на землю птицы: они то складывают, то вновь раскрывают крылья, точно не
хотят расставаться с воздухом - и все же садятся; и сразу, будто по
волшебству, превращаются в черные комки, шагающие на невидимых ногах, и
выпрастывают крылья особенным, птичьим движением, мне почему-то
необыкновенно понятным. Я давно уже не верил ни в Бога, ни в ангелов, но
зрительные представления небесных сил сохранились у меня с детства; и я
думал, что эти крылатые красивые люди летели бы и садились не так, как
птицы: они не должны были бы делать быстрых движений, так как такие взмахи
крыльев свидетельствуют о суетливости. Когда я смотрел на птиц, опускающихся
с большой высоты, я всегда вспоминал убитого орла. Я вспоминал, как однажды
отец с винтовкой за плечом возвращался с неудачной охоты на кабана; я пошел
ему навстречу. Мне было тогда лет восемь. Отец взял меня за руку, потом
поглядел наверх и сказал:
наклоняясь набок, то опять выпрямляясь, он медленно, как мне казалось,
пролетал над нами. Было очень жарко и светло. - Орел может, не мигая,
смотреть на солнце, - подумал я. Отец долго целился, ведя мушку винтовки за
полетом орла, потом выстрелил. Орел тотчас же дернулся вверх, точно пуля его
подбросила в воздухе, сделал несколько быстрых взмахов крыльями и упал. На
земле он вертелся, как волчок, и раскрывал грязный клюв; перья его были в
крови. - Не подходи! - закричал мне отец, когда я бросился было к тому
месту, где упала птица.
Он лежал на земле, полураскрыв согнутое сломанное крыло, подогнув голову с
кровавым клювом, и желтый его глаз уже становился стеклянным. На одной его
лапе блестело кольцо, по которому что-то было нацарапано. - Орел-то старый,
- пробормотал отец. Я вспоминал об этом каждый раз, когда бывала метель,
потому что впервые вспомнил об убитом орле именно во время метели; я был
тогда в парке, на лыжах, и метель заставила меня искать убежища в небольшой
избушке, находившейся посередине пригородного леса. В этой избушке была
лыжная станция. Дождавшись тихой погоды, я снова вышел в лес: лыжи глубоко
погружались в мягкий, только что нападавший снег. Через некоторое время
ударил мороз и все небо мгновенно покраснело. - Будет ветер, - подумал я. Но
пока что стояла тишина. - Будет ветер, - повторил я вслух. И тогда
далеко-далеко в лесу вдруг что-то прозвенело. Упала ли ледяная сосулька с
дерева, зацепился ли легкий ветер об один из тех прозрачных сталактитов,
которые нависают на елях, - я не знаю. Знаю только, после этого вновь
наступило молчание, - и потом опять зазвенел лед. Будто маленький лесной
карлик, живущий где-нибудь в дупле, тихо играл на стеклянной скрипке. И
вдруг мне показалось, что громадное земное пространство свернулось, как
географическая карта, и что вместо России я очутился в сказочном
Шварцвальде. За деревьями стучат дятлы; белые снежные горы засыпают над
ледяными полями озер; и внизу, в долине, плывет в воздухе тоненькая звенящая
сеть, застывающая на морозе. В ту минуту - как каждый раз, когда я бывал
по-настоящему счастлив, - я исчез из моего сознания; так случалось в лесу, в
поле, над рекой, на берегу моря, так случалось, когда я читал книгу, которая
меня захватывала. Уже в те времена я слишком сильно чувствовал
несовершенство и недолговечность того безмолвного концерта, который окружал
меня везде, где бы я ни был. Он проходил сквозь меня, на его пути росли и
пропадали чудесные картины, незабываемые запахи, города Испании, драконы и
красавицы, - я же оставался странным существом с ненужными руками и ногами,
со множеством неудобных и бесполезных вещей, которые я носил на себе. Жизнь
моя казалась мне чужой. Я очень любил свой дом, свою семью, но мне часто
снился сон, будто я иду по нашему городу и прохожу мимо здания, в котором
живу, и непременно прохожу мимо, а зайти туда не могу, так как мне нужно
двигаться дальше. Что-то заставляло меня стремиться все дальше, - как будто
я не знал, что не увижу ничего нового. Я видел тот сон очень часто. Я нес в
себе бесконечное количество мыслей, ощущений и картин, которые я испытал и
видел, - и не чувствовал их веса. А при мысли о Клэр тело мое наливалось
расплавленным металлом, и все, о чем я продолжал думать, - идеи,
воспоминания, книги, - все неизменно торопилось оставить свой обычный вид, и
"Жизнь животных" Брема или умирающий орел - неизменно представлялись мне
высокими коленями Клэр, ее кофточкой, сквозь которую были видны круглые
томительные пятна, окружающие соски, ее глазами и лицом. Я старался не
думать о Клэр, но лишь изредка мне это удавалось. Были, впрочем, вечера,
когда я вовсе о ней не вспоминал: вернее, мысль о Клэр лежала в глубине
моего сознания, а мне казалось, что я забываю о ней.
думал о Клэр. Шел сильный снег; сигара, которую я курил, поминутно потухала.
На улицах не было никого, все окна были темны. Я шел и вспоминал песенку
клоуна:
и тот странный, зыбучий отклик, который получается всегда, если артист
играет на каком-нибудь музыкальном инструменте и поет на песчаной под
аккомпанемент этого мотива, не перестававшего мне слышаться. Вместе с тем
ожидание какого-то события вдруг появилось во мне - и тогда, подумав над
этим, я понял, что давно уже слышу за собой шаги. Я обернулся: окруженная
лисьим воротником своей шубки, как желтым облаком, широко открыв глаза,
глядя сквозь медленно падающий снег, - за мной шла Клэр. Мне показалось, что
недалеко за углом вдруг раздалось быстрое бульканье стекающей на тротуар
воды, потом ударили молотком по камню - и сразу после этого наступила та
тишина, которую я слышал во время припадков моей болезни. Мне стало трудно
дышать; снежный туман стоял вокруг меня - и все, что затем произошло,
случилось помимо меня и вне меня: мне было трудно говорить, и голос Клэр
доходил до меня словно издалека. - Здравствуйте, Клэр, - сказал я, - я вас
очень давно не видел. - Я была занята, - ответила Клэр, смеясь, - я выходила
замуж. - Клэр теперь замужем, - подумал я, не понимая. Но страшная привычка
к необходимости вести разговор как-то удерживала небольшую часть моего
ускользающего внимания, и я отвечал, и говорил, и даже огорчался во время
этого разговора; но все, что я произносил, было неправильно и не
соответствовало моим чувствам. Клэр, не переставая смеяться и пристально
смотреть на меня - и теперь я вспоминал, что на секунду в зрачках ее
мелькнул испуг, когда она поняла, что не может вывести меня из состояния
мгновенно наступившего оцепенения, - рассказала, что она замужем девять
месяцев, но что она не хочет портить фигуры. - Это хорошо, - пробормотал я,
поняв только фразу о том, что Клэр не хочет портить фигуры; а почему фигура
могла бы испортиться, этого я не слышал и не понял. В другое время простое
заявление о нежелании портить фигуру меня бы, конечно, удивило, как удивило
бы, если бы кто-нибудь сказал ни с того ни с сего: я не хочу, чтобы мне
отрезали ногу. - Вам придется примириться с тем, что я перестала быть
девушкой и стала женщиной. Помните наш первый разговор? - Примириться? -
подумал я, поймав это слово. - Да, надо примириться... Я не сержусь на вас,
Клэр, - сказал я. - Вас это не пугает? - продолжала Клэр. - Нет, напротив. -
Мы шли теперь вместе; я держал Клэр под руку; вокруг был снег, падавший
крупными хлопьями. - Запишите по-французски, - услышал я голос Клэр, и я
секунду вспоминал, кто это говорит со мной. - Claire n'etait plus vierge . - Хорошо, -
сказал я: - Claire n'etait plus vierge. - Когда мы дошли до гостиницы
Клэр, она проговорила:
нет дома.
большом расстоянии, я видел ее неподвижное лицо. Я не двинулся с места. Лицо
ее приблизилось и стало гневным.
открыла дверь и постояла минуту на пороге. Я хотел пойти за ней и не мог.
Снег все шел по-прежнему и исчезал на лету, и в снегу клубилось и пропадало
все, что я знал и любил до тех пор. И после этого я не спал две ночи. Через
некоторое время я опять встретил Клэр на улице и поклонился ей, но она не
ответила на поклон.
никогда я не мог этого забыть. То я жалел, что не умер, то представлял себя
возлюбленным Клэр. Бродягой, ночуя под открытым небом варварских азиатских
стран, я все вспоминал ее гневное лицо, и, спустя много лет, ночью я
просыпался от бесконечного сожаления, причину которого не сразу понимал - и
только потом догадывался, что этой причиной было воспоминание о Клэр. Я
вновь видел ее - сквозь снег, и метель, и безмолвный грохот величайшего
потрясения в моей жизни.
среди каких бы людей ни находился - я не был бы уверен, что в дальнейшем я
буду жить не здесь и не так. Я всегда был готов к переменам, хотя бы перемен
и не предвиделось; и мне заранее становилось немного жаль покидать тот круг
товарищей и знакомых, к которому я успевал привыкнуть. Я думал иногда, что
Шилова Юлия
Круз Андрей
Афанасьев Роман
Мурич Виктор
Витковский Евгений
Сертаков Виталий