семен Прокофьевич? - глаза купца жадно сверкнули. - Так, может, расторговаться сперва? Во Пскове цену хорошую дадут, и телег менее потребуется.
— Не хочу, Илья Анисимович, - мотнул головой Зализа. - Заскучал. Алевтине в глаза давно не заглядывал, в постели своей не ночевал, рубежи, государем доверенные, лично не объезжал. В золоте и серебре нужду ныне сильную не испытываю, и ждать торговли удачной не хочу. Покупай повозки, Илья Анисимович, грузи товар и полон. Домой едем. Все, домой...
* * *
Обоз из пятнадцати телег полз до Раглиц целых три дня. На ночлег Зализа специально останавливался не в ямах, а в лесу, по всем правилам организуя дозор и охранение, а девок укладывая вместе с кауштинскими иноземцами на одну поляну. Однако ничего не происходило. Пару раз он даже не выдерживал и прямо кивал служилым людям на полонянок: "Добыча ведь, развлекайтесь", но те блюли чистоту, словно давали своим богам клятву целибата. Так и нетронутые пленницы, поначалу испуганно жавшиеся друг к другу, несколько успокоились, повеселели, и выглядели не живым товаром, а обычными деревенскими девками, отправившимися с односельчанами на прогулку.
От Раглиц бояре ушли вдоль реки вверх, к броду, а Зализа, собрав у местных смердов лодки, принялся отправлять набранный во владениях дерптского епископа груз вверх по течению. Платы с него не взяли - местные жители еще помнили, как зимой опричник остановил орденскую рать всего в нескольких десятках верст от здешних стен.
Разумеется, верховые бояре добрались до Замежья первыми, сообщили Алевтине о возвращении мужа, и она прислала навстречу смердов с вьючными лошадьми. Последние восемь верст, очередной брод, уже через Рыденку - ив надвигающихся сумерках Семен, бросив медленно бредущий караван, вскочил на одну из лошадей верхом, умчался вперед и, влетев в ожидающе распахнутые ворота усадьбы, наконец-то обнял свою единственную и самую желанную на свете женщину, укрыв лицо поцелуями, не давая сказать в ответ хоть слово, и сам бормоча что-то неразборчивое.
Обоз пришел уже в глубокой темноте - разбираться по комнатам или ставить палатки усталые путники не захотели и, пользуясь теплой погодой, улеглись спать в сено, разворошив во дворе две приготовленные для скота копны.
Пожалуй, Зализа с удовольствием задержался в родной усадьбе еще на пару дней - но остальные участники похода от долгого отдыха категорически отказались, и ему волей-неволей пришлось ехать дальше: опричник имел смутное подозрение, что странные кауштинские иноземцы, предоставь он им волю, захваченных в Лифляндии баб просто отпустят по домам.
От Замежья к Кауште за последний год дорогу натоптали изрядно, и теперь, не в пример прежним временам, проехать здесь можно было и конному, и на повозке. Поэтому полонянок посадили на телеги вперемешку с обосновавшимися на Суйде иноземцами. Добыча, правда, осталась во вьюках: к братьям Батовым в их лесное урочище, окромя лесных троп, дороги не имелось. Правда, полноводный Оредеж позволял подходить туда довольно крупным торговым лодкам, так что особой беды они в этом не видели.
Себе из взятого у епископа добра Зализа оставил примерно четверть, из коей выделил Ниславу персидский ковер и пышное иноземное платье - его Матрена, коли еще не родила, вот-вот должна была разродиться. Ей дурной, но роскошный подарок от невенчанного мужа должен понравиться.
Остальное отдал Батовым, шедшим вместе с кауштинцами охотниками. Иноземцы певунью свою выручать собирались - они своего добились, и на лишнее добро претендовать не могли. Правда, по молчаливому согласию Батовых и Зализы, оставшиеся пять ковров отдали Юле. Лучница и в походе отличилась, и пытку, в отличие от прочих, приняла. Ковры ей зело понравились, дом она отдельный обживать пыталась. Коли хочет для тепла и уюта на пол постелить, да по стенам развесить - отчего не дать хорошей девке поразвлечься?
С телегами, да неспешным шагом ленивых меринов за день до цели добраться не смогли и встали на ночлег вблизи Костынки, но к полудню следующего дня обоз все-таки выбрался из леса на Кауштин луг и медленно потащился к поселку.
Зализа, гарцуя на отвыкшем от седла туркестанском жеребце, вытянул шею, пытаясь разглядеть, насколько изменился за прошедшие месяцы поселок. Над бумажной мельницей неспешно крутились широкие крылья - боярин Росин, помнится, объяснял, что самое главное для хорошей бумаги - это тщательно перемолоть весь мусор, и то старье, что свозится с окрестных деревень и усадеб. Жернова и специальные зубчатые барабаны справляются с этим без особого присмотра, а потому основную работу делают ветер, да время. Люди нужны только раз в несколько дней, готовую массу .на сито разложить, да под пресс сушильный загнать. Вроде, и не занят при деле никто, а старое тряпье скоро придется с Новагорода, да Пскова возить, местное все извели.
По тому же способу - дабы само работало - иноземцы устроили лесопилку: по наклонному желобу бревно под своим весом накатывалось на гуляющие из стороны в сторону баженовские двуручные пилы. Речное течение накатывалось на лопатки мельничьих колес, заставляя дергаться длинную железную штангу, которая и таскала пилы. И опять инструмент, казалось, работал лениво, неспешно, пара плотников быстрее бы управились - но "речная" справа не уходила на обед, не уставала, не просила прибавки, не нуждалась во сне - а потому и доски уже не уносились сразу в избы, не настилались на пол и не приколачивались к стенам поверх толстого слоя теплого болотного мха, а складывались под высокие навесы и сушились в тени под порывами теплого ветерка. Благодаря самопильному устройству, хитрые иноземцы и сами навесы вместо дранки широкими досками "чешуей" покрыли, и загоны для скота - видано ли дело! - не из жердей, а из досочек сколотили.
Справно вился дымок над стекловарней - и здесь заместо подмастерьев мехи качала река, приводя с помощью длинного ремня в движение деревянное колено. Правда, на стекловарне несколько мастеровитых иноземцев постоянно возились с формами, трубками и горячими раскатанными листами. А вот в остальных местах получалось, что ремесленники как бы и не делают ничего - только лес, да тряпье с соломой подвозят, да готовые изделия вынимают.
Новым строением оказалась и кухня - кауштинцы поставили навес, да большую печь сложили, несколько котлов рядом на отдельные очаги поставили. Видать, по-прежнему, и трапезничают вместе, и готовят три кухарки на всех. Не разбрелись по домам - по семьям. Ну да ладно, не все сразу.
Жеребец под опричникам заржал, привлекая внимание, и сонная жизнь поселка изменилась в один миг:
- Наши вернулись! - сельчане сорвались со своих мест и кинулись к обозу. Кауштинцы из отряда ринулись навстречу. Начались радостные крики, объятия, торопливые бестолковые расспросы.
В этот миг Зализа позавидовал своим иноземцам лютой завистью - ибо самого его никто, кроме жены да матери, так никто никогда не встречал. Дворня уважала, может и любила, как слуга господина. Друзья встречам завсегда радовались - но солидно, без щенячьего откровенного восторга. А здесь - даже боярыня Юля, позабыв про своего Варлама, без оглядки кинулась в общую толпу.
— Детей хочу, - неожиданно понял опричник. Чтобы любили, не за что-то, а просто так. Чтобы радовались, обычаев и приличий не соблюдая. Чтобы на шее висли после долгой разлуки. Чтобы не только за царя, за землю - за детей живот класть. Коли сыновья подрастают - не страшно. Коли дети есть - смерти более не существует. Потому как в них остаешься.
— Что кажешь, Семен Прокофьевич? - отозвался Евдоким Батов.
— Детей, говорю, нет, боярин. - потрепал жеребца по шее Зализа. - Нислав мой, вроде, разродится вот-вот. Хоть они с Матреной кого-то заимеют. А здесь... Полсотни народа почитай, год живет, а ни одного малого нет. Беда просто.
— Это точно, - согласился, усмехнувшись, боярин. - Порою, сам не озаботишься, так и вовсе опустеют деревеньки. Ладно, Семен Прокофьевич, давай прощаться. Я с сыновьями, коли коней пришпорю, тоже засветло до усадьбы успею. А то уж забывать стал, как выглядит.
— А Прослав твой где, проводник наш? - удивился Зализа, оглядываясь на вьючных коней.
— Сей хитрый смерд, - погладил бороду боярин, - условием закупа, видно, доволен, коли бабу свою и малых перетащить решил, а потому разрешил я ему лодку, в Раглицах купленную, взять, и вкруголядь, через Лугу и Оредеж к усадьбе воротиться. В деле этом он толк разумеет. Пусть рыбу ловит, да по нужде нашей или своей по реке плавает. И мне прибыток, и сам новых смердов для детей моих сытыми вырастит. А от земли откажется - другого полонянина куплю. Ныне Иван Васильевич границы Руси на юг сдвигать взялся, да рьяно. Много пленников оттуда идет.
— От татар какая польза? - пожал плечами опричник. - При конюшнях, да в холопы только и годятся. Работать не умеют. На землю лифлянцев или литву хорошо сажать... А не сбежит?
— Прослав-то? - боярин хитро усмехнулся себе в бороду. - Жаден больно. Я ему за проводничество честное подарок в усадьбе обещал. Вернется. Да еще рыбу в реке ловить дозволил невозбранно, да еще хозяйство поднимать начал... В землях западных кому такое скажи - сами в полон сдаваться прибегут. Голытьба...
Боярин Батов приложил руку к сердцу, коротко поклонившись, и дал шпоры коню. Вскоре маленький отряд русских витязей промчался между домов поселка и унесся к дальнему краю длинного Кауштина луга.
Зализа, спрыгнув с коня, махнул рукой полонянкам - за мной следуйте, и двинулся к боярину Росину. Первая ярая радость в односельчанах спала, и сейчас они спокойно двинулись к часовне, разбившись на небольшие группы.
— Константин Андреевич!
— Да?! - боярин бросил несколько слов встречавшему его огромному плечистому Симоненко и чумазому Качину, после чего повернул навстречу опричнику. - Надеюсь, Семен Прокофьевич, ты с нами отобедаешь?
— Домой хочу, Константин Андреевич, - Зализа опять ласково потрепал морду коню. - Загулялись мы все. Надобно, ако Самсону, к земле ненадолго припасть. Силы набраться.
— Как же на пустой желудок, да в такую даль?
— Охота пуще неволи. - Опричник отпустил повод, позволяя жеребцу отойти на несколько шагов, потом кивнул в сторону пленниц. - Полон свой я пока тебе оставлю. Пристрой к делу. Коров подоить, кур попасти, грибов-ягод в лесу к общему столу набрать, опорос принять. Они к такому хозяйству привычные, молодые, справные. В тягость не станут.
— Н-ну, хорошо, Семен Прокофьевич, - пожал плечами Росин. - Пусть побудут, коли надо.
— И вот еще... - опричник оглянулся, не услышит кто произнесенных им крамольных слов. - Вместе мы, почитай месяц, шли. Смерть видели, плен, нечисть, радость вместе испытали, слов много услышали. Некоторые и позабыть можно. Ты меня понял, боярин?
Зализа, тяжело выдохнул, словно скинул с души тяжелую ношу, еще раз опасливо оглянулся, потом перехватил уздцы под самой мордой.
-Удачи вам, Константин Андреевич, отдыхайте, живите. Скоро Баженов со своей ладьей пожалует, али уже с двумя. Глядишь, и прибытком каким порадует. С Богом.
Опричник развернул коня, поставил ногу в стремя.
-Я говорил это...
От брошенных в спину слов Зализа едва не упал, застряв алым сафьяновым сапогом в стремени, запрыгал на одной ноге, но вывернулся, остановился, повернулся к Росину.
-Я это говорил, - повторил Костя, глядя ему прямо в лицо. - Ведома мне крамола супротив государя. Верная крамола, супротив жизни его направленная.
— Крамола... - повторил опричник страшное слово. - Зачем она тебе, Константин Андреевич?
— Потому, что русский я, - сглотнув неожиданно появившуюся слюну и отчаянно пытаясь побороть предательский холодок, растекающийся между лопаток, сказал Росин. - Русский я. И знаю, что слово мое государю, может, пользы и не даст, но земле моей, миллионам собратьев моих, в разных концах земли нашей живущих, жизнь спасет точно. Я это знаю, Семен Прокофьевич, спасет. Тысячи, десятки, сотни тысяч людей...
Он повторял эти слова снова и снова, как заклинание, но холод не отступал, а растекался все дальше и дальше по телу.
— И что они для тебя, Константин Андреевич? - спросил Зализа, видящей перед собой не мифические тысячи, а одного-единственного человека, которого он обязан немедля скрутить и отправить в Посольский приказ.
— Потому что русский я. И все они, как и земля эта, и страна, такая же часть меня самого, как рука или нога. Я не хочу терять их, пусть даже не видел в глаза никого, и никто из них не узнает имени моего. Все равно не хочу.
— Я возьму тебя под стражу и отправлю в Москву.
— Я знаю.
— Тогда... Почему? - мотнул головой Зализа.
— А ты помнишь, за что мы пили в Сопиместком замке, Семен Прокофьевич? За Русь Святую пили. Так ты думаешь, пить только можно? А бороться за нее другие должны?
— Пытке тебя подвергнут, Константин Андреевич...
— Знаю... - Росин неожиданно сорвался и громко заорал, брызгая слюной опричнику в лицо. - Знаю, знаю, знаю! Ты что, запугать меня хочешь?! Так радуйся, я и так боюсь. До коликов в животе и поноса по три раза на дню! Чего тебе еще надо?!
— Но зачем ты тогда беду на себя кличешь?
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 [ 12 ] 13 14 15 16 17 18 19
|
|