от преследователя.
виду.
изрыгаемые этим нависшим в высоте сиянием, поверхности Земли? Зачем Принц
схватил Эвлюэллу? Где Гормон? Что делают наши Защитники? Почему корабли
врага не падают?
булыжникам дворика, и не понимал ничего.
пальцами глаз: до меня вдруг дошло, что я мог уснуть стоя. Может мне стоит
попросить членства в союзе Сомнамбул? Я положил руки на шаль Летописца,
наброшенную на плечи. Удивляюсь, как я мог завладеть ею.
утреннее небо, серое, с проблесками розового. Я почувствовал понуждающий
толчок, оглянулся в поисках тележки, но тут же вспомнил, что больше не
должен Наблюдать и ощутил опустошенность, большую, чем чувствовал обычно в
этот час.
уже сбиты, и их обломки беспорядочно лежат вокруг? Все кругом молчало. Я
больше не слышал небесного оркестра. А потом из этой мрачной тишины
донесся звук, грохочущий шум, словно по улицам города катились какие-то
повозки. И невидимые Музыканты тянули одну и ту же ноту, глубокую,
резонирующую и вдруг резко оборвавшуюся.
сбежали. Защитники, Мастера и Правители должно быть, с честью пали в
битве. Летописца Бэзила нигде не было видно. Не было видно и его
собратьев. Я зашел в свою комнату, вымытую и освеженную, поел, собрал свои
пожитки и отвесил прощальный поклон всей этой роскоши, с которой так и не
успел толком познакомиться. Я жалел, что так мало пробыл в Роуме, но, в
конце концов, Гормон был самым великолепным гидом, да и повидать мне
удалось немало.
Шлем мыслепередачи в комнате не реагировал на мои вопросы, и я не знал
размеров разрушений ни здесь, ни в других областях, но было очевидно, что
Роум вышел из-под контроля человека, и надо поторапливаться. Я подумал не
пойти ли в Ерслем, как посоветовал мне перед входом в Роум долговязый
Пилигрим, но потом отбросил эту мысль и решил избрать направление на Запад
к Перришу, который был не только ближе, но в котором еще и размещалась
штаб-квартира Летописцев.
я почувствовал неожиданный мощный и странный призыв предложить себя
Летописцам и добывать вместе с ними знания о более блистательных годах
нашей планеты.
Вокруг вразвалку лежали нищие: одни в наркотическом опьянении, другие
спали, большинство были мертвы. Мертвые лежали так, что было ясно: они
перебили друг друга, охваченные паникой и яростью. У трех черепов
информационного устройства с потерянным лицом сидел на корточках
Указатель. Я вошел, и он сказал:
вежливы. Они собирают нас.
раскачиваться. Я оставил его в покое и пошел дальше во дворец. К моему
удивлению, комнаты Принца были не заблокированы. Я вошел, пораженный
немыслимой роскошью ковров, занавесей, светильников, каминов. Я шел из
комнаты в комнату, дойдя до королевской постели, чьим балдахином служила
плоть колоссального моллюска с планеты другой звезды, и, глядя на зияющую
раковину, я дотронулся до немыслимо мягкой ткани, которой укрывался Принц
Роума, и вспомнил, что Эвлюэлла тоже лежала здесь, и, будь помоложе, я бы
расплакался.
в Перриш.
конструкции выкатилась на край площади, и из нее появилась примерно дюжина
фигур.
широкой, как у Гормона, грудной клеткой, и только непомерная длина рук
указывала на то, что это чужаки. Их кожа была на вид какой-то странной, и,
будь я поближе, мне удалось бы получше разглядеть их глаза, губы, ноздри,
отличающиеся от человеческих. Не обращая никакого внимания на меня, они
пересекли площадь, идя валкой, развинченной походкой, что живо напомнило
мне гормонову манеру ходить, и вошли во дворец. Они не казались ни
спесивыми, ни воинственными.
магнетическое воздействие.
Зимний холод проник в мою душу. Я размышлял: была ли это грусть по павшему
Роуму? Или я скорбел о пропавшей Эвлюэлле. Или причиной было всего лишь
то, что я пропустил уже три наблюдения и, подобно любому наркоману,
испытывал от этого муки лишения?
новыми хозяевами заставлял жителей Роума прятаться. Время от времени мимо
с жужжанием проезжали машины пришельцев, но я даже не поворачивал головы.
Я подошел к западным воротам города, когда солнце уже почти скрылось за
горизонтом. Они были распахнуты, открывая мне вид на прекрасный холм, на
чьей груди росли деревья с темно-зелеными кронами. Я прошел под аркой и
увидел невдалеке фигуру Пилигрима, медленно бредущего по дороге из города.
плотные коричневые одежды не могли скрыть его молодость и силу. Он шел,
выпрямившись, развернув плечи, и все же его походка была запинающейся и
шаркающей походкой старика. Когда я догнал его и заглянул под капюшон, я
все понял: к его бронзовой маске, которую носили Пилигримы, был приделан
ревербератор, используемый слепыми, чтобы вовремя узнавать о встречающихся
на пути препятствиях. Он ощутил мое присутствие и сказал:
Пилигрима. Это был сильный, резкий, повелительный голос. Я ответил: - Я
никому не собираюсь причинять вреда. Я Наблюдатель, который прошлой ночью
потерял свое занятие.
по свету.
это небывалая удача, а я, потеряв Гормона и Эвлюэллу, был вынужден идти в
одиночку. - Я иду в Перриш. Идем?
тобой в Перриш. Но что за дела могут быть там у Наблюдателя?
предложить свои услуги Летописцам.
по дороге. Я дал ему руку, и он больше не спотыкался, а зашагал уверенной
молодой поступью. Время от времени он что-то бормотал, а, может, это
прорывались рыдания. Когда я расспрашивал его о жизни Пилигрима, он либо
отвечал уклончиво, либо отмалчивался. Мы шли уже час. Начинались леса. И
вдруг он сказал:
ибо Пилигримам запрещено показывать свое лицо. Может, он забыл, что я не
слепой.
лба, и прежде всего я увидел глаза, которые перестали видеть свет совсем
недавно. Зияющие дыры, в которых побывал не скальпель хирурга, а, скорее,
расставленные пальцы, а потом показался острый породистый нос, и наконец,
тонкие сжатые губы Принца Роума.