поездка домой на казенный счет.
щеточкой, подновить серебристый лак на указательном пальце правой руки -
лак облупился во время путешествия по карте. И снова в прихожую, там
подлакированный ноготь проделывает по карте путь до того места, где живет
женщина с самыми красивыми в мире ногами, здесь палец можно задержать,
чтобы вызвать это место в памяти: шесть миль обрывистого берега, а по
летним дням бескрайняя синева, и среди нее, словно выдуманные, плывут
острова, которые окружены гневной пеной моря; острова, в существование
которых трудно поверить, - зеленые, черные; мираж, наводящий грусть именно
потому, что это вовсе не мираж и не может им быть, а еще потому, что Иден
Мак-Намара вынужден работать в Бирмингеме, чтобы его семья могла жить
здесь. Разве не похожи ирландцы с западного побережья на отпускников,
приехавших отдохнуть, поскольку деньги на жизнь они зарабатывают где-то в
другом месте? Сурова синь морской дали, острова высятся из нее, как бы
изваянные из базальта, и лишь изредка крохотная черная лодка: люди.
зимой, когда неделями не унимается шторм, неделями ревет прибой и хлещет
дождь по темным городским стенам. Она идет к окну и снова глядит на часы:
почти половина второго, луна уже передвинулась к западному концу бухты; и
вдруг она видит два световых конуса от машины ее мужа - беспомощные, как
руки, которым не за что ухватиться, шарят они по серым облакам, ползут
вниз - значит, машина почти одолела подъем, - выскочив из-за перевала,
обегают крыши деревни и, наконец, падают на дорогу: еще две мили болотом,
потом деревня и сигнал - три раза и еще три, и теперь все в деревне знают,
что Мэри Мак-Намара родила мальчика, точно в ночь с 24-го на 25 сентября;
сейчас почтмейстер вскочит с постели и даст телеграммы в Бирмингем, в Рим,
в Нью-Йорк, в Лондон, и еще сигнал для жителей верхней деревни - три раза:
Мэри Мак-Намара родила мальчика.
пальм отчетливо ложатся на белые стены дома, застревают в сплетении
олеандровых веток, останавливаются, и в свете, падающем из ее окна,
молодая женщина видит огромный медный котел, который, должно быть, плавал
на Великой армаде. Муж, улыбаясь, выносит его на свет.
бросив еще один взгляд в зеркало, до краев наполняет две рюмки - за самые
красивые в мире ноги.
МЕРТВЫЙ ИНДЕЕЦ НА ДЮК-СТРИТ
остановить машину. Возможно, он потомок какого-нибудь короля или внук
какого-нибудь поэта, а то и внучатый племянник какого-нибудь святого,
возможно также, что у него, призванного охранять закон, лежит дома под
подушкой другой пистолет, - пистолет борца за свободу, презревшего законы.
Во всяком случае, обязанности, ныне им выполняемые, ни разу ни в одной из
своих бесчисленных колыбельных не воспевала его мать. Сравнивать номер,
указанный в документе, с номером машины, мутную фотографию с лицом живого
владельца - какое бессмысленное, почти унизительное занятие для потомка
короля, внука поэта и внучатого племянника святого - для того, кто, быть
может, предпочитает свой незаконный пистолет законному, тому, что
болтается сейчас у него на бедре.
соотечественник опускает стекло, полицейский улыбается, соотечественник
улыбается, теперь можно поговорить о деле.
и на юг, и в той прочувствованной торжественности, с которой он, как бы
принюхиваясь, вертит головой, кроется сожаление о том, что сторон света
всего четыре, а то как бы здорово с той же прочувствованной
торжественностью поглядеть на все шестнадцать сторон. Затем он раздумчиво
отвечает соотечественнику:
родила своего младшего - чудный карапуз, волосенки каштановые, а глаза -
вот это глаза, доложу я вам, - так вот три года назад и как раз об эту
пору мы тоже думали, что день неплохой, но к вечеру припустил такой дождь!
моего второго сына, родила первого ребенка - премилая девчушка с такими
беленькими волосиками, а глазки голубенькие - голубенькие, прелестный
ребенок, доложу я вам, - так вот тогда погода была почти такая же, как
сегодня.
самое: утром - дождь, днем - солнце, вечером - опять дождь, ну совершенно
как в тот день, когда Кэти Коглен зарезала настоятеля церкви святой
Марии...
она то и дело повторяла в свое оправдание: "Что ж, говорит, мне так и
помирать было со своими грехами?" Как раз в тот день у третьего ребенка
моей второй дочери прорезался первый зуб. Обычно мы отмечаем каждый зуб, а
тут мне пришлось под проливным дождем шататься по Дублину и отыскивать
Кэти.
не было, потому что все разбежались ее искать.
на небо, чего же ему еще надо?" И еще поганый был день, когда Том Даффи
спер у Вулворта большого шоколадного негра и притащил его в зоопарк
угостить медведей. В нем было сорок фунтов чистого шоколада, и все звери
прямо как взбесились - так громко урчали медведи. Этот день был солнечный,
с раннего утра, и я хотел поехать к морю со старшей дочерью моей старшей
дочери, а вместо того мне пришлось задерживать Тома, он лежал дома в
постели и крепко спал, и знаете, что этот парень сказал, когда я его
разбудил? Знаете?
принадлежать Вулворту? А вы даже не дадите человеку спокойно поспать". И
верно, до чего у нас дурацкий, до чего глупый мир, где все хорошие вещи
принадлежат плохим людям... Такой чудный был день, а я изволь арестовывать
этого дурака Тома.
провалился на выпускных экзаменах, тоже был отличный день...
триста шестьдесят пять, то можно приблизительно вычислить количество
вариаций на тему "погода". И никогда не узнаешь, что важнее - убийство,
которое совершила Кэти Коглен, или погода, которая была в тот день;
невозможно установить, кто для кого служит алиби: то ли дождь для Кэти, то
ли Кэти для дождя, - вопрос остается открытым. Украденный шоколадный негр,
выдернутый зуб, невыдержанный экзамен - все эти события существуют в мире
не сами по себе, они подчинены истории погоды и подключены к ней, они
входят составной частью в таинственную, бесконечно сложную систему
координат.
монахиня нашла на Дюк-стрит мертвого индейца: мы несем беднягу в участок,
а ветер воет и дождь хлещет прямо в лицо. Монахиня все время шла рядом и
молилась за его бедную душу; воды набрала полные туфли, а ветер был такой
сильный, что задирал тяжелый, намокший подол ее юбки, и тогда я мог
видеть, что она заштопала свои коричневые панталоны розовыми нитками.
взялся; следов яда в нем не обнаружили, следов насилия тоже. В руках он
держал боевой томагавк, на голове у него был боевой убор, а на лице боевая
раскраска, и, поскольку человеку нельзя обойтись без имени, мы назвали его
"наш возлюбленный краснокожий брат, явившийся из воздуха". Монахиня все
плакала и не уходила от него и повторяла: "Это ангел, конечно же, это
ангел, вы только посмотрите на его лицо".
чуть отечное от виски лицо, и сам он вдруг помолодел.
этого индейца.
поэт.
мог бы знать его, но никто его не знал. Самое любопытное, что и монахиня
вдруг исчезла. А ведь я своими глазами видел розовую штопку на ее
коричневых панталонах, когда ветер задирал ее тяжелый подол. Скандал,
конечно, поднялся страшный, когда полиция пожелала осмотреть панталоны у
всех ирландских монахинь.
монахиня, тоже была ангелом. У меня только одно вызывает сомнение: неужели
даже ангелы ходят в заштопанных панталонах?
Суворов Виктор
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Корнев Павел
Муркок Майкл