свежевыкованные доспехи своего слуги.
положив руку на покрытые шрамами, потерявшие от старости гибкость
колени.
Сначала потому, что верхом я был бы слишком заметен, ведь князь
прочесывал страну в поисках меня; а после потому, что мне это нравилось.
За пределами Хан-Гилена никто не знал моего лица, а руку я прятал. Я был
всего лишь бродягой, одним из многих. - Его улыбка стала шире. - Иногда
я вымокал под дождем, замерзал или был голоден; но я чувствовал себя
свободным, и это было великолепно. Я мог идти куда захочу,
останавливаться где нравилось. Полный цикл Великой Луны я провел в
деревушке, которая лишилась своего жреца.
-Среди простолюдинов?
добрыми людьми. И никто не знал, кем или чем я являюсь. Никто не называл
меня королем или принцем. Никто не кланялся мне ради моего отца. Один, -
он коротко хохотнул, - один даже подрался со мной. Одна из девушек
принялась ходить за мной по пятам, а она была обещана богатому человеку.
В его доме была деревянная дверь, а его отец держал быка и девять коров.
Он не собирался терпеть подобного мне соперника - тщедушного мальчишку с
женской косой. Он бросил мне вызов. Конечно, я его принял, а дама
наблюдала.
рассмеялся.
приемам мастера, а он был всего лишь пахарем. Он хорошенько размахнулся
и сбил меня с ног. Король был возмущен, но Мирейн только усмехался.
Наконец и король криво улыбнулся. - И что на это сказала дама? - Она
завизжала и кинулась мне на помощь, что было довольно приятно. Однако в
конце концов она решила, что лучше получить быка, девять коров и
деревянную дверь, чем милого, тело которого посвящено богу. Я совершил
над ними брачный обряд в тот день, когда уходил. К тому времени пришла
их собственная новая жрица, но они оба заявили: только я, и никто
другой, должен их поженить. Я предсказал им дюжину детишек и
благополучную жизнь, так что они были вполне довольны.
я понимаю, почему закон обязывает юных посвященных пускаться в
странствие, хотя мое в силу обстоятельств было сокращено. Но я за год
прошел все семь.
ждали хоть единой весточки от нее. Вам более не придется ждать.
позволив себе эту скупую ласку. - Я ждал бы тебя даже сто лет. -
Двадцати одного вполне достаточно. - Мирейн поднял голову: - Дедушка, я
не слишком вас беспокою? Мне лучше было не приходить?
находиться в каком-то другом месте.
***
время оставался у окна. Для него стала привычной эта минута тишины с
ночными запахами сада, наполняющими свежестью его спальню. Когда он
впервые здесь появился, была ранняя весна и перевалы только-только
открылись после зимних снегов. Теперь весна завладела миром. Ясная Луна
была темной, но Великая Луна поднималась, наливаясь до своей полноты.
Стены замка перед ним светились голубовато-белым сиянием.
мысль, что я могу оказаться неспособным справиться с твоим заданием?
заговорил, его слова можно было принять за обращение к Вадину, как бы
косвенно оно ни было.
укрощенных богов запада, чтобы являться по приказу кого угодно. Даже
собственного сына.
большим, нежели лунный свет, хотя до восхода солнца было еще далеко.
Король уже не раз говорил, что камень знает его. На появление Мирейна
замок реагировал как на восход солнца.
так плотно, как полагалось бы: ладонь была жестче там, где вопреки всем
законам горел золотой диск.
Заполняет мою руку, словно большая золотая монета, монета, нагретая на
огне, которую я не могу бросить. Иногда она больше, иногда меньше.
Иногда жжется не сильнее, чем перегревшийся на солнце металл, иногда
требуется вся моя бедная воля, чтобы терпеть в молчании. Я горжусь этим,
Вадин. Я никогда не плакал и не кричал, даже не говорил об этом с тех
пор как был маленьким. Никто никогда не знал об этой боли, только мать,
князь Хан-Гилена и, конечно же, моя сестра. - Он смолк, брови его
нахмурились, потом разошлись. Он почти улыбнулся. - Странно, что именно
сегодня я подумал о сестре. Должно быть, виновато мое настроение.
Безудержная жалость к самому себе. Впрочем, какая разница, как это
называть? И стоит ли от этого избавляться? Смотри.
Мирейна захватили его, зачаровали, втянули в себя. Он был в них. Он стал
Мирейном. Тело без особой красоты или значительности, сосредоточенное
вокруг мучительной боли. Но боль отступила, удерживаемая волей, сильной,
как закаленная сталь. Он увидел лицо, худое серьезное лицо ребенка с
янтарного цвета кожей и волосами, красными, как начищенная медь. Едва
научившись ходить, Элнан стала тенью Мирейна. Над этим часто смеялись
местные остряки, ибо он был темен, как черное дерево и вороново крыло,
она же - мед и огонь. Но она не отставала, несмотря на насмешки,
несмотря даже на явную жестокость.
своей няни и, пренебрегая послушной лошадью, подобающей девице, которой
едва исполнилось пять лет, украла его собственного пони (Мирейн уже не
ездил на нем, потому что вырос) и отправилась за ним на охоту. То, что
она справилась с черным дьяволом-пони, совсем его не удивило; но то, что
она вмешалась в погоню, вклинилась в группу из дюжины оруженосцев,
совершенно вывело его из себя.
мне, словно оковы. Ты мне здесь не нужна, я не хочу, чтобы ты висела у
меня на хвосте, не хочу...
перекосилась, волосы, в которых запутались веточки, лезли ей в глаза, но
в сравнении с ее взглядом все остальное не имело значения. Дети так не
смотрят.
мимо по горячему следу, не обращая внимания на его отсутствие. Он слышал
удаляющийся лай собак.
пришлось приложить все свои силы, чтобы удержать его, но при этом она не
подала и виду, как это трудно.
Тебе это известно.
в висках застучало. Он кинулся на нее, и они вместе свалились на землю.
Их лошади, испугавшись, перескочили через них и убежали; Мирейн оказался
внизу, Элиан барахталась сверху. Она почти ничего не весила, но ее локти
были коварно острыми.
добыл свое крученое ожерелье, потому что после этого...
большинства людей было бы достаточно, но Элиан не боялась ни бога, ни
человека. Она вонзила в нее зубы.
плоть. Боль, перекрывая взмывающую спиралью другую боль, вышибла из него
гнев и стыд и отбросила его на грань тьмы.
разрослась, и не было никакой надежды ее вынести. Однако Мирейн терпел,
осознавая всю ее полноту и ужас, как будто преисподняя разверзлась перед
ним. Хоть бы она ввергла его в милосердное забытье. Хоть бы... Боль
исчезла.
которого возможно только отсутствие боли, и после слепящего страдания
это принесло столь явное облегчение, что Мирейн готов был расплакаться.
В глазах у него прояснилось, и он увидел, что Элиан стоит рядом с ним на
коленях и прижимает его руку к своему сердцу, Лицо ее было серо-зеленым,
голос совершенно охрип. - Мирейн! О Мирейн!