темноте: надеваешь сандалии, предварительно постучав ими друг о друга, чтобы
согнать все, что могло туда заползти, потом в два шага к окну, где, как
известно, в корзине из стиролона лежит рулон старых факсов. Отматываешь с
метр факса, скажем, день-полтора Асахи Симбун, складываешь, разглаживаешь и
кладешь на пол. Тогда на лист можно встать и дотянуться до стоящей рядом с
корзиной пластиковой сумки, распутать связывающую ручки проволоку и найти
нужную одежду. Вынимая ногу из сандалии, чтобы надеть трусы, уже знаешь, что
ступишь на свежий факс; для Моны это стало догмой знать, что ничто не
заползет на факс за время, необходимое для того, чтобы натянуть джинсы. И
снова сандалии.
проволокой ручки сумки и убраться отсюда. Макияж, если требуется, в коридоре
снаружи, где у сломанного лифта сохранилось подобие зеркала с приклеенным
над ним обрезком биофлюоресцентной ленты Фудзи.
опустить.
из- за какой-нибудь запертой двери доносилась музыка или вдруг слышалось эхо
шагов, только что завернувших за угол в дальнем конце коридора. Ну в этом
был смысл у Моны тоже не возникало особого желания встречаться с соседями.
гаража. Чтобы отыскать выход на улицу, понадобилось всего шесть вспышек
карманного фонарика, которые разбудили застоявшиеся лужи и свисающие плети
мертвого оптокабеля. Вверх по бетонным ступеням и наконец наружу в узкий
проулок. Иногда, если ветер дул в нужную сторону, в проулок заносило запах
пляжа, но сегодня тут пахло только помойкой. Над ней громоздилась стена
сквота, так что надо пошевеливаться, пока какому-нибудь придурку не пришло в
голову бросить в окно бутылку или же что похуже. Только выйдя на авеню, Lnm`
сбавила шаг, но и то ненамного; карман ее жгли наличные, и Мону переполняли
планы, как их потратить. Совсем ни к чему, чтобы тебя обули, тем более
сейчас, когда все идет к тому, что Эдди все же удастся выклянчить им обоим
билет отсюда.
себе: да, дело верное, они практически уже уехали, а с другой стороны, она
уж знает, каковы они, эти верные дела Эдди. Разве не была Флорида одним из
таких дел? Как тепло в этой Флориде, и какие там пляжи, и сколько там
простаков с деньгами самое место для небольших трудовых каникул, которые уже
растянулись в самый долгий в Мониной жизни месяц. Ладно, во Флориде тепло, а
если точнее, чертовски жарко, как в сауне. Пляжи, если они не частные,
заражены какой-то дрянью, в неглубоких впадинах плавает брюхом вверх дохлая
рыба. Возможно, на частных пляжах картина та же, но только этих пляжей и не
видно заграждение из колючей проволоки и кругом охрана в шортах и
полицейских рубашках. Эдди всякий раз распалялся при виде оружия, которое
носили охранники, он не уставал описывать ей каждую пушку в отдельности с
доводящими до полного отупения деталями. Впрочем, у него у самого пушки при
себе не было, по крайней мере, Мона ничего такого не знала и считала, что
это даже к лучшему. Иногда запах дохлой рыбы забивался другим, хлорным,
который жег небо, его приносило с фабрик, расположенных выше по побережью.
Если здесь и встречались лохи, то это были те же клиенты, к тому же они не
особо стремились платить вдвойне.
легко достать, дешевы и, по большей части, промышленной концентрации. Иногда
Мона представляла себе, что запах хлорки на самом деле запах миллиона
лабораторий, варящих какое-то невероятное снадобье. Все эти маленькие
молекулы бьют острыми хвостиками, так им невтерпеж попасть по назначению,
выйти на улицу.
лицензий. От запаха пищи сводило желудок, но она не доверяла уличной
кормежке разве что в случае крайней необходимости. И потом, в пассаже полно
мест, где возьмут наличные. Посреди заасфальтированного сквера, бывшего на
самом деле автостоянкой, кто-то играл на трубе: рокочущее кубинское соло
отражалось, возвращалось искореженным от бетонных стен, умирающие ноты
терялись в утреннем гаме рынка. Уличный проповедник- евангелист вскинул руки
над головой, в воздухе над ним этот жест скопировал блеклый, расплывчатый
Иисус. Проектор помещался в ящике из-под мыла, на котором стоял проповедник,
а за спиной у него висел потертый нейлоновый короб с батареями и парой
динамиков, которые выступали над его плечами, как две безглазые
хромированные головы. Евангелист нахмурился, глянул вверх на Иисуса и
подкрутил что-то у себя на поясе. Иисус будто икнул, позеленел и исчез. Мона
не смогла удержаться от смеха. Глаза проповедника полыхнули гневом
господним, на грязной щеке задергались шрамы.
апельсинов и грейпфрутов на побитых металлических тележках. Вошла в низкое
здание со сводчатым потолком, приютившее вдоль проходов постоянных своих
обитателей торговцев рыбой, фасованными продуктами, дешевыми хозяйственными
мелочами; здесь же располагались десятки прилавков со все возможной горячей
пищей. Здесь, в тени, было чуть прохладнее и не так шумно. Она нашла вонтон
с шестью свободными табуретами и села на один из них. Повар-китаец обратился
к ней по-испански, она заказала, ткнув пальцем. Когда в пластиковой миске
появился суп, Мона расплатилась самой маленькой из банкнот, а на сдачу
получила восемь засаленных картонных жетонов. Если Эдди не врет, если они
действительно уезжают, она не сможет ими воспользоваться. Если же останутся
во Флориде, она всегда сможет их потратить еще в каком-нибудь вонтоне. Мона
покачала головой. Нужно уезжать, нужно. Толкнула истертые желтые кружочки
назад через крашеный фанерный прилавок.
голубая пластмассовая зубочистка застыла в углу его рта.
миски змейки лапши. Из прохода за котлами и жаровнями китайца за ней
наблюдал какой-то пиджак. Пиджак, пытающийся косить под кого-то другого:
aek` спортивная рубашка и солнечные очки. То, что это пиджак, было видно по
тому, как он стоит. К тому же зубы слишком белые и прическа... ну разве что
у этого была борода. Человек делал вид, что просто смотрит по сторонам,
будто пришел за покупками, руки в карманах, рот сложен как ему кажется в
рассеянную улыбку. Он был симпатичный, этот пиджак, во всяком случае, та
часть его лица, что не скрывалась за очками и бородой. А вот улыбку
симпатичной не назовешь. Она казалась какой-то прямоугольной и открывала
почти все тридцать два зуба. Мона поерзала на стуле, чувствуя себя несколько
неуютно. Платить наличными это вполне законно, правда, делать это нужно по
правилам иметь налоговый чип и все такое. Внезапно она осознала, что в
кармане у нее деньги. Мона сделала вид, что изучает лицензию на торговлю
пищевыми продуктами, приклеенную пленкой к прилавку. Когда она снова подняла
глаза, пиджак уже ушел.
в четырех магазинах все, что имелось в пассаже, прежде чем на что-то
решиться. Торговцам не нравилось, что она меряет столько вещей, но ведь
денег, которые можно тратить, у нее сейчас было больше, чем вообще когда-
либо. Покончив наконец с покупками, она обнаружила, что давно уже наступил
полдень. Солнце Флориды поджаривало тротуар, когда она пересекла стоянку с
двумя пластиковыми сумками в руках. Сумки, как и одежда, были по держанными:
на одной напечатан фирменный знак обувного магазина в Гинзе, другая
рекламировала аргентинские брикеты из переработанного криля. Мона шла и
перетасовывала в уме покупки, выдумывая различные прикиды.
запись на максимальную громкость и почему-то с середины псалма должно быть,
разогревался до брызжущей слюной ярости, прежде чем включиться.
Голографический Иисус тряс рукавами белого балахона и гневно жестикулировал
небу, потом пассажу, потом снова и снова небу. Вознесение, говорил он.
Вознесение грядет.
свернула наугад в сторону и обнаружила, что бредет вдоль выгоревших на
солнце карточных столов с разложенными на них дешевыми индонезийскими
симстим- деками, бэушными кассетами, цветными занозами микрософтов,
воткнутых в кубики из бледно-голубого стиролона. Над одним из столов был
прилеплен по стер с изображением Энджи Митчелл, такого Мона еще не видела.
Остановившись, она уставилась на него голодным взглядом, впитывая сперва
макияж и прикид звезды, потом стала рассматривать фон, пытаясь сообразить,
где сделан снимок. бессознательно погримасничала, подстраивая свое лицо под
выражение лица Энджи. Не совсем улыбка. Что-то вроде полуусмешки, быть
может, немного печальной. К Энджи Мона испытывала совсем особые чувства.
Потому что и клиенты ей иногда говорили это была на нее похожа. Как будто
она ей сестра. Разве что нос другой у Моны более курносый, и у нее, у Энджи,
нет этой несносной россыпи веснушек на щеках. Монина полуусмешка под Энджи
стала шире, пока девушка рассматривала звезду, омытая красотой плаката,
роскошью запечатленной на нем комнаты. Она решила, что это какой-нибудь
замок. Вероятно, там и живет Энджи, конечно, в окружении бесчисленных слуг,
которые о ней заботятся: кто-то же должен укладывать ей волосы и помогать с
одеждой, потому что видно, что стены там сложены из больших валунов и у
зеркал тяжелые рамы сплошь золотые с листьями и ангелами. Возможно, надпись
в нижней части постера и подсказала бы ей, что это за замок, но Мона не
умела читать. Во всяком случае, никаких траханых тараканов там нет, в
этом-то она была уверена, и никакого Эдди тоже. Мона опустила взгляд на
стим-деки и ненадолго задумалась, не спустить ли на один из этих аппаратов
оставшиеся деньги. Но тогда у нее не хватит на кассеты, и к тому же эти деки
такие старые, некоторые даже старше ее самой. Была еще какая-то как ее там?
Тэлли; но она была звездой, когда Моне исполнилось всего лишь девять.
комнату жужжащих мух. Эдди валялся на кровати, покуривая сигарету, а
наблюдавший за ней в пассаже бородатый пиджак сидел на сломанном стуле, так
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Буркатовский Сергей
Ильин Андрей
Шилова Юлия