Чтение 12–й страницы книги ~Что может быть проще времени~

все, что от него зависит. А я поговорю с людьми.

- Спасибо, святой отец.

- Ты боишься смерти, сын мой?

- Не знаю. Я всегда думал, что мне не будет страшно. Поживем -
увидим.

- Ты должен обрести веру.

- Может быть. Если я когда-нибудь ее найду. Помолитесь за меня.

- Бог с тобой. Я буду молиться весь день.

Блейн стоял у окна и наблюдал, как в сумраке снова собиралась толпа -
люди подходили не спеша, без шума, спокойно, почти с безразличием, как
будто шли на школьный концерт, собрание фермеров или другое привычное,
вполне безобидное мероприятие.

Из кабинета через коридор до него доносились шаги шерифа, и он
подумал, знает ли шериф - хотя наверняка знает, он достаточно долго прожил
в этом городе, чтобы знать, - чего можно ожидать.

Блейн стоял у окна, взявшись руками за металлические прутья решетки.
Где-то в неухоженных деревьях на тюремном дворе, перед тем как заснуть,
устроившись поудобней на своей ветке, пела последнюю вечернюю песню птица.

Он стоял и смотрел, а в это время из своего убежища выполз Розовый и
стал расти и расширяться, пока не заполнил его мозг.

- Я пришел к тебе, чтобы остаться, - сказал он. - Мне надоело
прятаться. Теперь я знаю тебя. Я исследовал все углы и закоулки тебя и
теперь знаю, что ты такое есть. А через тебя - мир, в котором ты живешь,
мир, в котором живу я, поскольку это теперь и мой мир.

- Теперь без глупостей? - спросила та половина этого странного дуэта,
которая продолжала оставаться Блейном.

- Теперь без глупостей, - ответила другая половина. - Без воплей, без
паники, без попыток выбраться или скрыться. Мне только непонятно, что
такое смерть. Я не нашел объяснения понятию смерти, потому что прекращение
жизни необъяснимо. Такое просто невозможно, хотя где-то в глубине своей
памяти есть смутные воспоминания о тех, с кем это, кажется, произошло.

Блейн отошел от окна и, сев на койку, погрузился в воспоминания
Розового. Однако воспоминания приходили издалека и из глубокого прошлого и
были такими размытыми, нечеткими, что трудно было сказать, настоящие ли
это воспоминания, или просто игра воображения.

Потому что он видел несметное количество планет, и сонмы различных
народов, и множество незнакомых понятий, и беспорядочные обрывки знаний о
Вселенной, сваленные в кучу из десяти миллиардов соломинок, из которых,
как в той игре, практически невозможно вытащить одну соломинку, не
потревожив остальных.

- Ну, как ты там? - спросил незаметно вошедший шериф.

Блейн поднял голову:

- Да вроде бы ничего. Вот только что глядел на твоих приятелей на той
стороне улицы.

- Не бойся, - хмыкнул шериф. - Их не хватит, чтобы даже перейти
улицу. А если что, я выйду и поговорю с ними.

- А если они узнают, что я из "Фишхука"?

- Ну, этого-то они не узнают.

- Священнику ты сказал.

- Это другое дело, - сказал шериф, - я должен был сказать священнику.

- А он никому не скажет?

- А зачем? - спросил шериф.

Блейн промолчал, на такой вопрос обычно трудно ответить.

- Ты послал сообщение?

- Но не в "Фишхук". Одному приятелю, а он уже сообщит в "Фишхук".

- Не стоило тратить время, - сообщил Блейн. - "Фишхук" знает, где я.

Они уже наверняка пустили своих ищеек, и те взяли след много часов
тому назад. У него был всего один шанс скрыться от них - двигаться как
можно быстрее и никому не попадаться на глаза.

Вполне вероятно, что они сегодня вечером будут в городе, подумал он.
И в этом моя надежда, потому что "Фишхук" вряд ли допустит, чтобы здешняя
банда со мной разделалась.

Блейн поднялся с койки и подошел к окну.

- Вы можете уже выходить, - объявил он шерифу. - Они перешли улицу.

Да, конечно, им надо торопиться. Они должны успеть сделать свое дело,
пока не стало совсем темно. Потому что, когда придет настоящая, черная
ночь, нужно быть с своем уютном домике с закрытыми на все замки и засовы
дверями, запертыми окнами и опущенными шторами. И кабалистическими
знаками, охраняющими все входы-выходы. Потому что тогда, и только тогда,
можно чувствовать себя в безопасности от жутких сил, притаившихся в
темноте: от оборотней и башни, от вампиров, гоблинов, эльфов.

Шериф повернулся, прошел по коридору к себе в кабинет. Звякнул металл
вынимаемого из пирамиды ружья. Глухо лязгнул затвор: шериф дослал в ствол
патрон.

Толпа наплывала как темная, колышущаяся волна и, кроме шарканья ног,
не издавала ни единого звука.

Блейн завороженно наблюдал за ней, как будто все это происходило не с
ним, как будто это не имело к нему ни малейшего отношения. Как странно,
подумал он, ведь я же знаю, что толпа идет за мной.

Но это неважно, смерти же нет. Смерть бессмысленная, и о ней не стоит
думать. Это вопиющая расточительность, с которой нельзя мириться.

А кто же это говорил?

- Эй, - позвал он существо, которое было уже не существом, а частью
его самого, - это твоя идея. Это ты не можешь поверить в смерть.

А это истина, в которую не верить нельзя. Смерть - это реальность,
она присутствует постоянно, и под ее присмотром проходит краткое
существование всего живого.

Смерть есть, и она близко - слишком близко, чтоб позволить себе
роскошь отрицать ее. Она притаилась в ропоте толпы перед зданием, толпы,
которая уже перестала шаркать ногами и, собравшись перед входом, спорила с
шерифом. Толпы не было видно, но гулко разносился голос шерифа,
призывающего всех разойтись и отправляться по домам.

- Все, что вы здесь можете получить, - кричал шериф, - это полное
брюхо свинца!

Толпа кричала ему в ответ, снова шумел шериф, и так продолжалось
довольно долго. А Блейн стоял у решетки, и страх постепенно охватывал его,
сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, подобно приливу, прижимаясь
к жилам.

Наконец шериф вошел в здание. И за ним трое - злые и испуганные,
однако их страх был надежно спрятан за целеустремленным и угрюмым
выражением лиц.

Пройдя через кабинет в коридор, шериф остановился у камеры. Ружье
безвольно болталось у него в руке. Трое мужчин стояли рядом с ним.

Стараясь не показать свою растерянность, он посмотрел на Блейна.

- Мне очень жаль, Блейн, - сказал он, - но я не могу. Эти люди - мои
друзья. Я с ними вырос. Я не могу в них стрелять.

- Конечно, не можешь, - ответил Блейн, - трус, жалкий трус.

- А ну давай ключи! - рявкнул один из тройки. - Пора его выводить.

- Ключи на гвозде за дверью, - сказал шериф.

Он поглядел на Блейна.

- Я ничего не могу поделать, - сказал он.

- Можешь пойти и застрелиться, - посоветовал Блейн. - Усиленно
рекомендую.

Вернулся человек с ключом, и шериф отошел в сторону.

- У меня есть одно условие, - обратился Блейн к отпирающему дверь. -
Я выйду отсюда сам.

- Ха! - усмехнулся тот.

- Я сказал, что выйду сам. Я не дам себя тащить.

- Ты выйдешь так, как нам будет удобно, - прорычал человек.

- Это же мелочь, - вмешался шериф. - Какая вам разница.

- Ну ладно, выходи.

Блейн вышел в коридор. Двое мужчин встали по бокам, один сзади. Никто
к нему не прикоснулся. Тот, у кого были ключи, швырнул их на пол. Звук их
падения наполнил коридор неприятным звоном.

Вот оно, подумал Блейн, невероятно, но это все происходит со мной.

- Пошел вперед, парапсих проклятый! - идущий сзади пихнул его в
спину.

- Ты хотел идти сам, - сказал другой. - Покажи, как ты умеешь ходить.

Блейн пошел твердо и уверенно, сосредоточиваясь на каждом шаге, чтоб
не споткнуться. Он не должен споткнуться, он не должен допустить ничего,
что могло бы его унизить.

Еще жива надежда, сказал он себе. Еще есть шанс, что прибыл
кто-нибудь из "Фишхука" и ждет, чтобы похитить меня. Или Гарриет нашла
помощь и возвращается или уже вернулась. Хотя маловероятно, подумал он.
Прошло не так много времени, и она не знает, насколько опасно положение.

Блейн твердо прошагал через кабинет шерифа и спустился к выходу,
неотступно сопровождаемый тремя горожанами.

Кто-то с насмешливой вежливостью распахнул перед ним дверь на улицу.

Охваченный ужасом, Блейн на секунду замешкался: как только он выйдет
за дверь и окажется перед ожидающей толпой, надежд уже не останется.

- Вперед, грязный ублюдок! - рявкнул идущий сзади. - Тебя там ждут.

Уперевшись рукой Блейну между лопаток, он толкнул его. Чуть не упав,
Блейн перескочил через несколько ступенек, затем выровнялся и снова пошел
спокойным шагом.

И вот он уже переходит порог, и вот он перед толпой!