Чтение 12–й страницы книги ~Нарцисс в цепях~

Я не умею выразить этот голод в словах. Мика повернул голову, заглянул мне в глаза, и что-то открылось во мне, какая-то дверь, о которой я понятия не имела, распахнулась настежь. Оттуда рванул ветер, ветер, созданный из темноты и тишины могилы. Ветер с легкой примесью электрической теплоты, как мех, трущийся о голую кожу. Ветер, на вкус как оба мои мужчины. Но я была центром, тем, кто может выдержать в себе их обоих и не разорваться. Жизнь и смерть, похоть и любовь.

- Кто ты? - спросил Мика удивленным шепотом.

Я всегда думала, что вампиры берут своих жертв - крадут у них волю взглядом и подминают под свою, вроде изнасилования магией. Но сейчас я знала, что это на самом деле сложнее, - и проще. Я видела глазами Жан-Клода, ощущала его силой. Глядя в лицо Мики вплотную к моему, я ощущала, видела, чуяла его голод. Вожделение, огромное неутоленное вожделение, и давно уже. Но под ним - голод еще сильнее, голод по силе и защите, которую сила дает. Я будто чуяла этот голод ноздрями, катала его вкус на языке. Пока я смотрела в эти желто-зеленые глаза на таком человеческом лице, Жан-Клод дал мне ключи к душе Мики.

- Я - Сила, Нимир-Радж. Такая сила, которая может согреть тебя в самую холодную ночь.

Сила веяла по его коже обжигающим ветром, и этот ветер смешался с силой, бывшей внутри меня, скрутился с ней и воткнулся в мое тело как нож. У меня из горла вырвался стон, и Мика эхом повторил его. Сила превратилась во что-то более нежное, что-то ласкающее изнутри, а не колющее, что-то, о чем мечталось всю жизнь. По выражению лица Мики я поняла, что и он ощутил то же самое.

Какой-то ветер пошевелил концы его волос. Он провеял между нами как острие, где встречаются тепло и холод и создают нечто, чего не могут создать порознь, что-то большое и клубящееся, ветер такой силы, что сметает дома и выворачивает столбы.

Он сжал руки, которыми держал меня:

- Я - Нимир-Радж, меня не возьмешь на иллюзии.

Я встала на колени, не разрывая кольца его рук, и прижалась к нему спереди. Мы были почти одного роста, и встречный взгляд был невероятно близок. Сила вокруг притискивала нас друг к другу как гигантская ладонь. Его тело ответило мне, и он снова стал большим, тесно упираясь мне в пах и в живот. То, что должно было вызвать у меня смущение и растерянность, но не вызвало. Я знала, что Жан-Клод питается похотью так же, как и кровью, но никогда не понимала, что это на самом деле значит до этих пор, когда плоть Мики коснулась моей. Не само его прикосновение, твердого и жесткого, к моему телу, заставило меня затрепетать - а голод в его теле. Он пробивался сквозь плоть, будто мне представали кирпичики его существа, слишком простые, чтобы описать словами, потребности, не имеющие никакого отношения к языку, а принадлежащие только обнаженному телу.

Он закрыл глаза и тихо застонал.

- То, что я предлагаю, - не иллюзия, Нимир-Радж.

Он покачал головой:

- Одного секса мало.

- Я не предлагаю секса - сейчас я предлагаю другое.

С этими словами я прижалась сильнее, и он содрогнулся, издав горлом звук, очень похожий на скулеж.

- Я предлагаю вкус силы, Нимир-Радж, маленький кусочек того, что я могу тебе дать.

Умом я знала, что это ложь, но сердцем знала, что это правда. Я могу предложить ему силу и плоть - две вещи, которых он хотел, желал превыше всего прочего. Это была идеальная наживка, и это было неправильно. Я хотела податься назад, укротить эту силу, но Жан-Клод не дал. Он вбивал в меня свою силу как эхо собственного тела, подчинял меня. Слишком поздно было мне питаться, как питаются люди, и вернуть ему его силу. Он много ночей избегал меня, потому что я была слаба. И вот я стала сильной, а он ослабел, и в городе у нас враги. Мы не можем позволить себе слабости. Все это я поняла в мгновение ока, от его сознания - к моему. И вот это зернышко сомнения - Разве мы можем позволить себе слабость? - и не позволило мне его заглушить.

- Что ты хочешь взамен? - спросил Мика шепотом на грани отчаяния, и мы оба знали: что я ни попрошу, он это сделает.

- Я хочу пить теплый бег твоего тела, наполнить рот той горячей жидкостью, что бежит вот здесь.

И я потерлась губами о его шею. Аромат такой близкой крови завил мне желудок узлом, но мы были близко, очень близко, только не спешить, только не спугнуть. Как рыбаки. Мы забросили сеть, и теперь надо было только, чтобы рыба перестала биться и затихла.

Губы мои витали над его шеей, когда он произнес:

- Покажи, что у тебя достаточно силы, чтобы это того стоило, и я отдам тебе любую жидкость своего тела.

Я отвела его волосы в сторону, они упали обратно. Я тогда намотала их на кулак, чтобы не мешали, и даже это движение заставило его простонать. Обнажилась длинная гладкая линия шеи. Он отвернул голову вбок, будто знал, чего я хочу. Билась крупная артерия на шее, как живое существо с отдельной жизнью, и я будто хотела выпустить его на свободу.

И я лизнула пульсирующую кожу. Я хотела быть нежной, я очень много хотела, но кожа скользила, безупречная, у меня во рту, и запах его опьянил меня как тончайшие духи. Пульс бился у меня во рту, и я охватила зубами эту дрожь, я съедала его, вонзая зубы в кожу, в плоть, в его силу, в его зверя.

И мои зверь проснулся в теле, будто огромная тварь всплыла из океанских глубин, растущий левиафан, разбухающий так, что не мог удержаться внутри меня, и коснулся зверя Мики, и тогда остановился, повис в черной воде. Две силы плавали в глубине, касаясь огромными скользкими боками, и я ощущала это как трение о бархат, только у этого бархата были мышцы, кожа, и он был тверд даже когда был мягок. В сознании плыл образ гигантского кота, трущегося об меня изнутри, только этот образ не мог передать всего. Я видала, как мелькает зверь в глазах Ричарда, подобно огромному контуру океанского жителя, смутно видному в воде, и вот этот был такой же огромный, ошеломительный. Я пила силу Мики, но не только ртом, не только горлом - всем, чем я его касалась, я питалась от него. Его сердце билось под моей обнаженной грудью. Я ощущала бегущую по его телу кровь, ощущала каждый дюйм этого прижатого ко мне тела. Чуяла его голод, его желание, и я ела его. Я питалась от его шеи, будто пульс был начинкой, сердцевиной толстого пирога, и когда я сгрызу всю кожу, вот тут-то и доберусь до самой вкусноты. Я втянула в себя кровь, и с первым ощущением сладкого металлического вкуса все притворство, вся мишура отлетела прочь, утонув в запахе свежей крови, вкусе разорванной плоти, ощущении мяса и крови во рту. Руки его у меня на спине, ногами я обхватила его, оседлала. Где-то на периферии разума я отмечала, что он не во мне, он все еще прижат между нашими телами, такой твердый и готовый, что дрожал, упираясь мне в живот. Дыхание Мики учащалось, кто-то стонал, как животное, и это была я.

Его ногти впились мне в спину за миг до того, как он пролился на меня обжигающей волной, и звуки, которые он издавал, были слишком тихи для воплей и слишком неясны для слов.

На том конце этой метафизической нити, что нас связывала, я ощутила, как Жан-Клод успокаивается, насытившись. И я оторвала рот от разорванного горла Мики, припала щекой к его голому плечу, все еще обнимая его руками и ногами, а его руки крепко держали меня. Я вся была покрыта жидкостью, груди от нее стали липкими. Она сбегала тяжелыми струйками по моему телу, заворачивала на живот, сползала на бедра.

Он сидел на коленях, держа свой и мой вес, пока дыхание у нас становилось реже и громкий пульс наших тел затихал, переходя в тишину, и в этой тишине не было ничего, кроме ощущения его кожи, природного запаха секса и где-то вдалеке - удовлетворенности вампира.

Глава 10

Душ был групповой, как бывает в клубах здоровья, но я была в нем одна. Я отмылась, тщательно оттерлась, но чувствовала себя как леди Макбет, вопящая "Прочь, проклятое пятно!". Будто мне уже никогда не отмыться дочиста. Я сидела на кафеле под хлещущими струями горячей воды, прижав колени к груди. Плакать я не собиралась, но плакала. Медленные слезы, холодные по сравнению с водой, стекали по щекам, и я не знала точно, отчего плачу. В голове была пустота. Обычно, когда я стараюсь прогнать мысли, ничего не выходит, но сейчас была только вода, жар, гладкий кафель и голосок в голове, неутомимый и непрестанный, как белка в колесе. Я не слышала, что он говорит - наверное, не хотела слышать. Знаю только, что он орал.

Я обернулась на шум - это была Черри, все еще голая. Никто из леопардов никогда не одевался, только когда я заставляла. Я от нее отвернулась - не надо, чтобы она видела мои слезы. Я для нее Нимир-Ра, каменная стена. Камни не плачут.

Я знала, что она стоит надо мной, еще до того, как изменился шум воды. Она нагнулась, вода потекла по ней, и я вздрогнула от внезапного прикосновения прохладного воздуха, сменившего воду. Я не повернулась. Черри коснулась моих промокших волос. Когда я не возразила, она обняла меня, медленно охватив руками, будто ожидала, что я пожалуюсь.

Я застыла в ее руках, в ее обернувшем меня теле. Она просто держала меня, склонившись головой ко мне, и ее тело прикрыло меня от воды, мне стало холоднее, хотя она была как жар на моей мокрой коже. Я плакала, а Черри меня держала.

Вслух я не рыдала. Только медленно текли слезы, пока Черри обнимала меня, и я ей не мешала. Наконец слезы кончились, и остались только вода, да тепло, да ощущение тела Черри. Есть в соприкосновении тел уют, который куда шире секса. Я высвободилась, и она отодвинулась. Я встала и отключила воду - вдруг наступила полная тишина. Можно было ощутить давление ночи на улице. Даже не глядя в окно, я знала, что ночь движется к концу; часа два пополуночи, если не три. Через несколько часов наступит рассвет. Я должна знать, почему Жан-Клод в тюрьме. Все остальное может подождать. В городе появились враги, и я должна знать, кто они и чего хотят. После этого можно будет подумать о том, что сейчас случилось, но потом, потом. Умение уходить от неприятных мыслей - одно из лучших моих качеств.

Черри протянула мне полотенце и себе взяла другое. Я обернула волосы и взяла себе второе для тела. Мы молча вытерлись, не глядя друг на друга. Это не протокол для душевой; девчонки так же готовы об этом трепаться, как парни. Я просто не хотела говорить о том, что было. Не сейчас.

Обернувшись большим полотенцем, я спросила:

- Почему Жан-Клод в тюрьме?

- За убийство тебя, - ответила она.

Я вытаращила глаза, а когда обрела дар речи, сказала:

- Повтори, пожалуйста, еще раз. Помедленнее.

- Кто-то сделал снимок, как Жан-Клод выносит тебя из клуба. Ты была вся в крови, Анита. И он был залит твоей кровью. - Она пожала плечами и вытерла на длинной ноге пятно, которое пропустила.

- Но я же жива, - сказала я, и это прозвучало почти глупо.

- А как ты объяснишь, что за несколько дней залечила раны, от которых тебе полагалось бы умереть?

Она выпрямилась и закинула полотенце на плечо, не потрудившись прикрыть хотя бы дюйм своего тела.

- Я не хочу, чтобы он сидел в тюрьме за то, чего не делал, - сказала я.

- Если ты сегодня туда пойдешь, полицейские захотят узнать, как это ты вылечилась. И что ты им скажешь?

Она смотрела прямо на меня, так прямо, что мне хотелось поежиться.

- Ты говоришь со мной как с ликантропом, который скрывает свою суть. Я не оборотень, Черри.

Она опустила глаза, чтобы не смотреть в мои. Вот точно так они переглянулись там, в комнате, когда я очнулась. Я взяла ее за подбородок (для этого пришлось поднять руку повыше).

- Так. Чего вы мне не сказали?

Из-за двери прозвучал мужской голос:

- Прошу прощения, мог бы я войти и помыться?

Это был Мика. Я думала бежать без оглядки, как только еще раз его увижу, но что-то в глазах Черри заставило меня остановиться. Страх. И еще что-то, чего я до конца не поняла.

- Одну минуту! - крикнула я. И обратилась к Черри: - Черри, расскажи. Что бы оно ни было, скажи мне.

Она затрясла головой. Боится, но чего?

- Ты меня боишься? - Я не смогла скрыть удивления.

Она кивнула и снова опустила глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом.

- Я никому из вас не причиню вреда. Никогда.

- Но за такое можешь, - прошептала она.

Я схватила ее за руку:

- А ну-ка, рассказывай.

Она открыла рот, закрыла и повернулась к двери за миг до того, как вошел Мика Каллахан, будто она услышала его раньше, чем я. Он был по-прежнему гол. Я думала, что смущусь, но нет. Как-то я предчувствовала, что мне не понравится, если я узнаю, что скрывает от меня Черри.

Мика уже причесался. Да, курчавые, а не волнистые. Кудри тугие, но не мелкие. Цвет - оттенок темно-темно-каштанового, почти черного, какой бывает у тех, кто в детстве блондин, а потом темнеет. Кудри спадали чуть ниже плеч, и я, проследив за ними, остановилась взглядом на груди. И быстро подняла глаза, чтобы вернуться к лицу. Глаза в глаза - вот в чем дело. Я начала смущаться.

- Я тебе сказала, что через минуту выйду.

Голос мой прозвучал сердито, и я была рада этому.

А то, что при этом я прижимала к телу полотенце - так это случайное совпадение.

- Я слышал, - ответил он безразличным голосом и с безразличным лицом. Не настолько пустым, насколько бывает у вампиров - они здесь чемпионы. Но он пытался.

- Тогда подожди за дверью, пока мы кончим.

- Черри тебя боится, - сказал он.

Я мрачно посмотрела на него, потом на нее:

- Боже мой, почему?

Черри посмотрела на него, и он слегка кивнул. Она отодвинулась от меня к двери. Из душевой не вышла, но отошла от меня как можно дальше.

- Что за чертовщина тут творится? - спросила я.

Мика стоял от меня футах в четырех - близко, но не слишком. Теперь лучше были видны его глаза, и они были ну очень человеческими. Сразу было заметно, что они не шли к этому лицу.

- Она боится, что ты убьешь гонца с дурными вестями, - сказал он тихим голосом.

- Слушай, надоели мне эти танцы вокруг да около.

Выкладывай.

Он кивнул и поморщился, как от боли.

- Кажется, врачи думают, что ты заразилась ликантропией.

Я покачала головой:

- Змеиная ликантропия истинной ликантропией не является. Змеелюди либо заколдованы ведьмой, либо наследуют это свойство, как лебедины. - Это напомнило мне о женщинах, прикованных в комнате мечей. - Кстати, что случилось с этими лебединками, когда мы ушли?

Мика недоуменно нахмурился:

- Не знаю, о чем ты говоришь.

Натэниел вошел в душ без предупреждения. Я в своем полотенце начинала ощущать себя одетой слишком официально.

- Мы их спасли.

- Предводитель змей передумал, когда я его ранила?

- Он передумал, когда Сильвия и Джемиль едва его не убили.

Ага.

- Так что с ними все в порядке?

Он кивнул, но глаза его были серьезны и сочувственны, как у человека, который вот сейчас скажет горестную весть.

- Так, и ты туда же. Змеелюдством я не могла заразиться, такого не бывает.

- Грегори - не змеечеловек, - сказал он голосом таким же сочувственным, как его глаза.

Я заморгала:

- Ты о чем?

Натэниел сунулся дальше в душевую, но Черри поймала его за руку и остановила у дверей - чтобы смыться быстро, если что. За ними в дверях появился Зейн. Все тот же, шести с лишним футов ростом, очень тощий, но мускулистый парень, которого я впервые увидела, когда он громил приемный покой больницы. Но волосы он перекрасил в радужный бледно-зеленый цвет, обрезал коротко и слепил острыми чешуйками. А то, что он был полностью одет, показалось мне странным. Конечно, дело тут в Зейновом понятии о повседневной одежде - кожаные штаны и куртка на голое тело.

Я посмотрела на эту троицу в дверях - все серьезные, как в церкви. Я вспомнила, как Грегори рухнул на меня во время боя. Уколол когтями.

- Меня еще не так драли леопарды-оборотни, и я не заразилась.

- Доктор Лилиан думает, что на этот раз получилась глубокая колотая рана, а не поверхностный широкий порез, - сказал Черри почти трясущимся голосом. Она была напугана, не знала, как я восприму новости... а может, еще чего-то боялась, только чего?

- Ребята, я не стану вам настоящей Нимир-Ра. Мне не подцепить ликантропию. Если бы это было возможно... меня много раз драли когтями и зубами. Я бы уже ходила мохнатая.

Они только смотрели на меня большими глазами. Я повернулась к Мике. Лицо его было тщательно-нейтральным, но в глазах тень... жалости. Жалости? Я ее никогда не знала - по крайней мере как объект.

- Да ведь вы всерьез! - сказала я.

- У тебя были все вторичные симптомы, - произнес он. - Быстрое заживление ран, такое, что мышцы свело. Температура такая, что человеческий мозг сварился бы. Когда ее тебе сбили, ты чуть не погибла. Тебе надо было спечься в тепле, в жаре твоего парда, чтобы исцелиться. Вот так мы тебя лечили. Это бы не помогло, если бы ты не была одной из нас.

Я покачала головой:

- Не верю.

- Ладно, - пожал плечами он, - еще две недели до полной луны. До этого времени ты в первый раз не перекинешься. Время есть.

- Для чего? - спросила я.

- Время погоревать.

Я отвернулась от сочувствия, от жалости в этих глазах. А, черт! Все равно не верю.

- А анализ крови? Он должен был бы сказать, да или нет.

Ответила Черри:

- Волчья ликантропия проявляется в крови в срок от двадцати четырех до сорока восьми часов, иногда до семидесяти двух. Леопардовая, как и для других больших кошек, может быть обнаружена в крови в срок от сорока восьми часов до восьми суток. Сейчас анализ крови ничего не покажет.

Я стояла и смотрела на них, пытаясь уложить это в голове, но оно туда не лезло. Тогда я сказала:

- Сегодня я должна вытащить из тюрьмы Жан-Клода. Я покажу полиции, что он меня не убивал.

- Твой пард мне сказал, что ты не хотела бы открываться. Чтобы твои полицейские друзья не узнали.

- Я не оборотень, - сказала я, и сама услышала в своем голосе упрямство.

Мика смотрел на меня, улыбаясь, и это меня взбесило.

- И нечего на меня так смотреть!

- Как?

- Как на бедную девушку, что тешит себя иллюзиями. Ты просто не все обо мне знаешь, не знаешь, откуда берется моя сила.

- Ты имеешь в виду метки вампира? - спросил он.

Я посмотрела мимо него на троицу в дверях. Почему-то они поежились.

- Как приятно знать, что мы - одна большая семья, где нет тайн друг от друга.

- Я обсуждал с врачами, может ли твое быстрое исцеление быть просто побочным эффектом меток, - сказал Мика.

- Иначе быть не может, - ответила я, но первая струйка сомнения уже холодом просачивалась мне в живот.

- Если тебе так лучше.

Я смотрела на эту сочувственную физиономию и чувствовала, как меня затопляет жар злости, а с ним - вибрирующая энергия. Зверь Ричарда... или мой? Я впервые позволила себе додумать эту мысль до конца. Это не своего ли зверя ощутила я с Микой? Не потому ли я не могла почувствовать, где Ричард и что он делает? В сегодняшней кутерьме я несколько раз думала о нем, но ни разу не ощутила полного раскрытия меток между нами. Я сочла, что это была энергия Ричарда, потому что она принадлежала ликантропу. А если не Ричарда? Тогда моя?

Кто-то тронул меня за руку, и я вздрогнула. Это был Мика.

- Ты побледнела. Может быть, сядешь?

Я шагнула назад и чуть не упала. Ему пришлось подхватить меня за руку, чтобы я не оказалась на скользком и мокром кафеле. Я хотела выдернуться, но голова кружилась и мир не стоял на месте. Мика опустил меня на пол.

- Опусти голову между колен.

Я села на полу по-турецки, спиной к стене, опустив голову на согнутые ноги, и ждала, чтобы прошло головокружение. Никогда я не падала в обморок. То есть от потери крови я теряла сознание, но от потрясения - никогда.

Когда ко мне вернулась способность мыслить, я медленно выпрямилась. Мика сидел возле меня, внимательный и сочувствующий, и я видеть его не могла. Прислонившись к стене замотанной в полотенце головой, я закрыла глаза.

- Где Элизабет и Грегори? - спросила я.

- Элизабет не хотела тебе помогать, - ответил Мика.

Я открыла глаза и повернулась - только головой, чтобы посмотреть на него.

- И у нее есть для того причина?

- Она тебя ненавидит, - просто ответил он.

- Да, она любила Габриэля, прежнего альфу, а я убила его. После этого трудно подружиться.

- Она ненавидит тебя не поэтому.

Я всмотрелась в его лицо:

- Что ты хочешь этим сказать?

- Ненавидит она тебя за то, что ты, будучи человеком, лучший вожак, чем она, хотя она и леопард. Ты заставляешь ее чувствовать себя слабой.

- Она и есть слабая.

Он улыбнулся, в глазах его сверкнули искорки.

- Да, ты права.

- Где Грегори?

- Ты его накажешь за то, что он тебя заразил? - спросил Мика.

Я оглянулась на ждущую у двери молчаливую троицу. И вдруг поняла, что значит групповая динамика. Они обращались с Микой как со своим Нимир-Раджем, предоставив ему разговаривать со мной - вроде как зовут на помощь мужа, когда жена слишком много выпьет. Мне это не слишком понравилось. Но если сосредоточиться на моменте, на ближайших проблемах, без теоретизирования, без заглядывания в будущее, то, может, как-нибудь выживу.