Чтение 12–й страницы книги ~Пятая голова цербера~

сильной струей била почти черная в тусклом освещении кровь. Я отбросил
свое копье и кинулся к нему. Гладиатор мгновенно оказался на моем пути,
навалился на плечи. Все четыре его руки схватили меня. Он радостно
улыбался. Я был уверен, что через мгновение буду задушен, но, очевидно,
забавляясь, раб двумя руками начал отгибать мою голову назад.

На помощь мне пришла Пхаедрия. Я, признаться, не ожидал этого. В мою
свободную руку она вложила копье Дэвида со стеклянным наконечником, и я
ударил им прямо в горло гладиатора. Острое стекло разрезало ему кожу,
аорту, трахею...

Подхватив Дэвида, мы ушли без денег и без знаний, которые я хотел
получить, осмотрев тело раба.

Кое-как я сумел притащить Дэвида домой, сказав мистеру Миллиону, что
он упал, когда мы играли в саду. Сомневаюсь, что он поверил в это.

Есть еще одно дело, связанное с этим "приключением", то есть
убийством

После ухода я сделал открытие, которое произвело на меня тогда очень
сильное впечатление и постоянно искушает рассказать сразу о нем.

Однако, сначала я опишу то, что может быть только провидением. В
конце концов, это трудно объективно оценить, чтобы утверждать что-то с
уверенностью.

Когда я наносил гладиатору последний удар, мы были с ним лицом к
лицу. По-видимому, под влиянием света, падавшего из высоко расположенных
окон за нами, я увидел в его зрачках отражение своего лица.

И тут мне показалось, что это лицо очень походит на мое. С тех пор я
не могу забыть его. Ведь доктор Маршх как-то говорил, что можно создать
любое количество идентичных особей благодаря клонированию. И почему тогда
отца считают торговцем детьми?

Выйдя из заключения, я старался отыскать след моей матери. Я всюду
искал ту женщину с фотографии, которую показала мне тетка, но вскоре
пришлось смириться с фактом, что фотография была сделана очень давно,
может быть, даже на Земле.

Открытие, о котором я уже говорил, я сделал после убийства раба. На
дворе стояла середина лета. Поскольку мы очень волновались за Дэвида и
лихорадочно пытались объяснить причину увечья брата, я не думал об этом.
Помню, что раньше деревья были почти лишены листьев. Сейчас же было тепло,
воздух наполняла типично летняя влажность. В покрытых листвой деревьях
пели птицы. Фонтан в нашем саду извергал из своих недр теплую воду,
которая будет литься до самых заморозков. Когда я тащил Дэвида по тропинке
к дому, то остановился передохнуть у этого фонтана. Машинально я сунул
руку в бассейн и тут же отдернул. Вода была теплой. Мои шутки с памятью,
сопровождаемые потерей сознания, продолжались очень долго, всю зиму и
весну. Я ощутил себя странно потерянным.

Когда мы вошли в дом, мне на плечо вскочила обезьянка отца. Потом
мистер Миллион объяснил, что она принадлежит мне, что этот зверек приручен
мною. Я не узнал ее, но, судя по ее поведению, она хорошо знала меня.

С тех пор я опекаю Попо. Когда я был в заключении, за ней ухаживал
мистер Миллион. В хорошую погоду она взбиралась по серым, обшарпанным
стенам нашего дома. Когда я замечаю ее сгорбленную фигурку, бегущую по
парапету, мне кажется, что отец жив и вот-вот позовет меня к себе в
библиотеку.

Отец не вызывал врача для брата и занимался им сам. Если он и пытался
узнать, где Дэвид так поранился, то ничем не выказывал своего любопытства.

Лично я считаю, он думал - хотя теперь это не имеет никакого
значения, - что это я чем-то ткнул его во время драки. Я говорю так,
поскольку с того времени ничего не боялся и провел немало лет в обществе
отчаянных преступников.

С того времени, как с Дэвидом случилось несчастье, отец начал
относиться ко мне с опаской. Не знаю, чем это было вызвано, может быть, я
совершил или сказал что-то такое во время выпавшей из моей памяти зимы, но
наши ночные встречи прекратились.

Пхаедрия, тетка и мистер Миллион очень часто навещали Дэвида. Его
комната стала чем-то вроде места встреч. Только иногда этим встречам мешал
отец. Потом стала приходить Меридоль. Она была маленькой, милой
блондинкой, и я очень полюбил ее. Часто я провожал ее домой.

На обратном пути я останавливался возле невольничьего рынка, как
бывало раньше с мистером Миллионом и Дэвидом, чтобы купить сэндвич, чашку
сладкого кофе и поглазеть на торги. Нет ничего интереснее, чем лица
невольников. Я присматривался к ним с любопытством исследователя.

Прошло много времени, может быть, месяц, пока я понял, почему это
делаю.

На площадь привели молодого юношу, раба для уборки улиц. Лицо и плечи
его покрывали шрамы от бича, зубы были выбиты. Я узнал его. Лицо в шрамах
было моим лицом и лицом моего отца!

Я хотел купить его и освободить, однако, на мой вопрос он ответил так
услужливо и так типично для раба, что я отвернулся, огорченный.

В тот вечер отец приказал мне прийти в библиотеку. Это было впервые
после того, как Дэвид получил ранение.

Я сидел и присматривался к нашим отражениям в зеркале, прикрывавшем
вход в лабораторию.

Он выглядел моложе, чем был в действительности, а я старше. Мы могли
бы быть одним и тем же человеком. Когда он повернул ко мне лицо, то над
его плечом я не увидел отражения своего. Были видны только его и мои руки.
Мы вполне могли быть четвероруким гладиатором. Не могу вспомнить, кто
первым подал мысль убить его. Я только вспоминаю, что в один из вечеров,
когда я проводил Меридоль и Пхаедрию домой и готовился ко сну, внезапно
мне в голову пришла мысль, что мы только что об этом говорили, сидя с
мистером Миллионом и теткой возле кровати Дэвида.

Конечно, мы не говорили в открытую.

Быть может, мы даже сами себе не хотели признаться в этих мыслях.
Тетка вспомнила о деньгах, которые где-то спрятал отец, а Пхаедрия о яхте,
огромной, как дворец. Дэвид смеялся и говорил, что все волнения в мире
идут только от денег.

Я же ничего не говорил, а думал о часах, неделях и месяцах, которые
ОН украл у меня. Я думал об уничтожении моей личности, которую из ночи в
ночь ОН методически уродовал.

Я думал о том, что сегодня ночью могу пойти в библиотеку, а прийти в
себя уже стариком.

Мне стало ясно, что нужно сделать, причем немедленно, потому что если
я скажу ему об этом, когда буду корчиться на кожаном диване в
наркотическом сне, то он прикончит меня без малейших колебаний.

Ожидая прихода слуги, я разрабатывал план.

Не будет никакого следствия, так как никто не узнает о смерти отца. Я
просто-напросто заменю его. Клиенты не заметят подмены.

Знакомым я передам через Пхаедрию, что поссорился с отцом и ушел из
дому.

Какое-то время, конечно, мне не стоит показываться на людях.

Потом время от времени я буду разговаривать в темной комнате с
кем-нибудь из тех, кто знал отца, проверяя, как воспринимают меня.

Этот план так и не был осуществлен, но тогда он казался мне вполне
реальным и относительно простым в осуществлении.

У меня в кармане всегда лежал скальпель. Тело я рассчитывал
уничтожить в лаборатории.

Но он все прочел на моем лице. Разговаривал он со мной тогда, как
обычно, но все уже знал. В комнате стояли цветы, их никогда не было здесь
раньше, и я начал сомневаться, не разгадал ли он все это заранее и
приказал принести их? Он не приказал мне лечь на диван, только кивнул на
кресло, а сам сел за стол.

- Сегодня у нас будет гость, - сообщил он.

Я пристально посмотрел на него.

- Ты сердишься на меня. Я вижу, как в тебе зреет злоба. Ты знаешь,
кто...

Он хотел еще что-то сказать, но его перебил стук в дверь. Вошла
Перисса, ведя за собой девушку и доктора Маршха.

Меня удивило его присутствие, но еще больше присутствие девушки.

- Добрый вечер, доктор, - поздоровался отец. - Как отдыхаете у нас?

Маршх улыбнулся, показав крупные зубы. На этот раз он был одет по
нашей последней моде.

- Прекрасно. И душой, и телом. Я видел, как голая девушка, в два раза
выше самого высокого мужчины, проходит сквозь стену...

- Это голограмма, доктор.

- Я так и понял. Я видел еще много странных вещей. Могу все
перечислить, но не хочу отнимать у вас время. Достаточно сказать, что у
вас здесь прекрасное заведение, хотя, я думаю, вы и сами это знаете.

- Знаю, но всегда приятно услышать это еще раз, - кивнул отец. - Вы
хотите поговорить о договоре? - Он посмотрел на девушку.

Девушка встала, чмокнула доктора в щеку и вышла из комнаты.

Тяжелая дверь с тихим щелчком закрылась за ней.

Так щелкают контакты реле и трескается стекло.

Я много раз вспоминал уход девушки: ее туфли на высоких каблуках и
толстых подошвах, ее обнаженную шею, собранные в тугой комок на затылке
роскошные волосы. Она даже не догадывалась, что закрытая за ней дверь
означает конец мира, который она так хорошо знала.

- Когда вы выйдете отсюда, сэр, она будет вас ждать.

- Если и нет, то наверняка у вас есть средства заставить ее сделать
это. - Глаза антрополога блестели в свете лампы. - Однако, давайте
вернемся к делу!

- Вы, сэр, исследуете расы. Можно ли группу мужчин, похожих друг на
друга, которые, к тому же, более-менее одинаково мыслят, назвать расой?