возвышения Гитлера, а затем -- во время его падения. Дети Геббельса узнали
правила игры у соседского ребенка, у которого с довоенных времен была
коробка с игрой.
правила бинго нацистам при полном параде и впавшему в детство Адольфу
Гитлеру. Те слушают их так внимательно, как будто с ними говорит Господь
Бог.
бункере" и еще четыре рассказа, которые Траут выбросил в мусорный бак до
катаклизма, сохранились. Все это время, пока первые десять лет шли к концу,
он верил -- а Моника Пеппер не верила, что нищенка использует мусорный бак
вместо почтового ящика, зная, что он наблюдает за ее безумными танцами через
глазок в железной двери.
расшифровать важное сообщение от высших сил, несомненно, содержащееся в
тексте. Приходя с работы домой, он становился обыкновенным одиноким
афроамериканцем.
20
которые, как надеялся Траут, служащие Департамента здравоохранения сожгут,
похоронят или выбросят в море далеко от берега прежде, чем кто-нибудь их
прочтет. Траут рассказал мне, что с отвращением перечитал грязные страницы,
сидя по-турецки нагишом на своей огромной кровати в комнате имени Эрнеста
Хемингуэя. Было жарко. Он только что вылез из джакузи.
игре в бинго высокопоставленных нацистов, разодетых в свои безумные
напыщенные мундиры. Траут никогда не считал, что чего-то стоит как писатель,
но тут он испытал истинное удовольствие. Что-то прекрасное вышло из-под его
пера. Он сказал, что сцена очень хорошая, она не что иное, как реминисценция
следующего пророчества из книги пророка Исайи: "Тогда волк будет жить вместе
с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой
лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их"[13].
"Господи, как же мне это удалось?"
задавал этот восхитительный вопрос. Давно, в шестидесятые, задолго до
катаклизма, у меня был огромный старый дом в Барнстэбл-Вилидж в Кейп-Коде,
где моя первая жена Джейн Мэри Воннегут, урожденная Кокс, вместе со мной
растила четырех мальчиков и двух девочек. Так вот, флигель, в котором я
писал, дышал на ладан.
мастера на все руки, чтобы он построил мне новый дом, такой же, как прежний.
Тед сам делал опалубку под фундамент. Затем он руководил его заливкой. Затем
он возвел стены, обшил их, покрыл крышу и провел электричество. Он навесил
все двери и окна. Он все внутри оштукатурил.
изнутри и снаружи. Я сказал Теду, что сам хочу это сделать, иначе он и этим
занялся бы. Когда он закончил и выгреб весь мусор, он потребовал, чтобы я
встал рядом с ним и посмотрел на мое новое жилище с расстояния в тридцать
футов.
x x x
моих любимых. Две из них скорее вопросы, нежели добрые советы. Вторая фраза
-- вопрос Иисуса Христа: "От себя ли говоришь, или другие сказали тебе обо
мне?"[14]
пишет акварели и играет на саксофоне. Я уже цитировал его в другой книге:
"Мы здесь для того, чтобы помочь друг другу пройти через это, что бы это ни
было".
детскими врачами".
министром пропаганды, вероятно, самым лучшим пропагандистом в истории, и
называют номера выигравших или проигравших клеточек на карточках, розданных
игрокам. Игра была чем-то вроде обезболивающего для военных преступников,
впавших в глубокий маразм. Она замечательно помогает выжившим из ума
старикам на церковных праздниках.
награждали только тех немцев, кто проявил на фронте бесстрашие, граничившее
с безумием. У Гитлера тоже такой. Он получил его за храбрость во время
первой неудачной попытки западной цивилизации покончить с собой.
рядовым 1-го класса. Подобно Эрнесту Хемингуэю, я никогда не стрелял в
человека. Может быть, Гитлер тоже ни в кого никогда не стрелял. Он получил
высшую награду своей страны не за то, что убил много народу на войне. Он
получил ее за то, что был бесстрашным связным. Не все на поле боя заняты
убийством. Я и сам был разведчиком, пробирался по местам, которые не были
захвачены нашими войсками, высматривая врагов. Я не должен был сражаться с
ними, обнаружив их. Мне надо было оставаться живым и незамеченным, чтобы я
смог рассказать моему начальству, где они находятся и что делают.
страны -- Пурпурное Сердце за обморожение.
"Вот теперь ты мужчина!"
есть Господь, потому что именно фюрер выкрикивает "БИНГО!" Адольф Гитлер
выиграл! Он не верит, он говорит (на немецком, конечно): "Я не могу в это
поверить. Я никогда не играл в эту игру, и я выиграл. Я выиграл! Что это,
как не чудо?" Он ведь был католиком.
карточку. По словам Траута, он смотрел на нее, "как будто это был лоскут от
Туринской Плащаницы". И тогда наш красавец говорит: "Что это может означать,
если не то, что наши дела не так плохи, как мы здесь думали?"
которую подарила ей на свадьбу жена Геббельса. У фрау Геббельс их много,
хватит и семье, и другим. Траут написал о Еве Браун: "Единственным ее
преступлением было то, что она позволила чудовищу извергнуть семя в ее
влагалище. Это случается с нашими лучшими женщинами".
коммунистической гаубицы. С трясущегося потолка на оглушенных людей сыплются
струйки известки. Гитлер сказал: "Смотрите-ка, снег идет". Он пошутил,
показывая, что у него еще есть чувство юмора. Как поэтично сказано, и самое
время покончить с собой, чтобы его потом не выставляли в клетке на всеобщее
обозрение.
nein"[15]. Он убеждает всех, что выстрел в голову -- достойный
поступок. Теперь что же ему сказать напоследок? Он говорит: "Как насчет "Я
ни о чем не жалею?" Геббельс отвечает, что это, конечно, вполне подходит, но
уже несколько десятилетий эти слова составляют мировую славу французской
певички из кабаре по имени Эдит Пиаф[16]. "У нее есть прозвище --
Воробышек, -- сказал Геббельс. -- Я не думаю, что вы хотите, чтобы вас
называли "воробышком".
БИНГО?"
не просил, чтобы меня произвели на свет".
21
никогда не был в штаб-квартире этой организации в Амхерсте, штат Нью-Йорк. Я
сменил на этом бесполезном посту покойного доктора Айзека Азимова, писателя
и биохимика. Нам нужна организация -- заниматься ее делами жуткая скучища --
лишь для того, чтобы другие знали, что нас много. Мы предпочли бы жить своей
частной гуманистской жизнью и никому об этом не говорить и вспоминать об
этом факте не чаще, чем мы вспоминаем, что пора сделать вдох.
ни наказаний, ни наград в жизни загробной. Создатель Вселенной остается для
нас неизвестным. Мы служим по мере наших сил не ему, а той величайшей
абстракции, о которой мы хоть что-то знаем, -- обществу, в котором мы живем.
фронтовой друг Бернард О'Хара, ныне покойный, потерял серю веру -- он был
католиком -- во время Второй мировой войны. Мне это не понравилось. Я
считаю, что потерять веру -- значит потерять слишком много.
порядочные и интересные люди, которые, несмотря на это, были очень