я.
всегда будут обращаться с должным уважением и предупредительностью. Не
забывайте - ведь вы теперь обладаете совершенно исключительными
свойствами.
можете производить те же наблюдения?
мало. Послушайте, Лебри, не нужно нервничать! Взгляните на вещи трезво:
ваша мать уже знает или скоро узнает, что ее сын с честью отдал жизнь за
родину. В лазарете произошло какое-то недоразумение; в сутолоке один из
санитаров ошибся ярлычком... Вы ведь так стремились к тишине и покою; вы
должны быть счастливы здесь, среди нас.
она приняла какой-то зловеще-танцующий вид.
электроскопы не лишали возможности плакать.
приключении, наступила ночь. Воздух все так же был насыщен электричеством,
и среди окружавшего нас полумрака глаза рассказчика казались двумя
холодными светлыми точками, почти не испускавшими из себя лучей.
домой. Темнота не ослабляет вашего зрения?
уловимыми оттенками... Вы идете?
видимого света, глаза почти что ничего уже не различали.
когда ходили по комнате ощупью?
значительно хуже, чем сегодня вечером. В сухую, ясную погоду для меня все
покрыто мраком, а туман, наоборот, необыкновенно повышает мою
восприимчивость. Но каюсь: иногда я притворялся... Впрочем, оставим это, -
прибавил он в смущении. - Я буду продолжать прерванный рассказ. Хотите, я
сейчас буду вам рассказывать на ходу?
бессильная злоба... Стараясь удержать слезы, я неистово тер кулаками свои
проклятые глаза, совершенно забыв всякую осторожность. Прозоп счел своим
долгом напомнить мне о моей неосмотрительности. Он сказал мне, что я таким
образом могу свести на нет всю его работу, так как операция была сделана
еще очень недавно...
какое-то соотношение между ними и расстроил правильное взаимодействие.
Теперь вместо одного призрачного Прозопа я видел двух, странно
надвигавшихся друг на друга. Мои электроскопы косили.
некоторым относительным счастьем, которым меня против воли, насильно
облагодетельствовали. Мне стало не по себе от мысли, что я могу потерять и
это второе, необычайное зрение, которое все-таки хоть отчасти было
способно заменить мне мои природные глаза. Но чувство собственного
достоинства помешало мне сказать Прозопу об этом и просить у него помощи.
Я надеялся, что мое косоглазие пройдет само собой, и, к счастью, мои
надежды оправдались. Спустя несколько часов нарушенная согласованность
электроскопов восстановилась без всякого внешнего влияния.
самому себе, и я мог на досуге предаться изучению того нового облика,
который принял в моих глазах старый мир.
и то смутно, в особенности по сравнению с тем, как различаю теперь. Я
должен вам сказать, что мои электрические глаза с того самого момента, как
их ввели в мои глазные впадины и включили в неразрывную связь с
организмом, неустанно продолжают приобретать все большую и большую
восприимчивость и чуткость. Но в тот вечер все то, что я был в силах
уловить, вырисовывалось на совершенно темном фоне. Это слегка напоминало
ночную праздничную иллюминацию, когда дома выступают из окружающего их
мрака в виде огненных очертаний и когда от них получается лишь общее
впечатление светящейся массы... Кроме того, я еще не умел определять
глубины, не чувствовал перспективы. Все линии казались мне отстоящими от
меня на одинаковом расстоянии и помещавшимися в одной вертикальной
плоскости. Как я уже говорил, они казались мне начерченными на черной
доске. Так как я видел все в новом свете, то все предметы приобрели в моих
глазах новый, часто неузнаваемый образ. Вначале я различал лишь их
кажущийся размер, не будучи в состоянии определить фактической разницы в
их величине или относительной дальности расстояния, отделявшего их от
меня.
электрический мир представлял собой обязательное для меня световое
зрелище. Я не имел возможности оградить себя от него при помощи плотно
сомкнутых век: они все равно пропускали электромагнитные лучи. Я был
обречен беспрестанно видеть перед собой эти беспощадные огоньки, то ярко
вспыхивающие, то угасающие. И эта необходимость непрерывного их восприятия
становилась все более утомительной. Иначе говоря, я был лишен возможности
заснуть.
Прозоп, для того, чтобы побороть мое упрямство.
я не мог терпеть далее... И Прозоп купил тогда у меня обещание рассказать
ему то, что я вижу, ценою плотных, непроницаемых очков. Они были сделаны
из наложенных друг на друга различных изоляторов, из которых каждый
исполнял свое особое назначение. И, в конечном итоге, сквозь эти очки
прекращался доступ каких бы то ни было лучей.
все.
просветление. Это было просветление не равномерное, а чередующимися между
собой зонами, то яркими, то бледными, как небо на рассвете. Все, что
окружало меня, представлялось мне в виде какого-то всепроникающего
дрожащего и волнующегося светоизлучения, цвет которого постепенно менялся
от совершенно синего до самого ярко-красного, со всеми промежуточными
оттенками фиолетового цвета, какие только можно себе вообразить. В
сущности преобладали именно фиолетовые тона; красный цвет был доминирующим
на небе, а синий на земле. Между ними происходил непрестанный обмен,
непрерывное движение флюидов. Эти громадные волны непрерывно пересекались
и внедрялись друг в друга, а среди них отдельные световые диски
производили впечатление беспредельных пятен, дрожащих от происходящих в
них центробежных колебаний. Сквозь громадную толщу земного шара,
пропускающего световые лучи, я различал - как мне казалось, значительно
ниже горизонта - ядро одного из таких очагов; оно напоминало собой целый
костер воспламенившихся сапфиров, и мои электроскопы проявляли
чрезвычайное стремление обращаться именно к нему.
диски - электромагнитные поля. Ну, а что вы видите перед собой, Лебри?
тончайшие слои тумана. Кто-то спит в комнате под нами...
наиболее яркий свет... Эти флюиды главным образом сосредоточены на
поверхности земли.
Этот мох вдруг озарился светом, по нему пробегают вспыхивающие огоньки, он
колышется, становится совершенно явственным... Это, должно быть, подул
ветер, не правда ли? Все кругом тускло мерцает. Вдоль стен тянутся
какие-то фосфоресцирующие облака. Самый воздух наполняется слабо
светящимися струйками. Я вижу ветер.
это оставляет после себя кратковременный прерывистый след, похожий на
огненное кружево.
перекрещивания двух плоскостей значительно более ярко выражены, чем все
остальное. Из остроконечных башенок вырываются целые пучки лазоревых
огоньков, тогда как громоотвод выбрасывает огромный, неистощимый сноп
голубых искр... Все эти синие и красные огоньки словно тают и обращаются в
фиолетовые, а фиолетовые непрерывно стремятся обратиться в красные или
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Беляев Александр