-- никуда не улетишь и не убежишь.
было Сошнину прославиться на весь Хайловск и окружающие окрестности. Жители
Хайловска существовали в своих домах, гости их и родственники, приезжая в
отпуск, жили там же. Гостиничные номера заселял богатенький, разбитной
уполномоченный, нацеленный на хайловскую лесопродукцию, солнечной летней
порой ревизор из Минлесхоза или из "Сельхозмеханизации", дитя Кавказских гор
с дарами солнечного, плодородного юга: помидорами, цветами, фруктами, --
осчастливливал здешний рынок, заросший крапивой и бодягом, куражливый
журналист местной прессы сотрясал телефоны "люкса", собирая материал по
передовому опыту переработки льна и использования лесоотходов; поэты и
художники налетали чаще всего артельно.
"гадалки", "пулеметы", "библия", "колотушки", "альянцы", "сонники", "стирки"
-- как только карты ни называли. Зазвенели гитары, взвизгнули в ночи
женщины, заскорготали зубы, послышался лязг битого стекла и кинжальный звон.
"Кабел, демон, угол, индия, бал, играть на рояле, чмок-шпок, гладенько,
задок, залепить хавepy, чос, бацилльный, духовой, ежик, кучер, шнифер" --
слова-то, слова-то все какие! Музыка! Зарешеточная, на бессонных тюремных
нарах сотворенная словесная продукция пугала тихий, за лесами, за болотами
живущий хайловский люд.
инкассатора, "взял на хомут" -- так это называется -- сорок тысяч "рваных" и
пистолет. "Вооружен и очень опасен" -- как раз в ту пору шла кинокартина с
таким названием в Доме культуры работников леса.
заранее дрожа и подобравшись, решил: "Возьму! Когда еще в Хайловск пожалует
Демон. Настоящий..."
в свое дело, до приезда оперативной группы ничего не предпринимать, но с
преступника глаз не сводить. Но Демон, "печальный Демон -- дух изгнанья", --
вдруг в небеса вознесется!..
спортивная орда. Дом отдыха, общежитие техникума, гостиница забиты под
завязку. Городок цветет синими штанами, шапочками с иностранными буквами и
знаками. Соревнования, эстафеты, шум, многолюдство -- очень это важный
фактор! Пригласив двух дружинников из леспромхоза, Сошнин переоделся в
гражданское и во время обеда "подселился" с раскладушкой в номер грабителя.
И когда злодей пришел и, увидев постороннего человека, напрягся и начал
бледнеть -- не давая ему ни минуту на раздумья, молодой детектив, читавший
книжку технического толка -- для маскировки такую книжку подобрал, соскочив
с раскладушки, представился:
явилась. -- Все места в гостинице заняты. Физкультура и спорт. Всегда готов.
Извините. Подселили... -- И как только в протянутой руке ощутил руку Демона,
зажал ее, вывернул и... бандит и ахнуть не успел, как на него мильтон
насел!..
вроде бы сложенный из мускулистых, крупногабаритных деталей, объяснил
Сошнину всю его глупость: сотрудник милиции малого городишка -- да его
собаки и те не только в лицо, но и на нюх знают! "Самбист. Бывший чемпион
спецшколы по боксу!" -- "А откуда тебе известно, что Демон -- не чемпион
страны по вольной борьбе? Может, по всем видам спорта чемпион, включая
фигурное катание?! Ты изучал его биографию? Силу? Реакцию? Гастролер он,
матерый кучер или портяночник? Баклан? Тумак? А если б матерый? Да он бы
тебя разделал, как киевский мясник! И собирали бы тебя по частям, чтоб
прилично выглядел в гробу..."
начинающего гастролера скрутил Сошнин, брал он двоих опытных убийц, и были у
них не пистолеты, по автомату было, и одного бандита Сошнин известным лишь
ему приемом выбросил в окошко со второго этажа, чтоб не путался под ногами,
со вторым-то ему и труда не составляло управиться!..
вослед себе: "Тот самый!" И не только из техникума, даже приезжие девчата
начали глядеть на него с пристальной заинтересованностью и что-то выдающееся
находили в его облике, потому как норовили спросить именно у него про
расписание поездов и автобусов, когда буфет откроется, какая будет завтра
погода, придавая голосу воркованье, заводя глаза под зачерненные ресницы.
куда-нибудь, желательно подальше от Хайловска. Ему обещали "подумать", но
тут нанесло на младого героя не менее жуткую, чем вооруженный бандит,
опасность.
она отпугивала кавалеров высокомерным видом и какой-то сверхтехнической
оснащенностью тела. Скуластень- кая, вся в локтях, в коленях, в лице, в
руках, в ногах, в груди, даже вроде бы и в заду у нее были колени и локти, и
все это заведенно двигалось, стремительно, выразительно, даже и нахраписто,
все вертелось, в таком даже месте, где у других людей вертеться нечему.
Говорила Лерка резко, точно, кратко; на мир глядела так, будто все в нем уже
давно не только знала, но и прошла еще в школе и ничего в этом мире никакого
ее внимания не заслуживает. При всем при этом Лерка была кокетлива, ходила
"на тырлах", как говорят блатняки, ручки полусогнутые, словно у заводной
куколки, навьючивала немыслимые прически, натягивала какие-то сверхмодные
платья, косынки, пилотки, шляпки, в последнее время -- тугие, узкие джинсы и
гарибальдийскую пышную косынку, узлом схваченную на горле. Хайловские
кавалеры прозвали Леркy "примадонной" и прохаживались по перрону в "ее
стиле", вертя всем, что у кого может вертеться, но близко к Лерке не
подступали -- и без нее хватало "кадров".
Лерка училась в Вейске на фармацевта, на выходные приезжала к родителям, в
деревню Полевку -- это двадцать километров от Хайловска, в девяти верстах oт
Починка -- центральной усадьбы колхоза, и, когда дожидалась автобуса в
родные края, "химики" откололи ее от публики, подпятили к забору и между
киоском "Союзпечати" и филиалом леспромхозовской столовой давай снимать с
нее штаны. Штаны-то джинсы, их не так-то просто и по доброй воле сдернуть, а
при сопротивлении время и сноровка надобны. Сошнин как раз приехал с
лесоучастка, где всю ночь усмирял лесорубов после получки. Выйдя из поезда,
отбил барышню, увел ее в дежурную комнату, где ее долго отпаивали водой.
заступается! Подлые!.. Подлые!.. Все подлыe! -- в истерике кричала Лерка.
остановке, и "химики" -- это уж само собою. Но вот автобус на Починок ушел и
будет только завтра утром. Что делать?
отдыха просит. Брюзгин, сотрудник ЛОМа,
как жена у него сто кило весом, ревности же в ней на все двести, и проверяет
она поведение сотрудника ЛОМа через каждые два часа. В вокзале по скамейкам
валяются друзья "химиков" или на них похожие кореша, раздумывая насчет
условий вербовки: соглашаться им в Хайловский леспромхоз или в глубь страны
подаваться? Пришлось брать Лерку к себе, в холостяцкую комнату, выделенную
Сошнину в леспромхозов- ском общежитии. Он бросил шинель на пол, в головах
свернул казенный бушлат, укрылся плащом, указал барышне на казенную кровать
с пружинами, звенящими что арфа, и только донес голову до изголовья -- канул
в непробудное, сладкое царство.
вечно жужжащее общежитие, в узенькую комнатку с казенной желтой занавеской
на окне, отмеченной черной, жирной инвентаризационной печатью, с казенной
кроватью, накрытой простыней, тоже с печатью, с чайником без крышки и без
печати, с эмалированной кружкой, с гнутыми столовскими вилками, с
чемоданчиком в углу и стопкой книжек на подоконнике.
как арфа, скатившись головой с плоской, отходами кудели набитой подушки,
спала барышня, совсем не похожая на ту, каковую она изображала из себя на
людях. Она ровно дышала чуть приоткрытым алым ртом, и что-то совсем далекое
от грубой действительности снилось ей, верхнюю губу, помеченную пушком,
трогала летучая, даже мечтательная, улыбка, чуть вздрагивали сомкнутые
ресницы, румянец облил щеки, и не суетились руки-ноги барышни, ничего не
суетилось, не дрыгалось, все было подвялено, усмирено доверительно- глубоким
сном. Солнце, в радостном ослеплении пялящееся сквозь занавески на спящую
девушку, поигрывало, дразнилось, щекотало спящего человека. Форсистые джинсы
Лерка сняла -- кочегарили, не жалея лесоотходов, по-зимнему, хотя стояла
осенняя пора, исход бабьего лета был, девушке сделалось жарко от солнца и
сыро шипящих батарей отопления, она сбросила пальтишко на пол, колени ее
приоголились и оказались совсем не острые, не задиристые, а круглые, чисто
белеющие натянутой кожей, и пятнышко солнца ластилось, скакало котенком по
коленям гостьи.
момент дернуло ее проснуться. Она с виноватым испугом осмотрелась "Где я?"
-- и тут же вспомнила где, улыбнулась, утерла губы, в забытьи блаженно
потянулась:
вчера только в леспромхозовской бане с шампунем вымытые волосы. -- Шелковые!
-- сказала голосом, вдруг упавшим до всхлипа.
глупостей, и ничего больше.
осуществляя смычку в буквальном смыслe этого неблагозвучного слова. Дело
дошло до погубления выходных -- неинтересно сделалось Лерке проводить
воскресные дни в родной полуопустевшей Полевке, под родительским кровом.