от этой странной тишины маленького, немосковского дворика, тотчас увидел,
как из-под "Волги" высунулись мускулистые с задранными штанинами ноги в
кедах, задвигались по траве, затем глуховатый голос размеренно ответил:
движения задралась рубаха, обнажая плоский сильный живот, и Алексей вылез
из-под "Волги", сел на траве, - рукава до локтей засучены, руки измазаны
маслом; тыльной стороной ладони провел по смуглой щеке, внимательные
темно-карие глаза изучающе оглядели Никиту с ног до головы, задержались на
его настороженном лице.
незнакомы. Верно?
грубовато-смуглого парня в кедах, в темной, испачканной маслом рубашке с
тем Алексеем, которого он видел вчера, но ничего, казалось, общего не
было.
тряпкой, не спуская прищуренных глаз с Никиты. - Пойдем, брат. На крыльце
покурим. А ну-ка, Валька, - он строго кивнул Валерию, - возьми масленку да
смажь рулевые тяги. Только как свою. Ясно?
мускулистые руки, загорелое дотемна лицо, плотная, прямая шея вызывали
мысль о грубой силе, лишь узкий треугольник кожи на груди, видный в
распахнутом вороте сатиновой рубашки, совсем не тронутый загаром, был
неправдоподобно белым.
Никита.
будто Алексей говорил о человеке чужом, незнакомом и мало интересующем
его.
Ольга Сергеевна - вторая жена Грекова. Следовательно, я не ее сын. Валерий
- да.
палисадниками, над тепловатыми деревянными ступенями крыльца, осторожно
цеплялся за ромашки, за траву невесомыми, слабыми островками. Набухшие
тополиные сережки, лопаясь, падали с легким шорохом на полированный верх
машины, под которой, насвистывая, проворно елозя кедами по траве,
постукивал пневматической масленкой Валерий; он, видимо, делал это не в
первый раз. И Никита, чувствуя на брови скользяще-щекотное прикосновение
рассеянного в воздухе липкого пуха, проговорил не совсем уверенно:
испачканных пальцах; чернели каемки масла под ногтями, лицо было пятнисто
освещено сквозь ветви иглами солнца, и тогда Никита увидел косой шрам
возле его тронутого сединой виска. "Кажется, он занимался боксом?" -
подумал он, вспомнив перчатки, кожаную тренировочную грушу в его комнате,
и тотчас хотел спросить об этом, но договорил дрогнувшим голосом:
Алексей зажег спичку, прикурил, положил руку на колено Никиты, - значит,
их много. Даже больше, чем надо, брат. Когда-то она бывала у всех.
прилипший к потной переносице назойливо щекочущий пух, и повторил: - Ты
когда-нибудь видел ее?
Никита будто по-особому отчетливо видел смуглое лицо Алексея, глухо
заросший травой дворик с палисадниками, густые тополя, раскрытые окна в
низком деревянном домике, и даже представилось на секунду, что он все это
давно видел, что это было давно знакомо ему. Но он никогда ничего этого не
видел, не мог знать, что здесь, в тихом зеленом дворике Замоскворечья, жил
его брат Алексей, и показалось ему сейчас, что его приезд сюда с Валерием
походил на кем-то начатую игру, и он, как бы насильно втянутый в эту игру,
сказал:
ладонь. - Почти. Все мы на этой земле родственники, дорогой брат, только
иногда утрачиваем зов крови. Ясно? И это нас освобождает от многого, к
сожалению и к несчастью. Как кардан, Валерий? - с прежней строгостью
спросил он. - Ты жив, брат?
миг перестала пощелкивать масленка. - Кого это ты цитируешь?
бросился в глаза этот едва заметный косой шрам возле его виска.
перчатки и груша. Подумал, ты занимаешься боксом?
ступени.
Алексея.
инструктор. В автошколе. Этот шрам - война. Царапнуло на Днепре...
что Алексей не ответил, видел ли он его мать. Никита знал, что мать
несколько раз приезжала по своим сложным делам в Москву, но подробно
никогда не говорила об этом.
естественно, но боясь поднять глаза, опасаясь выдать напряжение в своем
взгляде. - Ты был знаком с ней?
сосредоточенный, поворачивал к солнцу расстеленную на траве брезентовую
палатку, густо, как гусеницами, усыпанную тополиными сережками, и не
обернулся к Никите.
Никиты, облокотился на качнувшиеся под тяжестью его тела перила.
Какая тогда она была?
сказала: "Прости, я отвыкла от нежностей".
торчащих ног Валерия, приказал грубовато:
хочешь ехать в Крым. В трех местах дыры. Все дожди будут твои.
соображаю! - лежа под кузовом, жалобно взмолился Валерий, передвигая на
траве длинные ноги. - Женское это дело, ей-богу!
будешь уметь! И без дискуссий.
трудовое воспитание? Ты понял, Никитушка, какого брата подкинула мне
судьба? - Валерий захохотал, в то же время послушно вылез из-под кузова я,
расстегивая надетую для работы старую Алексееву пижаму, прислонился плечом
к крылу, притворяясь обессиленным. - Для того чтобы рабочий мог
восстановить свои силы, эксплуататор должен давать столько, сколько нужно
лишь для восстановления сил. Это по Марксу, Алешенька. Обед будет?
улыбкой и спросил Никиту: - Ты окрошку любишь? Обыкновенную деревенскую
окрошку?
брезентовой палатке, которую минуту назад осматривал Алексей. - Если это
нужно, - сказал он не очень твердо, - я могу зашить. Если найдется большая
игла. Это нетрудно.
похлопал Валерия по щеке. - Ты слышал, пижон? Гомо сапиенс, царь
природы... Можешь учиться у геологов.
схватился двумя руками за грудь, изображая крайнюю степень сердечного
приступа как бы вследствие поразившего его несказанного восторга.
родственника мы приобрели, Алеша! Умеет латать палатки! Идеал домохозяек!
Шедевральный парень! Никита, а как насчет глажки брюк? А? Сможешь?
следует отвечать - серьезно или иронически. - Могу и стирать, если
хочешь...
бы и двух научно-исследовательских институтов! Погладим? По рукам?
Корнев Павел
Верещагин Олег
Буркатовский Сергей
Скальци Джон
Прозоров Александр
Лондон Джек