Чтение 12–й страницы книги ~Игры рядом~

- О красоте цветка... водяной линии, плавающей по застывшей воде... о красоте восхода солнца, золотящего кроны деревьев... о красоте зеленых листьев... зеленых, пьяно пахнущих... о красоте их прожилок, тонких, прозрачных, как... как гусеницы шелкопряда, как...

- Как гусеницы кого? - пискнула Дарла, и я понял, что меня занесло немного в сторону от темы. Давно я не был в лесах... Боги, как же я хочу вернуться!

- Я говорю о вашей красоте, сударыня, - прошептал я, ненавидя себя до глубины души. - Простите мой неуклюжий язык. Нет в мире слов, способных выразить мои чувства.

- Нет? - она явно была разочарована. Я вдруг понял, что она фактически приперла меня к стене и теперь не просто держит руки на моих плечах, а навалилась мне на грудь всем телом, прямо-таки прильнула - какая непристойность. До сих пор не могу понять, почему я именно в ту минуту заговорил с ней о настоящей цели своего приезда - худший момент трудно было подобрать. Должно быть, это спертый воздух на меня так подействовал: помещение, судя по всему, проветривалось раз в несколько лет, по большим государственным праздникам, а от моей деревенской красотки сильно несло потом.

- Сударыня, - серьезно проговорил я, - мне нужно сказать вам нечто важное.

Она затрепетала и сказала только "О!", и было довольно трудно понять, что именно она имела в виду. Я продолжал, зная, что вынужден буду разочаровать ее:

- Я... мы приехали в Даллант не просто так. Мы ищем одного человека... одну женщину. У меня есть некоторые основания полагать, что вас.

- Ну надо же! - простодушно воскликнула эта дивная нимфа и потянула меня куда-то вниз. Только оказавшись сидящим в самом углу на обитой сафьяном скамье, я понял, что в оружейной, помимо стола с парой стульев, имелась еще кое-какая утварь. Это сухое бытовое замечание вовсе не гармонировало с бурей страстей, которую на меня тут же обрушила Дарла. Едва только мы приняли сидячее положение, ее губы требовательно потянулись к моим. Я непроизвольно отпрянул, всё еще полный решимости довести начатый разговор до конца.

- Вы не понимаете! Это... это очень важно, Дарла! От этого зависит ваша жизнь и моя тоже!

- Ну на-адо же, - снова протянула она и вдруг положила руку туда, где ей, по моему глубокому убеждению, было совсем не место.

- Дарла! - закричал я.

- Тише, - шикнула она. - Давай... быстро...

- Что... что вы делаете?! Нас могут застать!

- Я заперла дверь, - доверительно сообщила пронырливая девчонка, деловито расшнуровывая завязки на моих штанах. Однако я не собирался сдаваться так легко.

- Но как же ваша честь?! Я не могу...

- Пустяки, - фыркнула она. - Потом ты на мне женишься. Я откроюсь отцу, он нас простит.

- Нет! - выдохнул я, придя в настоящий ужас от ее простодушной целеустремленности.

- Как это - нет? - обиженно отстранилась та, подозрительно поглядывая на меня. За окнами быстро темнело, и лицо Дарлы уже было совсем черным, я едва различал ее черты и радовался тому, что она, вероятно, едва различает мои. Вовремя вспомнив мудрые наставления Ларса, я быстро сказал:

- Я дал обет. И я, и Ларс... и Флейм...

- Целомудрия?

- Безбрачия...

- Ну что ж, - огорченно вздохнула Дарла. - Жаль... Очень жаль... Ты мне так нравишься, Эван... Ну да ладно, - ее шаловливая ладошка снова принялась терзать мою плоть, причем, надо признать, весьма и весьма умело. Я понял, что пропал, и стиснул ее талию.

- Постой... ну всё-таки... а как же тогда... твоя... девственность? - предпринял я последнюю отчаянную попытку, лежа на спине и будучи уже за шаг до рокового поступка.

Дарла, успевшая оседлать меня и задрать свою жуткую желтую юбку, изумленно вскинула голову, и развязавшаяся алая ленточка, выскользнув из ее темных волос, упала на ковер.

- Девственность? - словно не веря своим ушам, переспросила Дарла. - Да пребудут с тобой боги, Эван, какая девственность?!

Это был приговор, не подлежащий обжалованию. Мне оставалось лишь смириться со своей участью. Как оказалось, не слишком горькой.

Дарла проявила неожиданную для девушки с ее умениями стыдливость и сбежала сразу после окончания нашей содержательной беседы, быстро чмокнув меня в губы и пообещав увидеться на балу. Я остался лежать на скамье, совершенно обессиленный и снедаемый жгучим стыдом. Я впервые сознательно изменил Флейм - не считая эфемерных одалисок из храма Безымянного Демона, но в их реальности я уверен не был, а реальность Дарлы сомнений не вызывала. Какое-то время я упивался отвращением к самому себе и жалостью к бедняжке Флейм, с таким трудом переносившей дворянское гостеприимство. Потом вспомнил, что второй акт комедии под названием "Торжественное пиршество в замке Аннервиль" вот-вот начнется, а мне предстоит быть одним из видных статистов в этой пьесе, поэтому стоит выйти на сцену вовремя, не вызывая недоумения зрителей.

Я оправил двусмысленно неряшливую одежду перед большим зеркалом в ближайшем коридоре и вошел в зал, как оказалось, одним из последних. По счастью, на этот раз меня не посадили рядом с Дарлой, но я всю ночь ловил на себе ее жаркие взгляды. Флейм, опять-таки по счастью, чувствовала себя слишком плохо, чтобы обращать на это внимание. Я демонстративно игнорировал Дарлу и расточал приторные любезности леди Йевелин, благо она сидела слишком далеко, чтобы меня укусить. Я уже начал подумывать, что и на этот раз всё обойдется, когда небеса разверзлись, и грянул гром.

- Вы знаете, друзья, - добродушно сказал маркиз (эх, до чего же я завидовал его поразительной душевной и физической стойкости! А впрочем, наверняка она объяснялась тем, что он пил ядреную даллантскую наливку с раннего детства и был не так чувствителен к ее разящему воздействию на организм). - Сегодня я по чистой случайности узнал, что в наших краях появился известный и, по слухам, очень умелый менестрель. Я счел уместным пригласить его на наш праздник. Не угодно ли приветствовать досточтимого трубадура?

Свист и гиканье уже порядком нализавшихся дворян были ему ответом. Все повернулись к парадным дверям, в которые как раз в этот момент ступали худые ноги знаменитого менестреля. Возможно, это событие не привлекло бы моего внимания, если бы я не удосужился бросить взгляд на лицо знаменитого менестреля, случайно - заметьте, совершенно случайно - оказавшегося в Далланте.

Говорят, у нас большое королевство. Король Гийом безумно гордится островами, полученными от Шангриера в качестве контрибуции, и неустанно твердит о готовности расширять необозримые границы страны до бесконечности, насколько поз во лит раз мер нашего мира. По мне - так живем мы в деревне. Забитой и глухой. Пять дворов, и все друг друга знают. Иначе как объяснить, что, проехав сотни три миль, встречаешь до боли знакомого человека?!

Думаю, и без всяких слов ясно, кто вошел в парадный зал замка. Если не ясно, я скажу: это был Юстас. Он разоделся в потрепанный бархат и облезлую парчу, перо на его берете было не павлинье, а петушиное, но вид он сохранял воинственный. И он обзавелся новой лютней. Старая, без сомнения, была принесена в жертву долгой и трудной дороге, которую он проделал, чтобы погубить всех нас.

Я сидел с застывшей улыбкой на одеревеневшем лице, стараясь вжаться в стул и в панике перекидывая взгляд от Ларса к Флейм. Ларс сидел спиной ко входу и сначала ничего не заметил. Поймав мой взгляд, он обернулся, тут же снова сел прямо и принялся усиленно поглощать крылышко куропатки, до того сиротливо лежавшее на его блюде. Флейм же, как и я, узнала менестреля сразу и теперь сидела с таким видом, словно проглотила рыбью кость. Я сдержанно похлопал ее по спине и осведомился о здоровье дорогой сестрицы. Она сглотнула и пробормотала, что устала и хочет уйти. Я вполне разделял ее чувства.

Юстас снисходительно выслушал овации, прошел на середину зала, уселся на специально принесенный стул и заиграл. Играл засранец хорошо, это признавал даже Ларс, и на несколько мгновений я даже забыл о ситуации, в которой мы очутились. Певца наградили повторными овациями, более бурными и искренними. Я хлопал без энтузиазма, чем, вероятно, и привлек внимание Юстаса.

Наши взгляды встретились, когда он раскланивался, и я невольно вспомнил недавнюю ситуацию в трактире. Тогда я вел себя более приветливо, однако Юстас и теперь не мог похвастаться предсказуемостью реакций. Вместо того чтобы завопить: "Эван, дружище, что ты делаешь среди этих толстосумов?", он сдержанно улыбнулся, отвесил низкий поклон, скользнул пытливым взглядом по толпе гостей, заметил Флейм, потом Ларса и улыбнулся шире.

- Для прекрасных дам, - проговорил он в наступившей тишине, и, кажется, только я услышал прозвучавшую в его голосе насмешку, - присутствующих здесь, осмелюсь спеть следующую балладу о любви и верности... "Сладкая тайна моей души", авторство вашего покорного слуги.

"Хорош гад", - с несказанным удовлетворением думал я, слушая его чарующую музыку. Без сомнения, хорош. Кстати, пора бы о нем вспомнить. Он не был нужен Ларсу, но он по-прежнему нужен мне. Чем-то он мне нравится.

- Я думала, что умру от ужаса, - пожаловалась Флейм несколько часов спустя, когда я расшнуровывал ее корсет наверху, в отведенных ей апартаментах. За окнами уже светало, и никто во всем замке не был так рад, как мы, тому, что эта ночь наконец кончилась.

- Я тоже, - пробормотал я, стараясь не думать о том, что было бы, выдай нас Юстас вольно или невольно.

- Он ведь не знал, что мы здесь, правда? Думаю, он владеет собой не хуже Ларса. Но в первый миг я чуть в обморок не упала.

- В обморок? Ты?! - насмешливо переспросил я. - Вот глупости! Флейм не падает в обморок, это закон природы.

- Ну да, - сердито обернулась она. - А почему это я не могу упасть в обморок? Я что, не женщина? Да? Не женщина? Ты меня уже не воспринимаешь как женщину... не правда ли?

Я не успел проследить, как разговор повернул в столь опасное для меня русло, и начал смущенно оправдываться:

- Флейм, ты совершенно напрасно...

- Ох, перестань! - выкрикнула она в ярости, отталкивая мои руки, и я вдруг подумал, что взгляды, которые всю ночь бросала на меня Дарла, не могли остаться незамеченными зоркими очами моей возлюбленной. - Я всё прекрасно понимаю!

- Это... это совсем не то, что ты думаешь... - глупо начал я. - Ты же помнишь, зачем мы здесь. Это для дела.

- Для дела?! - выпалила Флейм. - Для какого же дела ты весь вечер переглядывался с этой белобрысой сучкой?

- Я... Белобрысой?!

- Прости, золотоволосой! Так принято называть крашеные патлы дворяночек, да?

- Ты... ты о леди Йевелин, что ли?

- Да, я о леди Йевелин! Как ты только можешь, Эван? Она же старше тебя лет на десять!

- На пять, не больше! - невольно возмутился я, за что был немедленно выпихнут в коридор.

- Ну и вали к своей ненаглядной, скотина, - прошипела Флейм и захлопнула дверь.

И что, спрашивается, я мог на это сказать?

ГЛАВА 16

Густой аромат черники. Базилика - и черники. Сильнее... Легкий ветер водит ладонями по каменному лицу, поправляя каменные локоны, утирая каменные слезы.

- Здравствуй...

Спокойные глаза. Такие спокойные. Спокойные-спокойные... пустые... совсем, живые, когда их целует ветер.

- Здравствуй, дорогая... Как ты... здесь...

Тихий смех где-то так глубоко, что это почти перестает быть смехом. Старческие руки со скрюченными хребтами вен отгоняют юный ветер: молодость, прочь, ненавижу... Тут только старость, тут только смерть. Она и я. Ей так одиноко здесь.

- Ты устала... Я знаю... И я... так устал... Ладони ветра - ладони старости, старой, дряхлой любви, истлевшей нежности, верности, похожей на труху. Прочь, молодость, прочь. Еще слишком рано для тебя.

- А ты была права. Ты во всем была права... Проводники... Они уже были здесь. Один из них. Они думали, я не узнаю... А он сбежал от них. От нас... Ты помогла ему, правда? Ты это сделала. Ты знала...

Разве могут улыбаться пустые глаза? Он целует каменный локон, стирает каменный пот с каменного лба - своего.

- И теперь... они вместе, да? Правда? Они уже вместе... Всё так, как я и думал... Они вместе... И... началось... Ты поэтому плачешь, дорогая?

Эти пальцы, которых нет... Кремневые струи редеющего дождя, обломки того, что он целовал, а она не ощущала, потому что родилась мертвой.

- Ты четырнадцать лет не плакала, Ласкания... - Ветер наконец убирается вон. Он всё понимает. Теперь - понимает.

- Ты не плакала четырнадцать лет. - Да, говорят пустые глаза и плачут.

Я спал плохо - то ли совесть мучила, то ли похмелье, то ли шаткость нашего положения, многократно усилившаяся с появлением Юстаса. Всё это было одинаково неприятно.

Я проворочался до рассвета и с облегчением встал сразу после первых петухов. Замок дрых мертвым сном, прислуга только просыпалась, и шансы найти Юстаса и вытрясти из него душу, не привлекая любопытных взглядов, были велики как никогда. Я, разумеется, не мог ими пренебречь.

Подтягивая слишком просторные штаны лорда Аннервиля и на ходу заправляя за пояс его уже изрядно помятую и пропахшую потом рубашку, я выскользнул в коридор. Зажав в углу молоденькую горничную, быстро выяснил, куда поместили приезжего менестреля. Его комната была в восточном крыле замка, ближе к людской, и я пробирался туда еще с четверть часа, старательно отворачиваясь от встречных слуг; те, впрочем, и без того не слишком на меня заглядывались.

Храп Юстаса я услышал еще в начале коридора. Храпел он даже громче Грея, рядом с которым и так невозможно спать. Дверь оказалась незапертой. Я вошел, поморщившись от резко усилившегося храпа. Юстас лежал на спине, одетый, свесив одну ногу на пол и крепко обнимая за плечи крохотную, очень рыжую и совершенно голую девочку-служанку. Девочка спала как убитая, из чего я заключил, что она пьяна еще сильнее, чем Юстас. Физиономия у него была преисполнена неземного блаженства.

Мною овладела жажда крови, ведь именно из-за этого сладко дрыхнущего засранца я сегодня не сомкнул глаз. Я схватил медный таз для умывания, подцепил пустой кувшин из-под вина и, поднеся то и другое к самому уху менестреля, со всей силы бухнул кувшином о дно таза.

Звук вышел громче, чем я ожидал. Юстас открыл глаза. У него было такое лицо, что я на миг испугался, не сделал ли его заикой, что для певца совсем нежелательно.

- Эван, - внятно сказал он, не отрывая головы от подушки, - ты...

- Заткнись, ублюдок, - с чувством прошептал я, выразительно кивнув на сонно и совершенно невозмутимо потягивающуюся девчонку.

- Понял, - одними губами сказал Юстас и сел. Его качало из стороны в сторону. - Иди, дитя мое, - обратился он к девочке, похлопав ее по спине. Та сладко зевнула, обиженно хмыкнула, бросила на меня совершенно осоловелый взгляд и ушла, изящно завернувшись в простыню.

- Ну знаешь, - сказал я, когда дверь за ней закрылась. - Этого я даже от тебя не мог ожидать.

Юстас встал, отодвинув меня с дороги, потащился в угол комнаты, на ходу мучительно стягивая шейный платок. Схватил кувшин с водой и долго пил. Потом, вытерев губы, повернулся и осклабился.

- Что поделаешь, надо же как-то зарабатывать на жизнь, - неожиданно желчно сказал он. - Бывшим шпикам нынче мало платят. В каждом втором дворе меня норовят вздернуть на ближайший сук. И только в одном из десяти дают работу. В такой вот глуши, к примеру, где и слыхом не слыхивали, что идет гражданская война.

- И что, так трудно было не зубоскальничать? Просто сделать вид, что ты нас видишь в первый раз? - я нервничал, а потому злился. Юстас, кажется, тоже. В его взгляде мне даже виделась какая-то враждебность.

- Позволь, это вы трое вылупились на меня так, что я покраснел, будто юная девственница. Что вы тут забыли, Эван? Разве это то, что вы должны делать?

Меня словно хлестнуло этим словом - "должны". Кому должны? Что должны?

- Появилось срочное дело, - отрезал я, нервно меряя шагами комнату. Юстас заглянул в кувшин и угрюмо посмотрел на меня.

- Да я так и понял. Не знаю вот только, с чего ты тогда так завелся, что команда разбежалась без тебя. Не торопишься ты к ней снова присоединиться. Проклятье, это же... не игра. Или игра, и ты просто вырос уже из этих игрушек?

- Вырос, - жестко отрезал я и осекся, вдруг поняв, что он спросил и что я ответил.

Мы посмотрели друг на друга, словно увидев впервые. Юстас слегка побледнел. Отвел взгляд, безнадежно потряс кувшин. Потом сказал безразлично:

- Шерваль, говорят, войска собирает. Хочет идти на столицу.

- Юстас, я сейчас... не могу.

Он бросил на меня цепкий взгляд.

- А я разве что-то тебе предлагал? Я-то? У меня с этим уже ничего общего. Я тоже вырос. Наверное.

Меня вдруг охватила страшная усталость. Мы говорили совсем не то и не так. Иначе я видел этот разговор, пробираясь поутру в восточное крыло замка. Я сел на мятую постель, привалился плечом к столбику кровати. Внутри было пусто. И ни единой мысли в голове.

- Ладно, Эван, - после паузы мягко сказал Юстас. Странно было слышать от него такой снисходительный тон. Меня слегка передернуло. - Ладно, извини, сейчас, наверное, не время и не место. Я просто наконец-то перепил после долгого периода вынужденной трезвости и слегка охренел.

- Сколько ты еще здесь пробудешь? - спросил я. Голос был чужим.

Он пожал плечами.

- Пока не прогонят. Еще с недельку, если повезет. Ну да, линию поведения я понял, чай не совсем еще кретин. У меня с тобой... с вами ничего общего. Так?

Я вздрогнул, поднял голову. Глаза Юстаса были красными и влажными, словно он собирался разрыдаться, но на губах виляла язвительная улыбка, так часто искажавшая лицо Ларса. Меня продрал озноб от этого более чем неожиданного сходства.

- Так, Эван? - с нажимом повторил он.

Я вспомнил, что он сказал. "Наигрался? Вырос уже из этих игрушек, так?" Потом подумал про Ржавого Рыцаря. Про сухую черноту за прорезями забрала. Рука невольно потянулась к поясу, на котором, разумеется, не было арбалета.

Белые волосы и еще более белое лицо Миранды. Хруст разламываемой грудной клетки. Зеленое сочное яблоко в моих ладонях.

- Так, - сказал я.

Юстас чуть заметно кивнул.

- Всё будет нормально, не бойся, - сказал он. - Только скажи Флейм, чтобы держала себя в руках.

Он казался гораздо старше, чем при нашей последней встрече. Я вспомнил, как сверкали его глаза, когда он говорил, что еще не поздно собраться снова... и снова - в леса, с арбалетом наперевес, с тонким дрожанием натянутой тетивы... не поздно еще, не поздно...

Я нетерпеливо потер висок. Потом вздрогнул, пронзенный внезапным пониманием.

- Юстас, что-то случилось?

Он только улыбнулся - беззлобно и очень устало.

- Где? В Лемминувере? С кем? - настаивал я.

- Не на-адо, - как-то вяло протянул он и сделал легкий жест кистью руки, будто отмахиваясь от моего испытующего взгляда. - Ладно уж...

Сколько мы не виделись, подумал я. От силы пару недель. И сколько всего произошло. У меня, у него... Сколько того, о чем мы никогда не станем друг другу рассказывать. Просто не захотим.

От мысли, что еще один прежний друг внезапно стал мне чужим, я ощутил странную легкость во всем теле. Я поднялся, распрямил плечи.

- Ты справишься? - спросил, сам удивившись своему вопросу.

Он неуверенно улыбнулся.

- Попробую.

Я кивнул с твердостью, которой не ощущал, и вышел на несгибающихся ногах.

Потом пошел к себе, лег в постель и стал думать.

В тот день, к счастью, гулянки не намечалось. Мне это было на руку - не столько потому, что я устал от притворства, сколько потому, что мне просто хотелось побыть одному - кто знает, вдруг на меня снизойдет озарение и я пойму, что же, Жнец подери, происходит с моей жизнью в последнее время. К своим свежеиспеченным "родственникам" я даже не стал заглядывать, а слоняться по замку не решился из опасений наткнуться на Дарлу - сейчас я был не в настроении с ней беседовать. Сидеть у себя было не менее опасно, но здесь я, по крайней мере, был один.

Выглянув в коридор, я поймал за плечо пробегавшего мимо пажа и приказал принести мне пергамент и чернила. Тон вышел подчеркнуто повелительным, я даже удивился. Мальчишка не возвращался долго, объяснив задержку тем, что никак не мог найти пергамента. Я скривился - казалось бы, приличный дом, а на такую ерунду скупятся. Впрочем, может, здесь просто мало кто умеет писать.

Заперев за палсом дверь, я сел за стол в дальнем углу комнаты и, закинув на него ноги, прислонил прямоугольный лист темно-желтого пергамента к коленям. Чернила - это, конечно, не грифель, но в данный момент, как и всегда, впрочем, для меня был важен процесс.

Чернила оказались темно-красными, как венозная кровь. Я обмакнул в них кончик хорошо заточенного пера и стал рисовать лицо Миранды. Я его не помнил, но это не имело значения.

Я пытался представить, что было бы, если бы надо мной не висело проклятье суеверий этого безумного культа. Вспоминал то далекое время, когда я и те, кто еще недавно были моими друзьями, только начинали "охоту" в восточных лесах. Да, мы были взъерошенные, хохочущие, озлобленные, умеющие ненавидеть лучше, чем стрелять. Но время шло... Не знаю, как вышло, что мои друзья стали выполнять мои приказы. Не помню, когда и при каких обстоятельствах я начал их отдавать. В какой-то миг наши жестокие забавы и ненависть выросли во что-то большее. В то, чему я до сих пор не мог подобрать названия. Да, мы много убивали, но унижать нам нравилось гораздо больше.

Мы никогда не рассказывали друг другу о себе.

Мы никогда не говорили о том, что делаем и зачем.

Мы никогда не задумывались, какую цену нам придется за это заплатить.

Я сам не заметил, как оторвался от попыток нацарапать Миранду и принялся за арбалет, прямо поверх ее лица. Крестовина пришлась на переносицу, которая получилась слишком угловатой. У меня вдруг зачесались ладони. И через миг захлестнула тоска - глухая, черпая и совершенно беспробудная.

"Проклятье, - подумал я. - Проклятье, да нет же, Юстас, нет. Всё не так! Всё совсем не..."

Моя рука дрогнула, крупная алая капля растеклась по лицу Миранды, полностью залив арбалет. Я выругался, уже вслух, поднял взгляд. Таки приперлась, сучонка. Или не она?..

Стук повторился. Может, не отзываться?.. А если Ларс? Если что-то стряслось?.. Да нет, Ларс бы не стучал...

Ручка двери опустилась и вернулась в исходное положение. Я смотрел на нее, как зачарованный, судорожно стискивая испорченный пергамент.

- Виконт... вы там?

"Леди Йевелин", - подумал я, и единственное, чем отозвалась во мне эта мысль, было несказанное удивление. Оно было так велико, что я встал, бросил пергамент и перо на стол и отпер дверь, ни на миг не задумываясь, зачем я это делаю. Просто она спросила, там ли я - этого почему-то оказалось довольно.

Она стояла на самом пороге, и, когда я открыл дверь, очутилась прямо напротив меня, так близко, что я мог коснуться ее лица, не выпрямляя руки. Стало особенно заметно, что она выше меня - мне приходилось чуть приподнимать подбородок, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Не могу сказать, что это доставляло мне большое удовольствие.

- Леди Йевелин? - повторил я как полный дурак.

- Можно? - без улыбки спросила она.

Я отступил в сторону. Она была вся в зеленом - от шелковой сетки на голове до простого домотканого платья и плетеных туфель. Платина волос свободно струилась по спине. Я смотрел на ее волосы, спускающиеся до талии, а она стояла спиной ко мне, не поворачиваясь и не ступая вперед, словно позволяя мне вдоволь налюбоваться ими. В ту минуту я думал о чем угодно (в основном о всяких пошлых мерзостях), но только не о том, какого хрена ей тут надо.

Поэтому мое деревянное "Чем обязан?" было скорее непроизвольным, чем исполненным здоровой подозрительности.

Она сказала:

- Закройте дверь.

Это было произнесено таким тоном, будто она собиралась обвинить меня во всех смертных грехах. Наверное, именно поэтому я ее послушался. Мою странно опустевшую голову внезапно посетила мысль, что эта холеная сука, видимо, всё разнюхала. Не знаю, как, почти наверняка не без участия Юстаса, но сейчас это не важно. Она шла к креслу, из которого я только что вылез, а я лихорадочно раздумывал, что сказать или сделать, чтобы она оставила нас в покое. Так ничего и не придумав, я смотрел, как она усаживается в кресло, как кладет изящные локти на подлокотники, как выпрямляется, прижимая безупречно ровный позвоночник к твердой прямой спинке сиденья. Леди Йевелин была прекрасна. И даже обыкновенное кресло теперь казалось поистине царским троном.

Сев, она вонзила в меня прямой, словно арбалетный болт, и такой же беспощадный взгляд, и я почувствовал, как латы моей самоуверенности рассыпаются в труху. И успел подумать, каким идиотом, вероятно, выгляжу, когда она вновь разлепила карминовые губы и изрекла:

- Развеселите меня!

Несколько мгновений я рассматривал ее, словно редкую диковинку, пытаясь понять, не снится ли она мне. Леди Йевелин сидела неподвижно, ни капли не смущенная этим взглядом. Она не улыбалась, и это было странно.

- В вашем семействе, судя по всему, испытывают непреодолимую тягу к народным сказаниям, - сам не зная зачем, произнес я. Она окинула меня взглядом, от которого могло свернуться молоко. Я слабо усмехнулся, развел руками. - Прошу прощения, миледи, я неучтив. Сомневаюсь, что могу помочь вам. Я не слишком хороший собеседник, тем более сегодня я не в форме.

- А вы наглец, - почти дружелюбно заметила она. - В Хольстерме все так беззастенчивы?

- Нет, я один такой. Уникум в своем роде.

- Весьма остроумно.

- Я не шут, сударыня.

- Это я вижу.