отвечая на строгом экзамене, постарался дать отчет в ужасе и безвыходности
своего положения: осмотрев камеру, стараясь не пропустить ничего, сосчитал
часы, что остаются до казни, нарисовал себе приблизительную и довольно
точную картину самой казни и пожал плечами.
что-то как бы противоположное ему - чувство смутной, но огромной и смелой
радости. И ошибка, все еще не найденная, уже не вызывала ни досады, ни
раздражения, а также говорила громко о чем-то хорошем и неожиданном, словно
счел он умершим близкого дорогого друга, а друг этот оказался жив и невредим
и смеется.
учащенно, но крепко и ровно, с особенной звонкой силой. Еще раз внимательно,
как новичок, впервые попавший в тюрьму, оглядел стены, запоры, привинченный
к полу стул и подумал:
завтрашней казни - и как будто ее нет. Посмотрю на стены - как будто нет и
стен. И так свободно, словно я не в тюрьме, а только что вышел из какой-то
тюрьмы, в которой сидел всю жизнь. Что это??
билась мысль. Словно огненные языки вспыхивали в голове - наружу хотел
пробиться огонь и осветить широко еще ночную, еще темную даль. И вот
пробился он наружу, и засияла широко озаренная даль.
от сердца мертвая, холодная, тяжелая змея с закрытыми глазами и мертвенно
сомкнутым ртом - перед лицом смерти возвращалась, играя, прекрасная юность.
И это было больше, чем прекрасная юность. С тем удивительным просветлением
духа, которое в редкие минуты осеняет человека и поднимает его на высочайшие
вершины созерцания, Вернер вдруг увидел и жизнь и смерть и поразился
великолепием невиданного зрелища. Словно шел по узкому, как лезвие ножа,
высочайшему горному хребту и на одну сторону видел жизнь, а на другую видел
смерть, как два сверкающих, глубоких, прекрасных моря, сливающихся на
горизонте в один безграничный широкий простор.
невольно и выпрямляясь, как в присутствии высшего существа. И, уничтожая
стены, пространство и время стремительностью всепроникающего взора, он
широко взглянул куда-то в глубь покидаемой жизни.
увиденное, да и не было таких слов на все еще бедном, все еще скудном
человеческом языке. То маленькое, грязное и злое, что будило в нем презрение
к людям и порою вызывало даже отвращение к виду человеческого лица, исчезло
совершенно: так для человека, поднявшегося на воздушном шаре, исчезают сор и
грязь тесных улиц покинутого городка, и красотою становится безобразное.
рукою. Гордый и властный от природы, никогда еще не принимал он такой
гордой, свободной и властной позы, не поворачивал шеи так, не глядел так,-
ибо никогда еще не был свободен и властен, как здесь, в тюрьме, на
расстоянии нескольких часов от казни и смерти.
его просветленному взору. Паря над временем, он увидел ясно, как молодо
человечество, еще вчера только зверем завывавшее в лесах; и то, что казалось
ужасным в людях, непростительным и гадким, вдруг стало милым,- как мило в
ребенке его неумение ходить походкою взрослого, его бессвязный лепет,
блистающий искрами гениальности, его смешные промахи, ошибки и жестокие
ушибы.
внушительность своей позы, снова стал арестантом, которому и тесно, и
неудобно взаперти, и скучно немного от надоевшего пытливого глаза, торчащего
в плоскости двери. И странно: почти внезапно он позабыл то, что увидел
только что так выпукло и ясно; и еще страннее,- даже и вспомнить не пытался.
Просто сел поудобнее, без обычной сухости в положении тела, и с чужой, не
вернеровской, слабой и нежной улыбкой оглядел стены и решетки. Произошло еще
новое, чего никогда не бывало с Вернером: вдруг заплакал.
свободы к этой нежной и страстной жалости? Он не знал и не думал об этом. И
жалел ли он их, своих милых товарищей, или что-то другое, еще более высокое
и страстное таили в себе его слезы,- не знало и этого его вдруг воскресшее,
зазеленевшее сердце. Плакал и шептал:
признал бы холодного и надменного, усталого и дерзкого Вернера - ни судьи,
ни товарищи, ни он сам.
собрали в большой холодной комнате со сводчатым потолком, похожей на
канцелярию, где больше не работают, или на пустую приемную. И позволили
разговаривать между собою.
молча и крепко пожали руки, холодные, как лед, и горячие, как огонь,- и
молча, стараясь не глядеть друг на друга, столпились неловкой рассеянной
кучкой. Теперь, когда они были вместе, они как бы совестились того, что
каждый из них испытал в одиночестве; и глядеть боялись, чтобы не увидеть и
не показать того нового, особенного, немножко стыдного, что каждый
чувствовал или подозревал за собою.
непринужденно и просто, как прежде: никакой перемены не произошло, а если и
произошло что-то, то так ровно легло на всех, что для каждого в отдельности
стало незаметно. Все говорили и двигались странно: порывисто, толчками, или
слишком медленно, или же слишком быстро; иногда захлебывались словами и
многократно повторяли их, иногда же не договаривали начатой фразы или
считали ее сказанной - не замечали этого. Все щурились и с любопытством, не
узнавая, рассматривали обыкновенные вещи, как люди, которые ходили в очках и
вдруг сняли их; все часто и резко оборачивались назад, точно все время из-за
спины их кто-то окликал и что-то показывал. Но не замечали они и этого. У
Муси и Тани Ковальчук щеки и уши горели; Сергей вначале был несколько
бледен, но скоро оправился и стал такой, как всегда.
необыкновенен и страшен. Вернер всколыхнулся и тихо сказал Мусе с нежным
беспокойством:
опустил глаза.
ничего, сейчас кончится. Надо держаться, надо, надо.
скажет, пришел глухой, запоздалый, страшно далекий ответ: так на многие
зовыы могла бы ответить могила:
и подумал с мгновенною тоскою; ?Откуда он смотрит? Откуда он говорит?? И с
глубокое нежностью, как говорят только могиле, сказал:
актриса на сцене, сказала:
люблю. И отчего ты весь такой... светлый и мягкий? А, что?
крепко сжал Мусину руку:
очень люблю.
мгновенном блеске молнии гаснут все иные огни, и бросает на землю тень само
желтое, тяжелое пламя.
Вернер всколыхнулся снова и быстро шагнул к Сергею.
гордости, она неистово дергала Сергея за рукав.
занимается!
постепенно становились они такими, как прежде, но не замечали и этого,
думали, что все одни и те же. Вдруг Вернер оборвал смех и с чрезвычайною
серьезностью сказал Сергею:
Зыков Виталий
Шилова Юлия
Доценко Виктор
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Муркок Майкл