понравились пушистые существа там, в старом мире, на
Малакандре. Они уже не нужны? Неужели для Глубоких Небес они --
только старый хлам?
понимаю, о чем ты говоришь. Ты же не думаешь о них хуже оттого,
что они появились раньше, а теперь уже не появятся? У них --
свои времена, не эти. Мы -- по одну сторону волны, они -- по
другую. Все начинается заново.
разговаривает, -- потому (или не потому), что так и не решился
поднять глаза. Теперь он хотел кончить разговор. Он мог бы
сказать: "Ну, с меня хватит", -- не в пошлом, смешном смысле
этих слов, а в самом прямом, просто "хватит", словно ты вволю
наелся или выспался. Час назад ему было бы трудно это сказать,
а теперь он естественно произнес:
остров я хотел бы. Тогда мы могли бы встретиться снова, если
нам заблагорассудится.
же еще?
мир вокруг себя, словно она -- хозяйка этого дома. Он шагнул в
воду и выбрался на тот берег. Потом он поклонился -- неуклюже,
как любой современный мужчина, -- и пошел прочь от нее, к
ближайшему лесу. Ноги все еще подгибались и даже побаливали; он
испытывал странную, чисто физическую усталость. Присев на
минутку отдохнуть, он тут же заснул.
беспокойстве. Это никак не было связано с тем диковинным
гостем, которого он увидел возле себя. У его ног, уткнувшись в
них носом, лежал дракон; один его глаз был закрыт, другим он
глядел на Рэнсома. Приподнявшись на локте, Рэнсом увидел у
своей головы другого стража -- пушистого зверька, вроде
кенгуру, только желтого, именно желтого, он в жизни не встречал
такой яркой, чистой желтизны. Едва Рэнсом пошевелился, оба
зверя стали тыкаться в него носами. Они тыкались истыкались,
пока он не поднялся на ноги, а потом принялись подталкивать
куда-то. Дракон был слишком тяжел, Рэнсом не мог его отпихнуть,
а желтый кенгуру скакал вокруг него, тоже отрезая все пути,
кроме одного. Он сдался. Они подгоняли его, вели сквозь рощу
каких-то деревьев, повыше и потемнее, потом через полянку,
потом аллеей, где на деревьях росли пузыри, а там -- через
широкое поле серебряных высоких цветов. Наконец он понял, что
звери ведут его к своей госпоже. Она стояла неподалеку,
совершенно неподвижно, но не казалась праздной, словно и разум
ее, и даже тело заняты какой-то невидимой работой. Впервые он
внимательно разглядел ее -- она его не видела, -- и она
показалась ему еще более странной, чем прежде; ни одно земное
понятие не годилось. Противоположности соединялись в ней и
переходили друг в друга. Мы себе и представить этого не можем.
Попробую сказать так: ни мирскому, ни священному искусству не
создать ее изображения. Прекрасная, юная, обнаженная и не
знающая стыда, она была языческой богиней -- но лицо дышало
таким покоем, что показалось бы скучным, если бы не
сосредоточенная, почти вызывающая кротость. Лицо это,
напоминавшее о тишине и прохладе церкви, в которую входишь с
жаркой улицы, было лицом Мадонны. Он пугался того напряженного
покоя, который глядел из этих глаз; но в любую минуту она могла
рассмеяться, как ребенок, убежать резвее Дианы или заплясать,
как вакханка. А золотое небо висело над самой ее головой, звери
подбегали приветствовать ее, стряхивая по пути лягушек с
пушистых кустов, и воздух наполнился яркими комочками, похожими
на капли росы. Когда дракон и кенгуру приблизились к ней,
Женщина обернулась, приветливо подозвала их, и снова то, что
Рэнсом увидел, было таким, как бывает на Земле -- и совсем
иным. Она ласкала животных не как наездница, гордящаяся своим
конем, и не как девочка, играющая с котенком. В лице ее было
достоинство, в ласках -- снисходительность; она помнила, что
ласкавшиеся к ней твари ниже ее, и само это знание возвышало
их, превращало не в балованных любимцев, но в слуг. Когда
Рэнсом подошел ближе, она наклонилась и шепнула что-то в желтое
ухо кенгуру, а затем, обернувшись к дракону, издала какой-то
звук, похожий на его блеянье. Она как бы отпустила их, и они
убежали в лес.
Разве не для этого и существуют животные?
послал меня в ваш мир с какой-то целью. Ты знаешь, с какой?
народом.
где он.
сказала:
знаю, где он. Когда мы были совсем молодые, много дней назад,
мы прыгали с острова на остров. Когда он был на одном острове,
а я на другом, поднялась волна и нас отнесло в разные стороны.
единственный же он человек, кроме тебя!
друзья...
на такой вопрос?
Она жива? Где она? Когда ты в последний раз ее видела?
совсем спокойно. -- О чем ты? Это я -- Мать.
только она. Никакого другого звука не было, море и воздух
застыли, но где-то в призрачной дали вновь началась песня
огромного хора. И к нему вернулся страх, который рассеяли было
ее нелепые ответы.
славит Малельдила, ибо Он нисходит с Высоких Небес, чтобы
благословить меня на все времена, которые еще придут к нам. Он
силен, сила Его укрепляет меня, и ею живы эти славные твари.
единственные люди во всем этом мире?
я была! -- сказала она. -- Теперь я вижу. Я знала, что в старых
мирах, там, где хросса и сорны, много разумных существ. Но я
забыла, что и ваш мир старше нашего. Я поняла, вас теперь
много. Я-то думала, вас там тоже только двое. Я думала, ты --
Отец и Король вашего мира. А там живут уже дети детей, и ты,
наверное, один из них.
Матери, -- сказала Зеленая Женщина, и впервые в ее голосе
прозвучала изысканная даже церемонная вежливость. Рэнсом понял:
она знает теперь, что говорит не с равным.
благосклонно разговаривала с простым подданным. Ему нелегко