Чтение 12–й страницы книги ~Только обгон~

узкой двухполосной трассе. Правый поворот правой рукой, левый поворот
левой. Я был поражен. На заднем сиденье все спали. Норман болтал с Тони.
Я был так горд собой, что этим же вечером в Уиллинге купил четвертушку
портвейна. Это была лучшая ночь всего путешествия. Мы напились и голосили
миллионом арий одновременно, пока Саймон без устали рулил (у Саймона
большой опыт водителя "Скорой Помощи") до самого закатного Вашингтона, по
отличной автостраде среди лесов. И когда мы вкатили в Вашингтон, Ирвин
начал вопить и трясти сонного Лазаруса, чтобы он проснулся и увидел
столицу Страны. "Спать хочется".
"Нет, просыпайся! Может тебе никогда больше не придется увидеть Вашингтон!
Смотри! Белый Дом это вон тот большой белый купол, освещенный! Памятник
Вашингтону, та большая игла торчащая в небо - "
"Старый добрый печатный станок" сказал я когда мы проезжали мимо Монетного
Двора.
"Здесь живет президент США, и здесь он ломает себе голову над тем что надо
делать Америке. Вставай - сядь вот тут - смотри - куча всяких там
министерств юстиции, которые разрабатывают правила цензуры - " Лазарус
смотрел кивая головой.
"И куча негров с пустыми карманами стоящих у почтовых ящиков" сказал я.
"А где Эмпай-Стейт-Билдинг", говорит Лаз. Он думает что Вашингтон это в
Нью-Йорке. Запросто может оказаться, что он думает что Мексика это тоже
где-то неподалеку.

25

Потом мы мчимся к выезду на нью-джерсийскую трассу среди только-только
продравшего свои глаза утра трансконтинентального автомобильного кошмара,
которым полна история Америки от переселенческого фургона и до Форда - В
Вашингтоне Ирвин позвонил консультанту по поэзии Библиотеки Конгресса США,
чтобы узнать о Рафаэле, который еще не приехал (разбудив при этом ранним
утром его жену) (но поэзия есть поэзия) - И пока мы заезжаем на
вашингтонскую транспортную развязку, Норман с Тони на переднем сиденье
настоятельно советуют Лазарусу как ему устроить свою жизнь, как не дать
себя обставить, как быть себе хозяином - Что же касается вербовки в Армию,
Лаз говорит "Не хочу чтобы мне говорили что делать", но Норман настаивает
нам том что все мы должны делать то что нам говорят, но я не соглашаюсь,
потому что у меня с Армией и с Флотом дела обстоят так же как и у Лазаруса
(если мне и удалось отделаться от нее, если ему удастся отделаться, так
это лишь уйдя в ночные глубины себя, став одержимым своим собственным и
единственным ангелом-хранителем) - Ирвин же с Саймоном к тому моменту уже
совершенно и полностью вымотались и сидят сзади возле меня, выпрямившись
(полный порядочек, ребята), но уронив свои мученически вспотевшие лбы на
грудь, и один лишь вид их, их лоснящихся усталостью небритых и потных лиц,
их губ полуоткрытых в гримасе ужаса - Ах - Я начинаю чувствовать что все
же не зря я оставил мир моей мексиканской лунной крыши чтобы отправиться с
ними юношествовать в трудостранствиях1 сквозь все бессердечные прихоти
этого мира, к какой-то дурацкой но возвышенной цели в иной части Духа
Святого - И хоть и не согласен я с их представлениями о мире и поэзии, не
могу я не любить их страдальческие потные лица и взъерошенные копны волос
их, как у моего отца в день когда я нашел его, мертвого, сидящим в кресле
- в кресле у нас дома - Тогда я был совершенно неспособен поверить в
существование такой штуки как смерть папы, не говоря уж о моей собственной
смерти - И теперь эти двое безумных парней много-много лет спустя,
вымотавшиеся, уронившие головы на грудь, как мой мертвый отец (с которым я
постоянно пререкался, Ах зачем? Хотя почему бы нет, даже ангелы вопиют о
чем-то) - Бедные Ирвин с Саймоном, спутники в мире этом, companeros2 своей
личной Испании, тоской автостоянок испещрено чело их, носы их преломлены
грязью... неугомонные философы без гроша в кармане ... святые и ангелы
сонмов древности известные ныне в современности как дети небес (разделяю и
я это имя) - И падают, падают, со мной, с Люцифером, и с Норманом тоже,
падают, падают, мчатся в машине -
И какова будет смерть Ирвина? От смерти кота моего останется коготь в
земле. А Ирвин - челюсть? А Саймон - лобная кость? Ухмыляющиеся черепа по
всей машине? И за это Лазарус должен идти в армию? А матери этих людей
сидящие сейчас горестно в своих гостиных за темными занавесками? А их отцы
похороненные с мозолистыми руками и лопатами на груди? А чернильные пальцы
печатника обхватившие четки в могиле? А предки их? Оперные певцы глотающие
землю? И ныне? Пуэрториканец с тростниковой свирелью своей, там где цапли
гнездятся на могильных камнях? Мягкий рассветный ветерок с Карибов,
колышет ли он нефтяные факелы Камачо3? А в Канаде, задумчивые французские
лица созерцают ли ныне толщи земные? И певцам рассветного Мехико твердящим
о corazon4, неужели не откроется им никогда более высокое зарешеченное
окошко серенады платки девичьи губы?
Нет.
Да.

26

А сам я найду себе вскорости обильное пшеничное брюшко, которое заставит
меня позабыть о смерти на несколько месяцев - звали ее Рут Хипер.
Это случилось так: мы приехали в Манхэттен морозным ноябрьским утром,
Норман попрощался с нами, и вот остались мы на мостовой, вчетвером,
кашляющие как туберкулезники с недосыпу и от непрерывного курения всю
дорогу. Признаться, я был уже уверен что и впрямь подхватил туберкулез. К
тому же я был тощ как никогда в жизни, около 155 фунтов (против нынешних
моих 195), со впавшими щеками и глубоко утонувшими в пещерах глазниц
глазами. А в Нью-Йорке было холодно. Внезапно мне пришло в голову что мы
запросто можем взять да и умереть, без денег, кашляющие, стоящие на
мостовой с кучей сумок, оглядываясь по всем четырем сторонам обыденно
угрюмого Манхэттена, спешащего на работу ради вечерних пиццевых радостей.
"Старый Манхэт" - "очерченный потоками сверкающих огней" - "низкие ВИИИП
или ВИИИМ гудков сухогрузов на Канале или в порту. Кашляющие уборщицы в
кондитерских, с пустыми глазами, знававшие лучшие времена... где-то"...
Короче: "Ирвин, ну и какого хрена, что нам теперь делать?"
"Не беспокойтесь, сейчас постучимся к Филлипу Воэну, это всего в двух
кварталах отсюда, на Четырнадцатой" - Филлипа Воэна нету дома - "Жаль, а
то мы могли бы, пока не найдем своего жилья, вписаться к нему, на его
ковре у стенки заставленной переводами с французского. Давайте еще
попробуем двух подружек которых я тут знаю".
Звучит неплохо, но я ожидаю увидеть какую-нибудь парочку подозрительных и
несуразных лесбиянок, в сердцах которых для нас найдется только песок - Но
когда мы встали под их прелестными диккенсовскими окнами и завопили (и рты
наши выдули клубы пара под морозным солнцем), они высунули пару
очаровательных темноволосых головок наружу и увидели четверых бродяг,
стоящих внизу и окруженных развалом своего неизбежного, провонявшего потом
багажа.
"Кто это там?"
"Ирвин Гарден!"
"Привет, Ирвин!"
"Мы только что вернулись из Мексики где женщинам именно так и поют
серенады, стоя на улице"
"Ну так спойте нам песенку, вместо того чтобы стоять там и кашлять"
"Мы хотели бы зайти, позвонить кое-куда и отдохнуть пару минут".
"Давайте"
Пару минут конечно же...
Мы пропыхтели четыре этажа вверх и попали в квартиру с поскрипывающим
деревянным полом и камином. Одна из девушек, Рут Эрикссон, стояла там
встречая нас, и я внезапно вспомнил ее: - старая подружка Жюльена, еще до
его женитьбы, та про которую он сказал что сквозь волосы ее текут илистые
воды Миссури, имея ввиду что он любит ее волосы, любит Миссури (свой
родной штат), и любит брюнеток. У нее были черные глаза, белая кожа,
черные волосы и крупные груди: ну и красотка! Мне кажется что она стала
как-то повыше с тех пор как мы как-то однажды напились с ней, Жюльеном и
ее соседкой по комнате. Но вот из другой спальни выходит Рут Хипер, все
еще в пижаме, коричневые шелковистые волосы, черные глаза, надутые губки и
кто вы такие и чего вам тут надо? Ну, и фигурка конечно. Или, как говорит
Эдгар Кэйс, те-ло-сло-жение.
Ну это-то еще ладно, но вот когда она опускает свое тело на стул, да еще
так что мне виден низ ее пижамы, я чувствую что у меня едет крыша. К тому
же в ее лице есть что-то, чего я прежде не видывал: - странное
мальчишечье, озорное, и даже избалованное, проказливое лицо, но с женскими
розовыми губами, нежными щеками, и в прекраснейшем из нарядов утра.
"Рут Хипер?" говорю я как только нас познакомили. "Рут собравшая зернышки
маиса5?"
"Она самая" говорит она (так мне кажется, точно не помню). И пока Эрикссон
спускается вниз забрать воскресные газеты, и Ирвин моется в ванной, так
что мы нам приходится сидеть и читать газеты, я никак не могу удержаться и
не думать о прекрасных бедрах Хипер там, в пижаме, прямо передо мной.
На самом деле Эрикссон девушка очень известная у нас в Манхэттене,
добившаяся какого-то такого влияния что ли при помощи телефонных звонков,
мечтаний и интриг за стойкой бара, она умеет сводить людей вместе, а у
мужчин остается после нее чувство вины. Потому что (это я про чувство
вины) она очень чувствительна и откровенна, впрочем я все равно сразу
начинаю подозревать ее в недобрых умыслах. Что же до Хипер, то у нее тоже
шальные глазенки, но это потому что ее избаловал богатый дедушка, который
шлет ей дорогие подарки к Рождеству, телевизоры например, прямо на дом,
что не производит на нее никакого впечатления - Позже я узнал что вдобавок
ко всему она любит разгуливать по Гринвич Виллидж в высоких ботинках и с
хлыстом. Но мне кажется, что на самом-то деле это ей не очень свойственно.
Каждый из нас четверых хочет ее трахнуть, каждый из четверых омерзительно