Замечательные ваши бобры, они Павлику понравятся. Он скоро играть в них
будет, сильный он будет, скоро... И соловей запоет... Ой, да что это я тут
болтаю, проходи. Варфоломей твой выздоравливает, срослись кости уже. Следов
не будет, только шрамы на спине останутся...
будущее. Эта женщина умела лучше всех, кого он в жизни знал. Но зато
совершенно не умела этого скрывать. Поднял гипофет голову, осмотрелся и
произнес неожиданно для себя самого:
порываясь помочь нести мешок с бобрами, пошел за ней в глубь дома, -
Варфоломей лежал в северном крыле. В каждой комнате стояли связки вербы,
пахло пирогами и жженой туевой смолой.
он уже скоро вставать сможет.
брата. Тот лежал, укрытый до подбородка, силился сделать вид, что спит. Этой
встречи он боялся смертельно - с тех самых пор, как попался на неумелой
краже Конанова кола.
сказала татарка и оставила братьев наедине. Варфоломей робко открыл
полглаза.
тобой делать? Илиан перед всем городом в дурни записался - раскатал губу
гипофетово семя в батоги... Только ты не радуйся, хвалить тебя не за что. В
общем, буду просить, чтоб держали тебя здесь кухонным мужиком и на улицу не
выпускали. Как можно дольше.
мне ж стыд за тебя на весь рынок! Твое счастье, что хозяин тебя головой
принял, не то быть бы тебе в Римедиуме! А это, знаешь ли, не Ялта, даже не
Миусы... Дурак ты, Варя, и шутки твои дурацкие. Нашел что воровать. Ты б еще
Венеру из Рощи украл!
толчок на Земле Святого Витта! Повернулась статуя Венеры Киммерийской!"
Видал?
Телевизор одна хозяйка смотрит, ничего больше...
уже неделю как снял. И газету-сплетницу, "Вечерний Киммерион" с упомянутым
заголовком он тоже видел. И Венеру в садике - еще до визита на могилу
Конана-Варвара - не один час ворочал, даже с места сдвинул, но понял, что
тащить ее через полгорода к офенской гостинице сил ему никак не хватит. Ну,
а Римедиумом в Киммерионе пугали и детей, и взрослых. И даже, говорят,
бобров - но на этот счет, во избежание межрасовой розни, киммерийская пресса
ничего официально не сообщала.
помогало. Варфоломея утешало, что еще ранее первой кражи, на которой он
попался, десятка три прошли безнаказанно. Мешок жертвенной серы, упертый у
брата, до сих пор был надежно спрятан на Выселках. Одна беда, что никому,
кроме сивилл и гипофетов, такая сера задаром не нужна, а старший брат
украденное вряд ли стал бы выкупать - скорей отвесил бы затрещину, наплевав,
что младший силою давно его превзошел.
нужна. Даже на порох не годится. Интересно, Варька, тебе что, все на свете
украсть хочется?
иногда очень хочется. Чтобы большое. Колокол с Кроличьего острова, к
примеру. Или камин у архонта. Или русскую печь. Или железное бревно...
Особенно бревно, только чтобы очень большое. Большое, оно... крупное. А
крупное... крупное всегда спереть хочется, потому что оно большое.
многотонную Венеру его слегка поразило. Эту бы силищу - да к чему путному!
гнется...
куда я ее, старую бабу, дену? Была б она каменная. Или чугунная!
это у него. Как заматереет и женится, то есть женится он уже потом, а сперва
у него дочка уже будет... Он, в общем, не будет воровать, перестанет, я тебе
точно говорю. Ты ему тогда верь. А сейчас ты мне верь, я точно говорю.
видит будущее. Значит, все дело в подростковом, так сказать, созревании, и
пора парню, говоря со всей киммерийской стыдливостью, становиться мужчиной.
чтобы с хозяевами и с нами откушать? Хозяйка Гликерия приглашает. Стол
постный, но рыбку припасли. Пирог с рыбой даже домовой любит. Особенный
пирог. Не отказывайся, все равно не откажешься.
Федор Кузьмич тебе горчичник тогда знаешь куда?
старик-хозяин не удержался и прежде гостей выполз в столовую на запахи.
Политый кедровым маслом пирог с рифейской зубаткой занимал всю середину
стола. Мочености, солености, квашености стояли вперемешку с припущенным,
припеченным и потомленным. Женщины вели себя за столом строго,
старики-мужчины еще строже. Тоня кормила кроху-Павлика чем-то особенным,
наверняка тоже праздничным. Красивая Доня постреливала глазами на видного
собой гипофета. Гликерия терпела и не включала телевизор, хотя сегодня опять
крутили про Святую Варвару. Все восьмеро, считая малыша, наконец, устроились
за киммерийским столом - квадратным, со скругленными углами.
эта моя речь будет историческая. Я сегодня хочу выпить исторически.
сильных пальцах стопку настойки на бокрянике, морозом будланутой. Питье было
горьким, мужским, но именно оно посверкивало в стопках у всех собравшихся за
столом, лишь Гликерия по стародевичеству налила себе на донышко морошковой
подслащенной, ярко-желтой. Уровень напитка в стопках, впрочем, был разный -
от налитых всклянь у Романа Миныча и Федора Кузьмича до нескольких
символических капель перед Антониной. Варфоломей лежал в постели, но дверь
из столовой к нему была распахнута, и стопку ему тоже отнесли полную, и
слушал он своего хозяина с величайшим уважением, с таким, какое мог
испытывать лишь к человеку, изготовлявшему всю жизнь большие и тяжелые вещи,
- такие, которые украсть хочется.
хозяин дома, - за единую справедливость. А в чем заключается единая
справедливость? В том, чтобы исправить все ошибки, допущенные прежде нас. А
какая главная ошибка портит людям жизнь в последние века? Это та ошибка, что
самое главное в нашей жизни, видите ли - свобода, равенство, братство. Вот!
Это целых три ошибки, никаких таких вещей вместе взятых быть не может.
Свобода? Ну, о свободе потом. Равенство? Какое такое равенство? Если я, к
примеру, согласен быть равным, к примеру, с бобром Мак-Грегором или вот к
примеру даже Кармоди, то вовсе не уверен я, что хочу равенства... с миусским
раком, если в нем даже триста пудов! А если я по старости и по глупости даже
вдруг на такое соглашусь, и такого равенства захочу, то захочет ли этого
равенства с ним, с этим раком, бобер Мак-Грегор? Или чего уж, вот к примеру,
даже бобер Кармоди? Никогда он на такое равенство не согласится и не пойдет!
Не поплывет! Мы, конечно, этих раков едим, бобры же в основном нет, но не
нужно такого равенства ни мне, ни вам, гости дорогие, ни стеллерову сильному
быку, ни работящему бобру, ни даже раку его не нужно, - если равенство, то
получается, это я одно лето его на отмели паси, а другое - он меня? Помилуй
Бог, как государь благородный светлейший граф Палинский говаривает! Так что
никакого, разъедрить его в клешню, равенства никому не надобно! Ну, а
свобода...
похоже, слушал историческую речь Подселенцева о ложности идей не слишком-то
великой Французской революции, притом именно малыш был с хозяином дома в
главных его антидемократических тезисах особенно согласен.
свобода! - старец двинул свободным локтем в сторону кухни, где имелся люк в
подпол. - Вот она! Шестеро богатырей, лбов-амбалов, не при дите сказать,
камень долбят за тяжелое преступление. Какая им свобода? А с другое стороны,
не прими я их к себе в подпол, откажись я их туда посадить - им тут же
положен Римедиум, пары свинцовые, ртутные, никаких праздников, даже вода
горячая мерками, потому как топлива мало, а даровая только со Святого Витта
да с Банной Земли, с другого конца света! А ежели, скажем, не в Римедиум,
так куда им на белом свете в Киммерии? К змеекусам, прости Господи, в Триед,
где лба никто не перекрестит? В пустые Миусы? К бобрам на Мебиусы разве...
тоже засмеялись: им картина того, как сдают шестерых преступных таможенников
в услужение на подводные дачи, как поселяют их в бобриные хатки и заставляют
грызть богатым бобрам елки к обеду, тоже показалась забавной. Впрочем, по
случаю Вербного Воскресения женщины в подпол спустили рабам харчи вполне
директорские, не чета бобриной целлюлозе.
дело употребимая. А в жизни нашей свободы нужно... Ну вот столько, и хватит!
Громыко Ольга
Влодавец Леонид
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Русанов Владислав
Чернецов Андрей