Лео ткнул ногой в мокрую золу и медленно высказал то, что лежало на душе:
узнаешь,-- это что ты все тот же дурак. Многое передумал я за один только
час. И сказал себе:
Ее изобрели тысячи лет тому назад, и она все еще" работает: не всегда
одинаково хорошо, нет, но все-таки работает. И она все время здесь.
незачем: то, что сгорело в гараже, не имеет никакого отношения к счастью.
увидите.
выходившее на улицу.
Ауфман. В столовой за маленьким столиком Саул и Маршалл играли в шахматы.
Ребекка накрывала стол к ужину. Ноэми вырезала из бумаги платья для своих
кукол. Рут рисовала акварелью. Джозеф пускал по рельсам заводной паровоз.
Дверь в кухню была открыта:
с жарким. Все руки, все лица жили и двигались. Из-за стекол чуть слышно
доносились голоса. Кто-то звонко распевал песню. Пахло свежим хлебом, и ясно
было, что это -- самый настоящий хлеб, который сейчас намажут настоящим
маслом. Тут было все, что надо, и все это -- живое, неподдельное.
неотрывно смотрел в окно, и розовый отсвет лампы лежал на его лице.
спокойным одобрением он следил, как движутся, цепляются друг за друга,
останавливаются и вновь уверенно и ровно вертятся все винтики и колесики его
домашнего очага.
что-нибудь, то передвинет, то складку разгладит, то пылинку сдует -- такой
же деловитый винтик большой, удивительной, бесконечно тонкой, вечно
таинственной, вечно движущейся машины.
летнюю ночь.
на лужайке, где они были совсем не к месту и казались какими-то
необитаемыми. Потом из дома выходили мама и бабушка, в руках они несли как
будто спинки красивых плетеных кресел, что стоят в парке у павильона с
газированной водой. Каждому вручали такой жезл с широкой плетеной верхушкой,
и все -- Дуглас, Том, бабушка, прабабушка и мама--становились в кружок над
пыльными узорами старой Армении, точно сборище ведьм и домовых. Затем по
знаку прабабушки -- едва она мигнет или подожмет губы -- все вскидывали цепы
и принимались без передышки молотить ковры.
не жалейте и вшей!
взвивались в воздух и трепетали, подбрасываемые все новыми и новыми ударами.
Останавливаясь, чтобы передохнуть, мальчики видели следы своих башмаков и
башмаков взрослых, тысячу раз отпечатавшиеся на узорах ковра,-- восточный
рисунок то исчезал, то появлялся вновь вместе с мерным прибоем ударов, что
омывал его берега.
столб пыли.
уж эта еда! Она даже львов ведет на водопой. Давайте-ка повернем его другим
боком.
петли и переплеты, цветы, какие-то загадочные фигуры, разводы и змеящиеся
линии.
подозрительно смотрит на него.
улица!--Хлоп!--А вон то, черное,-- овраг.--Хлоп!--Вот школа.--Хлоп!--А вот
эта чудная закорючка--ты. Дуг!--Хлоп!--Вот прабабушка, бабушка, мама...--
Хлоп! -- Сколько же лет пролежал у нас этот ковер?
башмаков! -- ахнул Том.
лет.--Хлоп!--Конечно, это все прошлое, но я могу и будущее увидать. Вот
сейчас зажмурюсь, а потом -- р-раз!--погляжу на эти разводы и сразу увижу,
где мы завтра будем ходить и бегать.
одна основа. Сразу видно, как его ткали.
все вижу. Черти рогатые, Грешники в аду. Хорошая погода и плохая. Прогулки.
Праздничные обеды. Земляничные пиры.-- Он с важным видом тыкал выбивалкой то
в одно, то в другое место ковра,
бабушка, вся красная и запыхавшаяся.
зажмурь один глаз, только не совсем. Конечно, ночью видно лучше, когда ковер
в комнате, и лампа горит, и вообще. Тогда тени бывают самые разные, кривые и
косые, светлые и темные, и видно, как нитки разбегаются во все стороны:
пощупаешь ворс, погладишь, а он как шкура какого-нибудь зверя. И пахнет как
пустыня, правда-правда. Жарой пахнет и песком -- наверно, так пахнет
каменный гроб, где лежит мумия. Смотри, видишь красное пятно? Это горит
Машина счастья!
она горит. Он так надеялся на Лео Ауфмана, уж у него-то все пойдет как надо,
он всех заставит улыбаться, и каждый раз, когда земля, повернувшись от
солнца, накренится к черным безднам вселенной, маленький гироскоп, который
сидит у Дугласа где-то внутри, станет поворачивать к солнцу. И вот Лео
Ауфман что-то там прошляпил -- и осталась только кучка золы да пепла.
Роберта!--сказал Том.--Би-ип! Би-ип!
яблок! И соленые огурцы перед сном!
лет.
ковру с такой силой, что вся пыль пяти тысяч столетий рванулась из
потрясенной ткани, на мгновенье замерла в воздухе, -и пока Дуглас стоял,
зажмурясь, и старался хоть что-нибудь разглядеть в переплетающихся нитях и
пестрых разводах ковра, лавина армянской пыли беззвучно обрушилась на него и
навеки погребла его на глазах у всех родных...
Она часто видела детей в бакалейной лавке--точно мошки или обезьянки,
мелькали они среди кочанов капусты и связок бананов, и она улыбалась им, и
они улыбались в ответ. Миссис Бентли видела, как. они бегают зимой по снегу,
оставляя на нем следы, как вдыхают осенний дым на улицах, а когда цветут
яблони -- стряхивают с плеч облака душистых лепестков, но она никогда их не
боялась. Дом у нее в образцовом порядке, каждая мелочь на своем привычном
месте, полы всегда чисто выметены, провизия аккуратно заготовлена впрок,
шляпные булавки воткнуты в подушечки, а ящики комода в спальне доверху
набиты всякой всячиной, что накопилась за долгие годы.
театральные программы, обрывки кружев, шарфики, железнодорожные пересадочные
билеты -- словом, все приметы и свидетельства ее долгой жизни.
Нью-Йорке, в девятьсот шестнадцатом;
Самойлова Елена
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Елманов Валерий
Плотников Александр