сиянии своих тридцати лет, в блеске монист на царственной екатерининской
шее, в босых стройных ногах, в колышущейся упругой груди. Зубы видения
сверкали, а от ресниц ложилась на щеки лиловая тень.
бидон с молоком.
Позавчера сорок, вчера сорок пять, сегодня пятьдесят. Ведь этак
невозможно.
и сто.
про сто, про все забыл, и сладкий и дерзкий холод прошел у него в животе.
Сладкий холод, который проходил каждый раз по животу Василисы, как только
появлялось перед ним прекрасное видение в солнечном луче. (Василиса
вставал раньше своей супруги.) Про все забыл, почему-то представил себе
поляну в лесу, хвойный дух. Эх, эх...
вышла бы жена), - уж очень вы распустились с этой революцией. Смотри,
выучат вас немцы. "Хлопнуть или не хлопнуть ее по плечу?" - подумал
мучительно Василиса и не решился.
сверкнуло, сверкнуло, прогремело бидоном, качнуло коромыслом и, как луч в
луче, стало подниматься из подземелья в солнечный дворик. "Н-ноги-то -
а-ах!!" - застонало в голове у Василисы.
столкнулся с ней.
сегодня пятьдесят.
наглость! Мужики совершенно взбесились... Явдоха! Явдоха! - закричала она,
высовываясь в окошко, - Явдоха!
локти и сухие ноги, и ему до того вдруг сделалось тошно жить на свете, что
он чуть-чуть не плюнул Ванде на подол. Удержавшись и вздохнув, он ушел в
прохладную полутьму комнат, сам не понимая, что именно гнетет его. Не то
Ванда - ему вдруг представилась она, и желтые ключицы вылезли вперед, как
связанные оглобли, - не то какая-то неловкость в словах сладостного
видения.
Ох, уж эти мне базары! Нет, что вы на это скажете? Уж если они немцев
перестанут бояться... последнее дело. Разучимо. А? А зубы-то у нее -
роскошь...
горе.
отправился умываться холодной водой.
золотистым августом пришел светлый и пыльный сентябрь, и в сентябре
произошло уже не знамение, а само событие, и было оно на первый взгляд
совершенно незначительно.
подписанная соответствующими гетманскими властями бумага, коей
предписывалось выпустить из камеры N_666 содержащегося в означенной камере
преступника. Вот и все.
такие беды и несчастья, такие походы, кровопролития, пожары и погромы,
отчаяние и ужас... Ай, ай, ай!
наименование - Семен Васильевич Петлюра. Сам он себя, а также и городские
газеты периода декабря 1918 - февраля 1919 годов называли на французский
несколько манер - Симон. Прошлое Симона было погружено в глубочайший мрак.
Говорили, что он будто бы бухгалтер.
табачных изделий. На продолговатой вывеске был очень хорошо изображен
кофейный турок в феске, курящий кальян. Ноги у турка были в мягких желтых
туфлях с задранными носами.
недавно, как Симон продавал в этом самом магазине, изящно стоя за
прилавком, табачные изделия фабрики Соломона Когена. Но тут же находились
и такие, которые говорили:
земгусар.
бормотали:
одиннадцать, они видели, как вечером он шел по Малой Бронной улице в
Москве, причем под мышкой у него была гитара, завернутая в черный
коленкор. И даже добавляли, что шел он на вечеринку к землякам, вот
поэтому и гитара в коленкоре. Что будто бы шел он на хорошую интересную
вечеринку с веселыми румяными землячками-курсистками, со сливянкой,
привезенной прямо с благодатной Украины, с песнями, с чудным Грицем...
места...
учителем...
Бронной туманы, изморозь, тени... Какая-то гитара... турок под солнцем...
кальян... гитара - дзинь-трень... неясно, туманно, ах, как туманно и
страшно кругом.
косы, тюрьмы, стрельба, и мороз, и полночный крест Владимира.
насмерть людей, едет, едет черношлычная конница на горячих лошадях.
бледный, с намокшей в тепле прядью волос, и розовая лампа горит. Спит весь
дом. Из книжной храп Карася, из Николкиной свист Шервинского... Муть...
ночь... Валяется на полу у постели Алексея недочитанный Достоевский, и
глумятся "Бесы" отчаянными словами... Тихо спит Елена.
вовсе на свете. Ни турка, ни гитары под кованым фонарем на Бронной, ни
земского союза... ни черта. Просто миф, порожденный на Украине в тумане
страшного восемнадцатого года.
вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами,
горящими неутоленной злобой. О, много, много скопилось в этих сердцах. И
удары лейтенантских стеков по лицам, и шрапнельный беглый огонь по
непокорным деревням, спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков,
и расписки на клочках бумаги почерком майоров и лейтенантов германской
армии:
распискою в штаб германцев в Город.
лицами, вернувшиеся в свои поместья при гетмане, - дрожь ненависти при
слове "офицерня".
гетман.
загудели пушки, догадались умные люди, а в том числе и Василиса, что
ненавидели мужики этого самого пана гетмана, как бешеную собаку - и
мужицкие мыслишки о том, что никакой этой панской сволочной реформы не
нужно, а нужна та вечная, чаемая мужицкая реформа:
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Флинт Эрик
Семенова Мария
Херберт Фрэнк