Чтение 12–й страницы книги ~Шпага Софийского дома~

Ставр придвинулся ближе, положил руку на маль-чишкино плечо - тонкое, словно у птенчика - провел рукой по щеке, взял за подбородок, в глаза заглянул - чувствует ли, что всего ничего жить ему осталось, да и тот остаток - в адских муках пройдет. Глаза у отрока оказались светло-синие, нет, скорей голубые... голубые...

...как кафтан у того шильника! У татя мерзкого! Только цвет лазоревый и заметил оглоед недобитый...

Черт!

Вздрогнул боярин, отпустил подбородок мальчишкин. С лавки встал, заходил вдоль стола. Нервно заходил, губу покусывая.

А ведь про ход-то потайной, чай, известно теперь! И кто знает, может, сидят уже, в кустах притаившись, соглядатаи тайные? Ждут-дожидаются - чего, сами не знают. И ведь дождались бы сегодня трупа окровавленного!

Похолодело в груди у боярина. Это ж надо - чуть не попался! Нет, не время сегодня забавляться, совсем не время. И завтра не время, и послезавтра. Пока не решится загадка о соглядатае в кафтане лазоревом. Больше ничего толком не сказал слуга-то. Лицо как лицо - обычное. Волос длинный, светлый, борода узка. Боле ничего не заметил, да и темновато было. Вот ведь олух! А сам-то Ставр - не олух ли царя небесного? Ишь, забавляться вздумал! Врагам тайным на радость. Ладно, повременим покуда. Тем слаще забава выйдет!

- Митря! Проводи отрока в спальню. Да квасу ему поставь, может, пить захочет. Тебя как звать-то, отроче?

- Онцифером кличут, боярин-батюшка.

- Ну, ступай, Онцифер, ступай. Помолись за меня на ночь.

- Помолюсь, батюшка-боярин, обязательно помолюсь. Уж таковы добры люди, как ты, оченно редко случаются.

- Ступай, ступай... Ишь, разговорился... Добры люди...

Ставр хмыкнул, провожая отрока тяжелым взглядом. Взглядом жаждущего крови оборотня-волкодлака.

Утром затянули небо низкие свинцово-серые тучи, заметно похолодало. Злобные порывы северного ветра срывали с деревьев оставшиеся листья, швыряя в лицо прохожим. Улетели на юг птицы, одни только вороны сидели на голых ветках да уныло каркали, словно предвещая несчастье.

Олег Иваныч проснулся поздно. Съел приготовленную Пафнутием яичницу, выпил горячего сбитню и, несколько приободрясь, сел заниматься делами. Систематизировал картотеку. Подробненько рассмотрел все донесения, касающиеся Ставра.

Да... Не густо.

Ничего такого, за что можно было бы зацепиться. Разложив березовые грамоты по плетеным коробам, частный сыщик, пока - частный, игумена Феофилакта махнул рукой и велел седлать лошадь. Того самого каурого конька - спокойного, неторопливого, не рысистого - что верой и правдой служил ему почти с середины лета. Обрядился в новый - на этот раз изжелта-красный - кафтан с узорами, надел желтые сапоги, шапку с золотистыми отворотами - посмотрелся в серебряное зеркало - плюнул. Не человек, а кенар какой-то! А что делать - серую-то одежду тут только совсем уж худые мужики носили - голь-переголь, бюджетники... тьфу-ты... не бюджетники - шильники, впрочем, одна суть...

Взгромоздился под дождем на лошадь - вообще-то уже довольно ловко - поехал. На ходу кивнул Акинфию, сторожу. Тот поклонился угрюмо, не потому, что Олег Иваныча недолюбливал - просто таким уж сам по себе был. Запер ворота, в сторожку спать отправился. Собака, Буян, в будку спряталась - дождь-то сильнее все!

Одному Олегу Иванычу охота пуще неволи. Проскакал по мощеной Славной, потом бес попутал свернуть - путь спрямить на Михайлова - увяз, еле выбрался. Плюнул, хлестнул коня, дальше уже никуда не сворачивал.

Несмотря на дождь, на Торгу было людно. Ну, не так, конечно, как вчера - плюнуть некуда, - но все-таки народишко был. Продавцы, покупатели, разносчики. Вон и Олексаха-сбитенщик. Интересно, узнал уже чего?

Кивнул Олексахе, встал у церкви Параскевы Пятницы, под вербою.

- Как Настена твоя, дожидалася?

- А как же! Все глазоньки, говорит, проглядела уже почивать собиралась.

- Хм... Узнал чего про Ставра?

- Да так... - Олексаха замялся, - малость одна. В церковь он одну больно часто ходит. Никому, конечно, не возбраняется в любимый храм ходить. Однако уж больно далек тот храм от боярской усадьбы.

- И как далек?

- На Прусской. У стен почти.

- На Прусской? - Олег Иваныч присвистнул, действительно далековато. - Не Святого Михаила церковь?

- Она... Святого Михаила и есть. Сбегать к вечерне?

Олег Иваныч отрицательно покачал головой. Не надо никуда бегать, ни к обедне, ни к вечерне, ни к заутрене. Сам сходит. Вернее, съездит. Вот сейчас и съездит, несмотря что дождь. Был в церкви Святого Михаила на Прусской у Олега Иваныча свой человек - пономарь Меркуш. Давненько пономарь информацией не делился, уж не случилось ли что. Не мешало б проверить самолично. И еще... Ходит в эту церковь молиться одна боярыня, красотою лепа... Софья! Совсем забыл про нее Олег Иваныч, делами важными занимаясь. Теперь вот вспомнил... Стыдно даже стало - так ведь и не представился боярыне во время той случайной встречи. Стоял как дурак, очи долу уставя. Это он-то, Завойский Олег Иваныч, циник известный и до женского полу хваткий! Вот теперь, может... Нет, конечно, сначала дело. А волосы у боярыни словно золото, жаль, по здешней дурацкой моде их женщины под шапками да платками прячут, эдакую-то красу! Одним девчонкам незамужним дозволено косами щеголять прилюдно, а мужним женам да вдовицам - ни-ни! А вот если бы Софью по другой моде обрядить? Не в сарафан да летник, скажем, а... в джинсы с маечкой открытой? А еще лучше - в короткий топик с шортиками! Да, в топик, конечно, лучше.

Не заметил Олег Иваныч, в мысли приятные погруженный, как и мост проехал. Под мостом клубился туманом Волхов, ворчал неразборчиво, кидаясь в берег грязной коричневой пеной. Словно предчувствовал скорый конец своей летней воле.

На Детинце стражи словно и не было - хоронились от дождя в башнях. Увидев Олега Иваныча, выходить не стали, по одежке заметно - человек житий, не шпынь какой. Проезжая по владычному двору, Олег поднял глаза на Гришанину келью - закрыта ставнями. Ясно - опять Иона отрока по монастырям в поездку отправил. Ладно, свидимся еще... Ну, а пока - добрый путь.

Обернувшись, Олег Иваныч перекрестился на купола Софьи - главного храма Новгорода.

Проехал земляной город, миновал воротную башню, ров, свернул на Новинку. Чавкая, разъезжалась под копытами рыжая глина, голые кусты орешника сиротливо жались друг к другу.

Вот и Прусская. На углу - усадьба боярыни Софьи. Ухоженная усадьба, ворота новые, светлого дуба, - виден хозяйкин глаз. Так представилось Олегу - терем, чистая горница, дворовые девчонки прядут, песни поют, пересмешничают. Рядом, за длинным столом - сама хозяйка, боярыня... в шортиках и топике. По телику бразильский сериал смотрит.

Тьфу-ты... И привидится же! Главное - четко так, словно взаправду!

В церкви Святого Михаила на Прусской благовестили колокола к вечерне. Перекликались с колоколами соседних храмов: Вознесения, здесь же, на Прусской, Святой Катерины - небольшой, деревянной церквушки - недалеко, за оврагом. Стекался народ к вечерне, несмотря на дождь да слякоть, все больше и больше людей встречалось по пути Олегу. Мелькнул знакомый возок - не боярыни ли Софьи? Уж не в церковь ли Михаила поехала боярыня? Кажись в прошлый раз именно там она и молилась.

Не дожидаясь начала службы, Олег Иваныч отыскал агента - пономаря Меркуша - спросил про Ставра.

Услыхав вопрос, Меркуш - длинный, какой-то нескладный мужик с корявыми, как у гориллы, руками - усмехнулся в усы. Взял Олега Иваныча под руку, кивнул на место пред алтарем:

- Красавицу боярыню видишь?

Олег Иваныч вздрогнул. Еще б не видеть... В простом черном покрывале, в такого же цвета плаще, прямо перед иконой святого Михаила клала поклоны Софья. Бледное лицо боярыни казалось осунувшимся, или, скорее, такое впечатление создавалось приглушенным светом лампад, горящих тусклым дрожащим пламенем перед многочисленными иконами храма.

- Вижу боярыню, - тихо произнес Олег Иваныч. - Точно - красавица.

- Вот и Ставр так же мыслит! Боярыня-то частенько в нашу церкву ходит, а Ставр - как приедет, первым делом глазами - шасть! Увидит боярыню - так и простоит всю службу, а не найдет - выбежит из храма, только его и видели. Вот дело какое!

Ну, дела... Выходит, Ставр клеится к боярыне Софье? Клинья подбивает... козел! Если, конечно, пономарь Меркуш не врет - так с чего бы ему врать-то? Интересно, приедет сегодня Ставр? Вряд ли - не до того ему сейчас, надобно розыск производить: кто к нему вчера забирался, в кафтане лазоревом... Наверное, уже всех слуг достал боярин, да зря все. Обликом внешним ничем Олег Иваныч от обычного новгородца не отличался: такие же усы, бородка, длинные волнистые волосы - не мужик все ж, лапотник, чтоб волос под горшок стричь. Под кого угодно описание подпадет такое, хоть даже и под самого боярина Ставра. Пойди-ка, догадайся! А что кафтан лазоревый... Так полгорода в таком наряде ходит... у кого средств хватает, конечно. Самый модный в этом сезоне цвет. Ну, да и вот этот, желтый с красными отворотами, - тоже ничего, ярок, правда, уж больно - ну, так на то Олег Иваныч и житий человек, не голь-шмоль перекатная!

Олег и сам не заметил, как, что-то сказав Меркушу, незаметно оказался перед алтарем, рядом с Софьей. Перекрестился на икону, скосил глаза. Боярыня повернула голову... улыбнулась. Узнала.

Олег Иваныч как встал рядом с ней, так и простоял столбом всю службу. Даже не заметил, как и закончилось все, народишко к выходу потянулся. Софья тоже. Олег Иваныч - за ней, не отставая... Вот тут и познакомиться бы поближе... Да вот только как? Как тут принято с важными женщинами общаться? Надо было б давно разузнать у Гришани.

Садясь в возок, Софья оглянулась, нашла глазами Олега, кивнула приветливо, прощай, мол.

Поехали.

Сперва боярский возок со слугами, потом Олег Иваныч на коньке кауром, в кафтане желтом, шпага на поясе болтается - весь из себя боярин. Остановился возок перед усадьбой, открылись ворота, забегала дворня. И вдруг кто-то - хвать Олега Иваныча за стремя!

Ну, тут думать некогда! Шпага в воздух - птицей. А ну-ка!

- Не машись, мил человек, не тать я.

Мужик. Черная борода, чистый зипун. Собою вежлив. Морда знакомой кажется. Ну, еще б не знакомой... То ж слуга Софьин - Никодим!

- Боярыня немножко подождать просила, - оглянувшись, шепнул Никодим, - так ты уж не торопись, батюшка!

Олег Иваныч разулыбался радостно. Сказал, что никуда и не торопится. Наоборот, очень приятно ему воздухом вечерним дышать, гуляя и природою осенней любуясь. Это под проливным-то ливнем!

Ну, про ливень он не сказал, чего уж... все равно промок...

Никодим скрылся за воротами усадьбы. Почти сразу и вышел. Подбежал к Олегу, поклонился, что-то сунул в руку, да таков был. Исчез - как и не было.

Только записка в руке Олега осталась.

Он не удержался, развернул прочесть, несмотря на дождь. На бумаге фряжской записка, не на коре березовой! Почерк аккуратный, красивый, писано грамотно.

Только ни фига не понятно!

Ши... Мы... Ни черта не разобрать - тарабарская грамота какая-то. А может, шифр? А и в самом деле...

Ладно, опосля разберем. Сейчас домой поскорее.

Уже на усадьбе, переодевшись в сухое, уселся Олег Иваныч к столу, позвал Пафнутия, показал записку.

- Не розумлю, господине! - покачал головой тот. - Мы люди неказистые, простые, где уж нам письмена эдаки разобрать... Акинфий? Сторож-то? Не шути, господине, Акинфий грамоты не знает.

Да... Ну, блин, Софья. Конспираторша, блин.

А дождь все шел и шел, не переставая, барабанил брызгами в слюдяное окно, уныло стучал по крыше. Выл ветер, дул, прижимая к земле голые ветки деревьев, срывал с редких прохожих шапки. За городской стеной тяжело дышал Волхов.

Высыпав на пол охапку дров, Пафнутий растопил печку.

Постучав, вошел сторож Акинфий:

- Человек к тебе, господине.

Что еще за человек в такую погоду шастает?

- Звать ли?

- Да зови, зови.

Простучали по ступенькам крыльца шаги. Невеселые шаги, шаркающие, какие-то слякотные.

- Можно к тебе, Олег Иваныч?

- Заходи, коль пришел.

Олег оторвался от грамот...

- Батюшки святы! Гришаня! В кои-то веки... Ну, проходи, проходи, гостюшка, не стой столбом у порога... и так вон с тебя сколь воды налилося. Говорят, дождик на улице?

Гришаня чуть улыбнулся, видно, что через силу. Мокрый темный кафтан с серебряными застежками, спутанные волосы, бледное лицо.

- Эй, Пафнутий... Где там моя чистая рубаха? Иди-ко, Гриша, переоденься, а то, неровен час, простудишься. Эва, вымок-то, словно вплавь ко мне добирался!

- Да лучше б, наверное, и простудиться, Иваныч... - грустно ответствовал отрок и послушно вышел вслед за Пафнутием.

Через минуту вернулся. Тонкий, мокрый, смешной, в белой Олеговой рубахе - туда три таких Гришани поместятся, и еще место будет. Уселся на лавку, хлебнул сбитня, кивнул благодарственно.

Понял Олег Иваныч - гложет что-то отрока, иначе с чего б вот так, на ночь глядя, сюда переться? Да еще в ливень. Понял это Олег Иваныч, да виду не показал - не принято было тут сразу с вопросами налетать - захочет гость, сам все расскажет, грусть-печаль свою поведает. За тем ведь и пришел.

- Боюсь я, Олег Иваныч, - проводив глазами ушедшего прочь Пафнутия, прошептал Гришаня. В глазах его синих страх лютый таился.

Олег Иваныч вопросительно посмотрел на отрока.

- Третьего дня ко мне боярин Ставр захаживал, - вздохнув, молвил тот. - О книжной премудрости поначалу беседы вел, а потом...

Гришаня сглотнул слюну и замолчал, уставясь невидящим взглядом в стену.

Затем продолжил с видимым усилием:

- Потом начал рассказывать про меня... мне же... Про то, как со стригольниками знаюсь, про глумы да кощуны, про речи крамольные. Есть, говорит, и послухи... Готовы на владычном суде присягнуть...

- Эх, Гришаня, Гришаня, предупреждали ж тебя про глумы. И я, и Феофилакт-игумен...

- Предупреждали... да я ж не думал, что так станется... Что кто-то глядит за мной, приглядывает. И раньше замечал, что пропадало кой-что из кельи... Листки с парсунами, стишата. Да думал, Бог весть, может, сам девал куда.

- Думал он... Ладно, - Олег Иваныч махнул рукой. - Короче, отрок: что тебя просил сделать Ставр? Только конкретно, без этих твоих мудрствований...

- Боярин Ставр просил меня убить владыку Иону! - четко произнес отрок. - А именно: подсыпать ему в питие яду. Все. Боле ничего не просил.

Да-а...

Ясненько! Впрочем - ничего нового.

Олег Иваныч тут же вспомнил подслушанный разговор Ставра с Митрей. Значит, вот кого они решили использовать. Гришаню! Ай да боярин! Хороший ход, кто ж на Гришаню подумает? Иона его поддерживает да и родственник все-таки, хоть и дальний. И близок отрок к владыке - по премудрости книжной касанье имеет. А на другого кого из владычных ближних... ну-ка, Ставр, надави-ка, попробуй! На Варсонофия, на Пимена-ключника, да хоть на того же Феофилакта! Рискни здоровьем... Неизвестно, как Варсонофий с Пименом, а уж Феофилакт-то точно Ставра не любит. И это еще мягко сказано. Интересно, на чем конкретно попался Гришаня?

- Давай-ко, отроче, выкладывай все свои прегрешения, а потом уж вместе посмотрим. Может, и надумаем чего... Только предупреждаю сразу - все рассказывать честно и без утайки! И со всеми подробностями! Начни со стригольников. С кем ты там общался-то? Поди, с отцом Алексеем?

- А ты откуда его знаешь, батюшка?

- От верблюда! Кто тут вопросы задает, а, Гришаня?

- Молчу, молчу. Умолк уже.

Как выяснилось из допроса, все Гришанины прегрешения по отдельности вовсе не выглядели такими уж и страшными. Ну, сходил пару раз на собрание стригольнической общины, послушал проповеди отца Алексея - человека, между прочим, весьма неглупого - и что же? Велик грех, конечно, да замолить можно. Далее: глумы да кощуны. Сиречь - глумление над святой церковью, да кощунственное сомнение в некоторых догматах веры. Тут дело серьезнее. Нехорошей статьей пахнет. Штрафом огромным - а откуда у Гришани такие деньги? Тогда - ссылка в дальний монастырь на веки вечные - это в лучшем случае. В худшем и говорить не стоит... Впрочем, сие прегрешение еще доказать надобно. Рисунки глумливые? А кто сказал, что они именно из Гришаниной кельи? Он что, их подписывал?

- Подписывал, Олег Иваныч.

- Вот идиот-то! Пес преглупейший. Рисовать - рисовал, но зачем подписывать-то?

Гришаня неожиданно улыбнулся и пояснил, что уж больно красивы картинки получились... те, которые "глумы".

- Красивы... Тьфу-ты! Знаешь, что это? Гордыня! А что есть гордыня?

- Смертный грех.

- Вот, вот! Вот теперь думай, как бы глазоньки твои красивые железом каленым не выжгли. Да только реветь сейчас не вздумай, не до того. На вот, кваску хлебни лучше. Что еще так за тобой имеется? Надеюсь, не кража государственной собственности в особо крупных размерах?

Нет, следующим Гришаниным грехом оказалась не кража... Дело похуже было. Называется: "осквернение христианских праздников языческими сексуальными игрищами". Именно так записал бы диспозицию данной статьи Олег Иваныч. А конкретно: бегали в ночь на Ивана Купалу несколько отроков с отроковицами же по лугам в чем мать родила. В том числе и Гришаня. На качелях качались. Потом через костер в том же виде скакали. Потом... В общем, предавались блуду. И это за пять с половиной веков до сексуальной революции! Ну, блуд - ладно... Раннее начало половой жизни тут в порядке вещей. Только не в ночь на Ивана Купалу! Блуд блудом - в данном случае дело не в этом. В язычестве поганом, вот в чем! Костры, качели... Будут тебе и качели - "дыба" называются - и костер, может статься, будет... Хоть и гуманен суд новгородский, да бывали случаи. Лет двадцать назад сожгли тут одних за грехи куда меньшие...

- Чего шлялся-то по лугам этим?

- Так весело ж!

- Весело ему... Ну, веселись теперь. А вообще - хорошо, хоть про меня вспомнил. Теперь вместе думать будем, как быть. Подай-ка квасу. Яд-то тебе даден уже?

- Нет еще... - Гришаня покачал головой, улыбнулся несмело.

Олег Иваныч задумался. По идее, лучше б было рассказать все Ионе, да вот только проклянет потом владыко Гришаню, родственничка своего незадачливого. На веки вечные проклянет и грехи замаливать в монастырь дальний отправит - к бабке не ходи. А ведь, кроме Ионы, еще и Пимен имеется, и Феофилакт, и Варсонофий. Да еще митрополит в Москве, церкви глава православной. Кто их знает, как они в таком разе к отроку отнесутся? Уж больно много всего набирается. Нет, ничего говорить Ионе не надо, а предупредить тайно нужно. Инкогнито. Чтоб опасался яда. А яд этот у Ставра пускай отрок возьмет... А может, не брать? Вообще, лучше б Гришане свалить куда подальше.

Услыхав про "куда подальше", Гришаня кивнул, согласился. Многое произойти может, покуда его не будет. Да и все прегрешения со временем забудутся.

Олег Иваныч усмехнулся... Ну да, забудутся, как же! Плохо Гриша Ставра-боярина знает! Однако вслух ничего не сказал, не стал расстраивать повеселевшего отрока. С чего тот радовался - было не очень понятно, вроде ведь ничего конкретно и не решили. Но, с другой стороны, выговориться, поведать страшную свою тайну знающему человеку - это само по себе было уже большим делом. Тем более - не чужой человек Гришане Олег Иваныч, как сам отрок говорил - "отца вместо"...

Потом уже, как почивать собрались, вспомнил Олег Иваныч про записку. Вытащил, разгладил бережно, подозвал Гришаню. Глянь-ка...

Гришаня голову почесал, нос смешно поморщил, сказал, что грамотку сию разгадать трудновато будет. Может, утром лучше?

- Не фиг, - тут же пресек Гришанину леность Олег Иваныч. - Понимаю, что трудно. - Усмехнулся, съязвил, не удержавшись: - Это тебе не групповуху в лугах устраивать, тут думать надо.

Отрок махнул рукой, уселся за стол, бумаги лист попросил да перо гусиное...

Начал буквицы в строчку выписывать. Аккуратно так, одну под другой. Олег Иваныч за спиной стоял, дивился.

ТТТ - под Б, Ш - под В, и так далее.

Гласных букв почему-то не было вовсе.

- А они и не меняются, - обернувшись, пояснил Гришаня. - То литорея книжная. Смотри, Олег Иваныч: каждой верхней буквице - нижняя соответствует, и наоборот... Видишь?

Олег Иваныч кивнул.

- А раз видишь, так на, читай теперь, а я спать пойду... Вон, буквы-то все выписаны.

Отпустив сонного Гришаню, Олег Иваныч придвинул к себе Софьину записку. Надписал сверху нужные буквы...

"Наконец благодарю тебя, господине, за спасение от злоковарных татей на пути из Тихвина. Думаю, пристало нам встретиться, если на то Божья воля будет и твое разумение. О чести моей не печалься, я женщина новугородска вольная и сама себе хозяйка, и ты, господине, порухой мне не будешь, ибо иного благородному рыцарю и вовек не сталось. О встрече договоримся через Никодима, молю тя, тайно делай сие, ибо есть у меня могущественный враг из числа новгородских herrensrat. Софья".

Ниже была приписка: "Встречи жду".

Олег Иваныч неожиданно покраснел. Давненько не получал он любовных записок, класса с пятого, но почему посчитал сию записку любовной - сказать не мог бы. Посчитал почему-то, и все тут!

"Могущественный враг"... Ну, это, знамо дело, - Ставр, кто ж еще-то? Ой, не зря он в церковь Михаила на Прусскую шляется. С Федоровского-то ручья, чай, не ближний свет.

"Встречи жду". Ах, Господи...

Олег Иваныч потянулся. За окнами кричали первые петухи. Наступало серое осеннее утро.

Глава 8

Новгород. Октябрь 1470 г.

Он сокрушенно думал: "Напрасные мечты!

Меня своей любовью не осчастливишь ты,

А без тебя в могилу сведет меня тоска".

То в жар, то в дрожь от этих дум бросало смельчака.

"Песнь о Нибелунгах", Авентюра Пятая

Как дело измены,

Как совесть тирана

Осенняя ночка темна...

Революционная песня

Ночь, холодная октябрьская ночь, была темна и ненастна. Черные, похожие на гнилые потроха тучи давили на спящий город, на каждого человечка в нем, от знатного боярина до самого худого шильника, каким-то жутким колдовским прессом. Словно чувствуя это давление, мычала неспокойно скотина в усадьбах, глухо ворчали псы. Дул ветер, швырял заряды мокрого - пополам с дождем - снега, шевелил корявые ветки деревьев, неприлично голые, склизкие. Иногда порывы ветра становились сильнее, и тогда, словно злобствуя, расходились по сторонам тучи, и проглядывал на какой-то миг месяц - большой, кроваво-красный, чем-то похожий на пережаренный блин. Потом тучи снова сходились, проглатывая попавший в ловушку месяц, как болотная тина. Каркали - кликали беду вороны, перекрикивая ветер. Где-то за городской стеной, в лесах, выли волки.

Бились о стылые берега черные воды Федоровского ручья, еще не схваченные льдом, но уже давно готовые к этому - холодные, грязные, вздувшиеся после осенних дождей почти до самого настила деревянного моста.

Вдоль ручья, оглядываясь, словно волки, медленно шли двое. Сторожились - не поскользнуться бы, не свалиться в черную хладную жижу. Возникли - словно бы ниоткуда - напротив церкви Федора Стратилата. Тащили большой мешок, вполголоса ругаясь. Вернее, тащил-то один - бугаистый мужичага. Второй - мелкий плюгавец - шагал позади, подгоняя. Погодка была нелюдская, а им в самый раз! Нет лишних глаз, и вряд ли встретится на пути запоздалый прохожий.

Ветер в который раз развел тучи. Показавшаяся на миг луна, скорее - лишь только самый ее краешек - осветила лица путников тусклым багряным светом. Тупую бородатую рожу бугая и недовольно скривившуюся физиономию плюгавого - с длинной козлиной бороденкой.

- Поторапливайся, - недовольно взглянув на луну, поморщился плюгавец. - Не ровен час...