только проволоку вслед -- люди мы негордые, подберем, битую задницу почешем,
хитрое изделие припрячем и скорей в казарму. Но иные хозяева землянок не
только пинкаря подвесят, еще и проволоку истопчут. Вместе с картохой. Э-эх,
люди, будто не в одной стране родились, бедовали, будто не одну землю
защищать готовимся...
опять никакой сытости -- по кишкам картоха размазалась. Что за брюхо, что за
кишки такие у солдата?! Булдаков, пройдоха, говорит, что на полтора метра
длиньше кишки у русского человека против англичанина иль того же немца,
потому как продукция у наго питательней, у нас же все картошка, хлеб,
паренка, родька с квасом, отрубь. Выгрызает солдатик остатние крохи из
угольков-картофелин и думает, чего же сегодня на ужин дадут, хорошо бы кашу
-- она ляжет сверху картофеля, и вот уж полон ненасытный желудок, ну, может,
и не совсем полон, да все же набит. Может, попробовать верхнюю картофелину?
Она вон горяча, но тверда. Нет, нельзя, не дай Бог дезинтухой в этой
чертовой яме заболеть -- пропадешь, лес-то вон из края в край обгажен, меж
казарм долбить и чистить не успевают. И спрятать картофель негде -- старшина
сделает шмон, а видит он, змей подколодный, будто щука в пруду, любую
малявку под любой корягой узрит -- и в наряд тебя внеочередной, на холод, на
ветер, за водой с баком, в нужнике долбить, оружие чистить, в каптерке и в
казарме пол мести. А кому охота горбатиться, когда в казарме идут
политзанятия и полтора часа, пока капитан Мельников рассказывает о наших
победах на фронте и трудовых достижениях в тылу, можно преспокойно
блаженствовать.
дневальным отдать -- они ее в дежурке до ума доведут и, глядишь, половину
отделят, если, конечно, у них совесть есть, а то такие попадаются, что все
до кожурки слопают и делают вид, будто им ничего, никакой картошки допечь не
давали...
новоявленными личностями -- Васконяном и Боярчиком. Оба они были смешанной
национальности: один полуармянин-полуеврей, другой -- полуеврей-полурусский.
Оба по месяцу пробыли в офицерском училище, оба за месяц дошли до ручки,
лечились в медсанчасти и оттудова их, маленько оживших, но неполноценных, в
училище не вернули, свалили в чертову яму -- она все стерпит.
себе, парнишка и парнишка, с сереньким лицом, "умным" лбом и маломощным
телом. Но у обоих новобранцев были огромные карие глаза с давней печалью, не
то по роду-племени они у них были такие, не то в армии успели в печаль
глубокую погрузиться.
капитана Мельникова, также и отдых слушателям во благостном казарменном
уюте. Капитан Мельников что-то показывал на политической карте мира и
рассказывал, но что он рассказывал, вояки не слышали, что показывал -- не
видели: они спали. Время от времени лектор командовал: "Встать!", "Сесть!",
"Встать!", "Сесть!" -- севши, слушатели тут же, не теряя времени попусту,
привычно засыпали. Комиссар привычно молотил наклепанным языком, спеша
охватить воспитательным словом и другие подразделения, как вдруг услышал:
Южной Амегике.
сна солдат. -- Вы слышали?
Америке?
спится. Он бдит! -- Ну, этот умник, говорил весь вид капитана Мельникова,
узнает у меня, где находится не только Буэнос-Айрес, но и Лиссабон, и Париж,
и Амстердам, и Лондон, и все столицы мира!..
репрессии: для начала его тут же на занятиях истыкали кулаками в спину
сослуживцы, лишившиеся из-за него блаженного политчаса. Освирепевший капитан
Мельников без конца орал: "Встать -- сесть!" -- и вместо полутора часов гнал
теперь всю свою важную просветительную работу за час, когда и за сорок
минут.
где курсантов гоняли на занятиях по десять часов в сутки. Туда Васконян
попал по причине изменения военной ситуации. Отец его был главным редактором
областной газеты в Калинине, мать -- замзавотделом культуры облисполкома
того же древнего города. Васконяна возили в школу на машине, по утрам он пил
кофе со сливками, иногда капризничал и не хотел есть макароны по-флотски,
приготовленные домработницей тетей Серафимой, которая была ему и нянькой и
мамкой, так как родители его, занятые ответственной работой, дома почти не
бывали, воспитанием Ашотика, по существу, не занимались. Однажды бывший
курсант офицерской школы сообщил ошарашенной пехоте, что у них, Васконянов,
в областном театре была отдельная "ожа". Парни-простофили долго не могли
допереть, что это такое.
загибаться бы ему рядом с Попцовым на нижних нарах в ожидании места в
санчасти, но к нему, грамотею и разумнику, доверчивому чудаку, прониклись
почтением имеющий тягу к просветительству Булдаков и, как и всякие
детдомовцы, сострадающие всякому сироте, тем более обиженному, Бабенко,
Фефелов и вся их компания. Они не давали забивать Васконяна, да и парни
крестьянского рода, от веку почитающие грамотеев, тоже не позволяли
уворовывать от его пайки крохи, занимали для него место на нарах вверху,
заставляли разуваться, расстилать портянки под себя, чтоб к утру они
высохли, непременно снимать шинель, расстегивать хлястик -- тогда шинель
делается что одеяло, -- повязывать носовым платком голову, класть шлем под
щеку, подшлемник же надевать на голову, дотянув его до рубахи, сцепить
булавкой -- тепло дольше держится. Наказывали не лениться ходить до ветру
подальше от казармы, иначе дневальные поймают и -- "ах вы, сени, мои
сени!.." -- сыграют на ребрах. Утром ни в коем разе не нежиться, валиться с
нар и борзым кобелем рвать в дежурку, чтоб захватить согретой в помещении
воды, иначе старшина или Яшкин выгонят к только что принесенному баку (там
вода со льдом), воды не хватит -- принудят тереть рыло снегом.
корешки по роте часто употребляли слова "захватить", "беречь", "стеречь",
"рот не разевать" -- они не позволяли Васконяну съедать хлеб раньше чем
будет получена горячая похлебка; коли сахарку перепадет -- сохранять его до
раздачи кипятка, но лучше всего копить сахар в жестяной банке да сменять на
картошку. Ребята прятали грамотея Васконяна от старшины, командира роты
Пшенного; но прежде всего от капитана Мельникова, Вид Васконяна раздражал
всех, кто его зрил, да и досаждал он старшим чинам своей умственностью,
прямо-таки одергивал с неба на землю тех самоуверенных командиров, особо
политработников, которые думали, что все про все знают, потому как никогда
никаких возражений своим речам и умопросвещению не встречали. Крепче всего
их резал, с ног валил Васконян, когда речь заходила о свободе, равенстве,
братстве, которое хвастается своим гуманизмом, грозился Международным
Красным Крестом, который в конце концов доберется до сибирских лесов и
узнает обо всех "безобгазиях, здесь твогящихся". "Молчи ты, молчи, -- шипели
на Васконяна ребята, дергали его за рубаху, когда тот вступал в умственные
пререкания со старшими по званию, -- опять воду таскать пошлют, обольешься
-- где тебя сушить? На занятиях мокрому хана..."
несгибаемого упрямца, вызывали в особый отдел, где он, видать, не особо-то
дрейфил, и предписано было командиру батальона капитану Внукову провести со
строптивым красноармейцем воспитательную беседу. Васконяна затребовали в
каптерку старшины роты, где на топчане кособоко сидел, морщась от боли,
капитан.
шлема, буркнул Васконян и стоял, согнувшись под низким потолком каптерки,
утирал мокрой рукавицей немыслимой величины мокрый нос.
запоясанного и застегнутого солдата, со вздохом молвил:
тратишь? Ты чего, не понимашь, где находишься? -- И отвернулся, погрел руки
над печкой. -- Умный, а дурак. Иди. На фронте, на передовой душу отведешь. В
окопах полная свобода слова и ум не перегружен, одна мысль постоянно томит
сердце и голову: как сегодня выжить? Может, и завтра повезет... Иди! Не мути
башку ребятам, не лезь им в душу -- не то время и не то место. Ступай!
больше внял Васконян и в конце концов согласился, что жизнь сложна, жестока,
несправедлива к малым мира сего, и не то чтобы смирился со своей участью, но
не так уж рьяно лез на рожон, перестал досаждать капитану Мельникову, чем
тот остался очень доволен, думая, что перевоспитал еще одного красноармейца.
вареных картошек, луковицу и маленький кубик сала -- где-то они украли эти
богатства, может, выменяли, -- Васконян уже не подвергал товарищей
моральному осуждению. Изжевав пищу, он облизался, утерся рукавом и выдал
признание:
свинской бывает, неспгаведливой -- нет. Откуда бы я узнав вашу жизнь,
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Панов Вадим
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Лукьяненко Сергей