может быть, и все заслуживают того же.
понятном. Тут он бросил на К. доверчивый взгляд, чего раньше, несмотря на
всю свою приветливость, не делал, и добавил: - Все бунтуют, ничего не
попишешь.
потому что он сразу переменил тему и сказал:
пойти туда.
интересно.
по лесенке впереди служителя.
взгляните на приемную.
разные помещения чердака. Хотя непосредственного доступа света ниоткуда не
было, все же темнота казалась неполной, потому что некоторые помещения
отделялись от прохода не сплошной перегородкой, а деревянной решеткой,
правда доходившей до потолка; оттуда проникал слабый свет, и даже можно
было видеть некоторых чиновников, которые писали за столами или стояли у
самых решеток, наблюдая сквозь них за людьми в проходе. Вероятно, оттого,
что было воскресенье, посетителей было немного. Держались они все очень
скромно. С обеих сторон вдоль прохода стояли длинные деревянные скамьи, и
на них, почти на одинаковом расстоянии друг от друга, сидели люди. Все они
были плохо одеты, хотя большинство из них, судя по выражению лиц, манере
держаться, холеным бородкам и множеству других, едва уловимых признаков,
явно принадлежали к высшему обществу. Никаких вешалок нигде не было, и у
всех шляпы стояли под скамьями - очевидно, кто-то из них подал пример.
Тот, кто сидел около дверей, увидел К. и служителя, привстал и
поздоровался с ними, и, заметив это, следующие тоже решили, что надо
здороваться, так что каждый, мимо кого они проходили, привстал перед ними.
Никто не выпрямлялся во весь рост, спины сутулились, коленки сгибались,
люди стояли, как нищие. К. подождал отставшего служителя и сказал:
обратился к высокому, стройному, почти седому человеку. - Чего вы тут
ждете? - вежливо спросил он.
тяжело было смотреть, тем более что это явно был человек светский и,
наверно, в любых иных обстоятельствах отлично умел владеть собой, не теряя
превосходства над людьми. А тут он не мог ответить на самый простой вопрос
и смотрел на других соседей так, словно они обязаны ему помочь и без них
ему не справиться. Но подошел служитель и, желая успокоить и подбодрить
этого человека, сказал:
на вопрос, но дальше не пошел. Некоторые из ожидающих подошли поближе и
окружили стоявших, но тут служитель сказал:
кому задали вопрос, собрался с мыслями и ответил, даже слегка улыбаясь:
жду решения.
обвиняемый, но, клянусь спасением души, никаких свидетельств я не собираю
и вообще ничего такого не предпринимаю. Неужели вы считаете это
необходимым?
растерявшись; он явно решил, что К. над ним подшучивает, и ему, должно
быть, больше всего хотелось дословно повторить то, что он уже сказал, но,
встретив нетерпеливый взгляд К., он только проговорил: - Что касается
меня, то я подал справки.
ответе прозвучала не вера, а только страх.
униженным видом этого человека, взял его за рукав, словно хотел заставить
его поверить.
него еле-еле, но тот вдруг закричал, словно К. схватил его за рукав не
двумя пальцами, а раскаленными щипцами. Этот нелепый крик окончательно
вывел К. из себя: раз ему не верят, что он тоже обвиняемый, тем лучше, а
вдруг его принимают за судью? И уже крепко, с силой схватив того за плечо,
он толкнул его на скамейку и пошел дальше.
спиной почти все ожидающие собрались вокруг того человека: кричать он
перестал, и теперь все его, очевидно, расспрашивали подробно, что
произошло. Навстречу К. шел стражник, его можно было отличить главным
образом по сабле, у которой ножны, судя по цвету, были сделаны из
алюминия. К. удивился этому и даже потрогал ножны рукой. Стражник, как
видно, был привлечен шумом и спросил, что тут произошло. Служитель
попытался как-то успокоить его, но он заявил, что должен сам все
проверить, отдал честь и пошел дальше какими-то торопливыми, семенящими
шажками; по-видимому, он страдал подагрой.
сидевших в проходе, так как, пройдя половину коридора, он увидел, что
можно свернуть вправо через дверной проем. Он справился у служителя,
правильно ли он идет, тот кивнул, и К. прошел туда. Ему было неприятно все
время идти на два-три шага впереди служителя: именно тут, в этом здании,
могло показаться, что ведут арестованного. Он то и дело поджидал
служителя, но тот сразу опять отставал. Наконец К., желая прекратить это
неприятное состояние, сказал:
усталость. - Я хочу уйти, где тут выход?
дойти до угла, а потом направо по тому проходу до самой двери.
запутаюсь, здесь столько входов и выходов.
вернуться с вами я не могу, мне еще надо передать поручение, я и так
потерял с вами уйму времени.
служителя во лжи.
не хотите идти без меня, пройдемте еще немножко вперед, а лучше подождите
тут, я только передам поручение, а потом с удовольствием провожу вас.
пройти со мной.
открылась одна из бесчисленных дощатых дверей, он оглянулся. Какая-то
девушка, привлеченная, очевидно, громким голосом К., вышла и спросила:
мужчины. К. посмотрел на служителя. Ведь он говорил, что никто не обратит
внимания на К., а тут уже двое подходят; еще немного - и все чиновники
обратят на него внимание, потребуют объяснить, зачем он здесь.
Единственным понятным и приемлемым объяснением было бы то, что он
обвиняемый и пришел узнать, на какое число назначен следующий допрос, но
такого объяснения он давать не хотел, тем более что оно не соответствовало
бы действительности, ведь пришел он из чистого любопытства, а также из
желания установить, что внутренняя сторона этого судопроизводства так же
отвратительна, как и внешняя, но дать такое объяснение было совсем
невозможно. Все, что он думал, подтверждалось, и дальше вникать у него
охоты не было, его и так удручало все, что он увидел, сейчас он был просто
не в состоянии встретиться с каким-нибудь, важным чиновником, который мог
вынырнуть из-за любой двери; нет, он хотел уйти со служителем, а если
придется, то и один.
девушка, и служитель так на него смотрели, будто в ближайший миг с ним
произойдет какое-нибудь превращение, и они боятся это пропустить. А в
дверях уже стоял человек, которого К. заметил еще раньше, издали; он
держался рукой за низкую притолоку и слегка раскачивался на носках, как
нетерпеливый зритель. Девушка первая поняла, что странное поведение К.
объясняется легким недомоганием, она тут же принесла кресло и спросила: