вешалки. Затем он остановился.
- Мацуев, слушай-ка, все-таки как только кончится, не засиживайтесь.
Договорились?
- Мы-то не засидимся, - пообещал Мацуев. И добавил, понизив голос: -
Завял парнишка на корню. Нервничает. Да оно и понятно, своей-то руды не было
у него еще, только в институте про нее учил. А в институтах чему их там
обучают? Не разбери-пойми...
Дождик поморосил еще час и перестал. Проглянуло скупое матовое солнце.
Но пришлось ждать еще два часа, пока не высохла глина в карьере, и в этот
день ни одна бригада не выполнила и половины нормы.
Так было и назавтра, и день за днем повторялось с унылой точностью
расписания. Комариная морось, пленкой покрывавшая глину, не позволяла людям
пробить окно в руду. Она оставляла им для этого слишком редкие часы.
Пронякину она позволяла делать две или три, от силы четыре лишние ходки, и
когда через неделю выдали зарплату, он получил меньше всех, потому что
должен был сделать больше.
Он стиснул деньги побелевшими пальцами, мысленно грозя кулаком хмурому,
слезящемуся небу. Если б он верил в Бога, он обратился бы к нему с упреком,
но так как он не верил в Бога, он выругал его на чем свет стоит. И пошел
один в поселок мокрой бетонкой и через капающий лес, спотыкаясь в промозглом
тумане.
В этот вечер он нашел на подушке письмо от жены. Он повалился на койку
как был - в резиновых сапогах и ватнике, - чего никогда с ним не случалось,
и, жуя папиросу, наискось разорвал конверт.
"Витенька, дорогой ты мой, - писала жена крупными детскими буквами,
падающими в конце строки. - Уж не знаю, как мне тебя благодарить, что не
забыл, прислал известие. А то отец психует, и мамаша с ним теперь заодно,
говорят: твой от тебя сбежал, загулял там, поди другую нашел. Ищи и ты,
говорят, себе другого, пока не поздно. Уж очень ты им поперек горла. А кого
мне искать, я же знаю, ты и погуляешь, а меня все-таки не позабудешь. Потому
что вместе многое пережито. Витенька, я так за тебя рада, за твои успехи, не
за себя уже. Хоть ты и говоришь, что я еще ничего, но ты ведь еще молодой
совсем, тебе пожить хочется, погулять, и кто же тебя за это упрекнуть может?
Витенька, я все сделаю, как ты велишь, вот только напарнице все передам, она
у меня толковая. И кровать с шифоньером, конечно, продам, чего же за них
держать-ся, и приеду к тебе, конечно, Витенька. Куда же мне еще, как не к
тебе?.."
Больше он не стал читать. Он закинул руку с письмом за голову, и курил,
и слушал, как шумит гроза.
Сколько ни жил Пронякин на свете и сколько ни колесил, он ни разу не
видел таких гроз, какие по ночам бушевали здесь, над магнитными массивами
курских аномалий, когда небо, взорванное густыми и сочными, ветвистыми
молниями, становилось ослепительно белым на несколько долгих мгновений, так
что можно было разыскать в грязи наперсток, а от репродуктора, который
забыли выключить, разлетались длинные серебристые искры. И грохот грома был
долог, точно поджигали с конца пороховой заряд в несколько верст длиною.
Он докурил папиросу и швырнул ее за кровать. Потом сбросил ноги на пол
и сел, расстегивая на груди ватник.
- Давай, что ли? - сказал он Антону.
- Чего давай? - спросил Антон. Он лежал на койке и читал что-то толстое
про шпионов.
- Выпьем, - сказал Пронякин. - Есть у тебя? Или сползаем?
- Ты что? Ты серьезно?
- Ага...
- Нет, ты на самом деле?
- Ну сказал же тебе...
Антон взбрыкнул ногами в продранных носках и сел, бросив книгу на
тумбочку.
- Хлопцы! - сказал Антон. - Наша планета начинает вращаться в другую
сторону.
- Не имеет значения, - сказал Пронякин.
Четверо их соседей зашевелились на своих койках и приподняли головы,
разглядывая Пронякина точно впервые. Это были командированные из Курска,
приехавшие на месяц монтировать электрооборудование на подстанции. Пронякин
их невзлюбил с первого дня, сам не зная почему, и за все время ухитрился не
обмолвиться с ними словом. Каждый вечер они аккуратно подсчитывали свои
доходы и убытки и считали на пальцах дни, оставшиеся дни до той желанной
поры, когда они снова вернутся к своим мотоциклам, и девочкам, и джазикам в
шикарном парке "Боевая дача". Может быть, он невзлюбил их за то, что не
видел разницы между ними и собою.
Они расшевелились и повытрясли кой-какие денежки, и он своих добавил,
не считая, и двое из них куда-то молчаливо сползали и так же молчаливо
вернулись с закусками в карманах и с батареей четвертинок в авоське.
- Значит, больше выливать не будешь? - спросил Антон.
- Больше не буду, - ответил Пронякин. - Давно заметил?
- В первый день. Чудак ты, комендант нас не обижает. Он тут с нами и
сам выпивал.
- Ладно, - сказал Пронякин. - Не прячь теперь.
- Не буду, Витя. Только ты не надейся, особенно мы тебе загулять не
дадим. В меру, понял?
- Хорошо, в меру. Наливай...
Водка булькала и успокаивалась в стакане, и он сморщился, представив
себе ее полузабытый керосинный вкус.
- Постой, - сказал Антон. - А ты с чего это вдруг? Что тебя точит?
Жинка тебе чего-нибудь написала?
- Написала, что очень любит.
- А... - сказал Антон и внимательно, долго смотрел на Пронякина. -
Тогда за твою жинку. Только учти, больше одного стакана за жинку не пьют.
- Ладно, - сказал Пронякин. - Поехали.
Он давно не пил и захмелел быстро. Он и хотел захмелеть, чтобы скорее
уснуть. И он не слышал, как Антон стащил с него сапоги и одежду и уложил под
одеяло. Но поздней ночью он проснулся от неожиданной тишины и понял, что
гроза кончилась. Где-то на краю поселка прокукарекал петух. Пронякин поднес
к глазам руку со светящимися часами: было половина второго. "Не иначе как
распогодится завтра, - подумал он. - А то с чего бы ему горло драть?"
Он прислушался к часам. Они не остановились, они стучали, хотя он забыл
их завести.
7
Старожилы юного Рудногорска вспоминают, что утро в тот день было
солнечное и с редкими облаками.
Пронякин успел сделать четыре ходки и стал делать пятую. Поднимаясь из
карьера, он весело балагурил сам с собою и пел что-то невразумительное,
когда вдруг увидел крупные капли на ветровом стекле. У него опять упало
сердце. Он прибавил ходу и помчался к отвалу и там опять воевал со щеколдой,
вися на подножке и не слыша ругани, которой обкладывали его встречные
водители, бледневшие и сворачивавшие в сторону. Он спешил сделать хотя бы
еще один рейс.
Но на обратном пути тень большой тучи легла перед ним на дорогу, и,
подъезжая к карьеру, он увидел на пустыре несколько машин.
- Шабаш, значит? - спросил он у Федьки.
- Шабаш, - подтвердил Федька. - Впервой, что ли. Вылазь, позагораем.
- А экскаваторы? - спросил Пронякин. - Работают?
Он спросил это просто так, он еще ничего не решил.
- А что машинистам-то? Им не ездить.
Пронякин мгновение помолчал. Он слушал, как ровно шумит двигатель и как
тяжелые капли барабанят в пустом кузове. Потом он потянулся к рычагу
скоростей и медленно убрал ногу с педали сцепления.
- Куда ты? - заорал Федька.
- Сделаю покамест одну ходку, - ответил Пронякин, не оборачиваясь. - А
там поглядим.
- А чего глядеть-то?
Федька шел рядом с машиной.
- Ты едешь со мной, что ли?
- Что ты, я машины своей не губитель. И себе не губитель. И тебе бы
тоже не советовал...
Все вдруг осталось позади. Пронякин спускался вниз по бетонке, уже
покрывшейся прозрачным лаком. Навстречу ему выезжали последние машины, и
карьер быстро пустел. Лишь стрекотал одинокий бульдозер да взрывники
колдовали у своих буровых станков, напоминающих треноги зенитных пулеметов.
Его "МАЗ" был единственной машиной, которая в этот час въезжала в карьер.
С колотящимся сердцем он прошел два витка, миновал опасное место у
рыжего глиняного пласта, где крупные комья обрушились со склона и завалили
полширины дороги, и стал, плавно заворачивая, спускаться к свинцово-голубым
массивам келловея. Экскаватор стоял в знакомом забое, совсем расплывшийся в
кисее дождя. Поодаль маячила согбенная фигура Антона. Он тащил, взвалив на
плечо, толстые, черные, лоснящиеся провода. Должно быть, он готовился
отключить моторы.
- Насыпай, что ли! - крикнул Пронякин, останавливаясь прямо против
ковша. Антон все тащил свои провода.
- Ты не оглох ли часом?
- А ты часом не сдурел? - спросил Антон.
- Не замечаю.
- А дождик замечаешь?
- И дождик не замечаю.
Антон сбросил провода на землю и молча, внимательно посмотрел на
Пронякина. Затем легко вспрыгнул на гусеницу и исчез в будке. Пронякин ждал,
Куликов Роман
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Зыков Виталий
Шилова Юлия
Суворов Виктор