в клуню нервно перебирали ногами тонконогие кавалерийские лошади,
запряженные в крестьянские дровни. И откуда-то с небес или из-под земли
звучала музыка, торжественная, жуткая, чужая. Приблизившись ко клуне,
пехотинцы различили - народ возле клуни толпился не простой: несколько
генералов, много офицеров, и вдруг обнаружился командующий фронтом.
еще так близко, он никогда не видел. Взводный начал торопливо поправлять
ремень, развязывать тесемки шапки. Пальцы не слушались его, дернул за
тесемку, с мясом оторвал ее. Он не успел заправить шапку ладом. Майор в
желтом полушубке, с портупеей через оба плеча, поинтересовался - кто такие?
сумрачно выглядевших солдат-окопников. Командующий прошелся по ним быстрым
взглядом и отвел глаза. Сам он, хотя и был в чистой долгополой шинели, в
папахе и поглаженном шарфе, выглядел среди своего окружения не лучше солдат,
только что вылезших с переднего края. Глубокие складки отвесно падали от
носа к строго и горестно сжатым губам. Лицо его было воскового цвета, смятое
усталостью. И в старческих глазах, хотя он был еще не старик, далеко не
старик, усталость, все та же безмерная усталость. В свите командующего
слышался оживленный говор, смех, но командующий был сосредоточен на своей
какой-то неизвестной мысли.
командующего, которым солдаты охотно верили, особенно одной из них. Однажды
он якобы напоролся на взвод пьяных автоматчиков и не отправил их в штрафную,
а вразумлял так:
возьмем его - пейте сколько влезет! А мы, генералы, вокруг вас караулом
стоять будем! Заслужили! Только дюжьте, дюжьте...
лежал мертвый немецкий генерал в мундире с яркими колодками орденов, тусклым
серебряным шитьем на погонах и на воротнике. В углу клуни, на опрокинутой
веялке, накрытой ковром, стояли телефоны, походный термос, маленькая рация с
наушниками. К веялке придвинуто глубокое кресло с просевшими пружинами, и на
нем - скомканный клетчатый плед, похожий на русскую бабью шаль.
шинели, в старомодных, антрацитно сверкающих ботфортах, в пилотке, какую
носил еще Швейк, только с пришитыми меховыми наушниками, а перед ним на
опрокинутом ящике хрипел патефон, старик немец крутил ручку патефона, и по
лицу его безостановочно катились слезы.
разбитыми стеклами очков, так закричал на майора, что затряслись у него
мешковатые штаны, запрыгала желтая медалька на впалой груди и вдруг
высыпались последние мелкие стекла из очков, обнажив почти беззрачные
облезлые глаза.
Ди либлингмузик вом генераль... Ди тотэн хабэн кайнен шутц! Ди тотэн флэен
ум гнадэ ан! Зи дюрфен них![1].
имеют защиты! Мертвые взывают к милости! Вы не смеете! (нем.)
дорогого меха, в чесаных валеночках, вся такая кудрявенькая, нарядненькая,
вежливо приобняла немчика, отводя его в сторону и воркуя:
фюрер... чтоб он сдох! (нем.)
Бах, Бетховен унд андэрэ дейчен генос-сен эрклингэн, ди траурэнмузик
ломпонирэн кенэн...[1]
Бах, Бетховен и все им подобные немецкие товарищи, умеющие сочинять
похоронную музыку... (нем.).
эксистиерт?[2] - и, припавши к ножкам кресла, начал отряхивать
пыль и выбирать комочки глины из ковра, желая и не смея приблизиться к
мертвому генералу.
пистолет. И не пистолет, этакая дамская штучка, из которой мух только и
стрелять. И кобура на поясе была игрушечная, с гербовым тиснением. Однако из
этого вот пистолета генерал застрелил себя. На груди его, под орденскими
колодками и знаками различий, давленой клюквиной расплылось пятнышко.
Генерал был худ, в очках, с серым, будто инеем взявшимся лицом. В
полуоткрытом рту его виднелась вставленная челюсть. Очки не снялись даже
после того, как он упал. Седую щетку усов под носом прочертила полоска
крови, тоже припорошенная пылью. Косицы на лбу генерала прокалились,
обнаружив угловатый череп с глубокими залысинами. Шея выше стоячего
воротника мундира была в паутине морщин и очернившихся от смерти жилок.
Клещом впился в нее стальной крючок.
солдат, а рейхскомиссар с высшим офицерьем удрал, сволочь! Разорвали кольцо
на минуты какие-то и в танках по своим солдатам, подлецы!.. Неслыханно!
смешался.
это время за клуней загрохотал танк и просигналила машина.
Раздать не успели.- Майор попинал брезентовый мешок с железными застежками и
покачал головой:- О боже, есть ли предел человеческого безумия?!
ним в разговор, но в это время уже раздраженно засигналила машина.
одетого, чисто выбритого офицера. "Фронтовой барин! Надорваться опасается!
Всю грязную работу нам..."
Глаза майора забегали: ему, видать, хотелось взять пистолет генерала и
похвастаться перед штабными девицами этаким редкостным трофеем. Но тут же
истуканом стоял хмурый, костлявый солдат, щенком дрожал зеленый парнишка в
горбатой шинели, с откровенной неприязнью глядел лейтенант с оторванной
тесемкой у шапки - голодный, злой лейтенантишко.
ему - в память о благодетеле.- Майор, брезгливо сморщась, помогал старикашке
немчику подняться с колен.- Или вон ей,- кивнул он на переводчицу.
глаза под зачерненные ресницы переводчица: - Исторический экспонат!..
со щелчком вынул обойму из пистолетика и запустил ее в угол, за веялку,
вспугнув оттуда стайку затаившихся воробьев, после чего, словно бабку,
подкинул пистолетик к ногам старика немца. Тот не брал пистолетик, пятился,
и тогда переводчица снова взяла его под руку и запела, заворковала что-то
теплое, нежное, бархатисто-чувствительное, не переставая в то же время
стрелять глазами во все густеющее офицерье, с удовольствием отмечая, что ее
видят и уже любят глазами.
пистолетик, прижал к груди, будто икону: "Данке! Данке шен",- он тут же
спохватился, догнал пехотинцев, неловко тащивших деревянное тело генерала,
стянул с головы швейковскую пилотку. Волосы на нем росли клочковато, весь
он, словно древняя плюшевая вещица, побитая молью. Суетясь вокруг стрелков,
забегая то слева, то справа, что-то наговаривал выходец из пыльных веков,
пытался помогать нести своего господина. По рыхлым щекам старика все
попрыгивали слезы.
нырнули в нее, как только люди удалились.
Солдаты прицелились затолкнуть покойника в кузов, но старенький немец,
петушком подпрыгивая и ловясь за доски, лез в машину. Майор подсадил его, и
солдат снова закланялся, забормотал что-то благодарственное, заискивающее.
ногой раскатал пустые артиллерийские гильзы и, подсунув свою пилотку,
опустил на нее затылком своего господина. Девушка-переводчица бросила в
кузов высокий нарядный картуз. Ловко, точно вратарь, упав на одно колено,
старикашка немец его изловил.
надел картуз на своего господина. Сразу из жалкого старика-покойника генерал
превратился в важного сановитого мертвеца.
стоял пожилой автоматчик, туго намотав вожжи на кулаки.
мертвого генерала, метнулся к саням.
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Маккэфри Энн