Чтение 12–й страницы книги ~Ее маленькая тайна~

- Вся эта чертовщина с твоей мнимой болезнью.

- Мне до смерти надоело играть в шахматы, - вздохнула я, а Док, конечно, не поверил и даже обиделся, что я держу в секрете от него свои планы. Вот так всегда: скажи человеку правду, и можешь твердо рассчитывать на то, что тебе не поверят.

Утром Владимир Иванович позвонил где-то около одиннадцати. Честно говоря, звонка я не ожидала, думала, он просто перестанет меня приглашать после вчерашнего инцидента и дружба наша расстроится, но он позвонил, а я, понятное дело, порадовалась.

Трубку снял Док и заговорил этим своим голосом, от которого я просто с ума сходила: шикарный такой голос, профессорский.

- Простите, я говорю с Владимиром Ивановичем? - начал Док, а я нервно хихикнула, потому что испугалась, что Док загнет какое-нибудь "имею честь", оно, конечно, здорово звучит и все такое, но для нашего соседа это все-таки слишком. Владимир Иванович ответил, что это в самом деле он. Тогда Док говорит: - Простите, я хотел бы с вами встретиться... Это касается Вари... да... если можно, сейчас.

Оказалось, можно, и Док стал собираться.

- Ты уж расстарайся, - напутствовала я его. - Чтоб жалостливо и все такое.

Он только рукой махнул, очень нервничал. Конечно, во вражье логово идти - не сахар, но в настоящий момент повода для особого волнения я не видела.

Док ушел, а я устроилась в гамаке и стала ждать. Прошло минут двадцать, он не возвращался. Я забеспокоилась: о чем они болтают так долго? Моя история должна быть жалостливой, а не занудной.

Наконец Док вернулся. Выглядел он неважно, руки дрожали, а взгляд блуждал. Я в первую минуту перепугалась, все, думаю, раскусили враги наши хитрости, но тут же успокоилась. Выглядел Док паршиво оттого, что опять оседлал своего любимого конька и теперь стыдился, что говорил заведомую ложь (можно подумать, что не бандиту врал, а батюшке на исповеди), а также пытался докопаться до смысла затеянной мною игры. Я ему раз сто уже говорила: нет ни в чем смысла, нет, а он все ищет.

Док выпил холодненькой водички, сел в кресло и задумался. А я стала бродить по комнате и насвистывать.

- Ты знаешь, - сказал он со вздохом, - по-моему, он неплохой человек.

- Кто? - хмыкнула я.

- Этот Владимир Иванович.

- Папа? Папа неплохой. Ты досье на него читал, которое приносил Орлов? Точно, неплохой. Я тебе больше скажу: он хороший человек. Будь у меня талант, я бы про него книгу написала и озаглавила просто и со вкусом - "История хорошего человека". Или лучше "Жизнеописание", как считаешь, а, Док?

- Перестань паясничать! - разозлился он.

- Ты хоть сделал, что я просила? - тяжко вздохнув, поинтересовалась я, хотя ответ уже знала, но Док не любит, когда я копаюсь в его мозгах, а я чужие желания уважаю, потому и стала задавать ему вопросы.

- Конечно, - тоже вздохнув, ответил он и добавил с недоумением: - По-моему, он к тебе привязался...

- Док, не отвлекайся, а?

- Я пришел и сказал примерно следующее: Владимир Иванович, я единственный близкий Варе человек, девушка больна, я всячески стараюсь оградить ее от внешнего мира и потому знакомство с вами не приветствовал. Но так как не усматривал в нем ничего особенно вредного, не возражал. Но вчера Варя вернулась от вас в сильном волнении, а это как раз то, что ей категорически противопоказано. Я вас убедительно прошу прекратить эту дружбу и все такое прочее.

- Ты сказал, что я чокнутая?

- Я сказал, что ты больна.

- Но понял-то он правильно?

- Надеюсь. - Док покачал головой с крайним недовольством и уставился на меня. Сейчас начнет свою любимую песню.

- Все отлично, - заверила я и торопливо исчезла в своей комнате. Теперь следовало ждать, как поступит Владимир Иванович. Скорее всего внемлет просьбе, тогда придется организовывать мой побег от Дока и разыгрывать душераздирающую сцену. Я поморщилась. Трагедии почему-то неизменно вызывали у меня глупую улыбку, наверное, что-то нервное. Все-таки я надеялась, что до трагедий не дойдет и игру в шахматы мы продолжим.

Поначалу казалось, что я ошиблась. Утром никто не позвонил. Я слонялась по трем жилым помещениям и косилась на телефон без всякого толка. Следующее утро прошло примерно так же.

Тогда я переместилась к ограде. Расстелила одеяльце, прихватила шахматы и стала играть с котенком. Он набегался, устал и вскоре уснул со мной рядышком, а я чутко прислушивалась: не раздастся ли звук шагов с той стороны. В конце концов раздался, но увидела я не Владимира Ивановича, а Резо. Он посмотрел на меня, потом на шахматы, потом опять на меня и сказал:

- Привет.

- Здравствуйте, - ответила я. В своем стремлении выглядеть маленькой девочкой я малость пережимала: бравый охранник был старше меня от силы лет на пять, да и то вряд ли. Просто у него такая физиономия, что точный возраст определить невозможно. Я было сунулась, но, по-моему, он и сам его не знал.

Шахматы Резо заинтересовали, он присел на корточки, тараща на них глаза. Тут надо сказать, что до сей поры я видела его неизменно в темных очках и светлым взором могла полюбоваться впервые. Глазки у него были маленькие, глубоко посаженные и весело блестевшие. Цвет их определению не поддавался, скорее желтые, чем карие. Без очков он здорово напоминал любопытную обезьяну, впрочем, ранее он тоже напоминал обезьяну, но в очках.

Сейчас этот достойный представитель человекообразных подпер подбородок здоровущим кулачищем и затих, вожделенно глядя на шахматы. Думал. Я легла и стала ждать, что будет дальше, то есть смотрела на шахматы и тоже думала.

- Интересно, - наконец кивнул он.

"Да неужто? - чуть не съязвила я. - Шел бы ты, парниша... Я жду твоего хозяина, а тебе здесь совершенно нечего делать".

Он перевел глазки на меня и с улыбкой проронил:

- Может, получится что-то интересное.

Редкое везение: передо мной примат, свихнувшийся на шахматах.

- Вы ко мне не пролезете, - с грустью сказала я, - а мне к вам ходить не велели.

- Кто? - удивился Резо.

- Леонид Андреевич.

- Это тот тип, с которым ты живешь?

- Да.

- Всегда можно найти выход из положения, - заявил он вполне серьезно. Смотри, какой умный. - Пододвинь шахматы, - предложил он. Я пододвинула, мысленно обругав его крепко и нецензурно, и мы начали играть.

Резо продолжал сидеть на корточках и называл свой ход, а я переставляла фигуры. Теперь я точно знала: больше всего на свете я ненавижу шахматы. Вооруженная этой мыслью, я разбила Резо в пух и прах. Он остался доволен, протянул руку сквозь прутья ограды, аккуратно пожал мою ладонь и сказал:

- Молодец.

- Спасибо, - ответила я. Вот тут и появился Владимир Иванович.

- Доброе утро, - произнес он бодро, я кивнула, отводя взгляд, а Резо незамедлительно исчез: был - и уже нету.

Владимир Иванович прикидывал, что бы мне такое сказать, а я торопливо собирала свои вещи, нервничала, уронила шахматы, и фигурки рассыпались.

- Как твои дела? - додумался спросить он.

- Спасибо, хорошо, - ответила я, подхватила котенка, который с перепугу громко мяукнул, и направилась в глубь сада.

- Варя, - не удержавшись, позвал сосед. Я остановилась и даже посмотрела на него, а он досадливо замолчал, не было у него для меня нужных слов. Я закусила губу, отвела взгляд, а потом спросила:

- Леонид Андреевич к вам приходил?

- Да, - пожал он плечами.

- И сказал, что я сумасшедшая?

- Варя...

- Поэтому вы больше не зовете меня играть в шахматы? - Я поудобнее перехватила вопящего кота и отправилась к своему дому.

- Варя, - опять позвал он.

Я обернулась, сказала тихо:

- Вы из-за меня не расстраивайтесь, - и заплакала, а потом зашагала прочь, а Владимир Иванович стоял и мучился.

Странные существа люди. Вот, к примеру, этот Папа. Док ведь прав: человек он неплохой и дурочку, меня то есть, жалеет искренне. Тут я увидела себя его глазами: котенок под мышкой, две косы, нелепый ситцевый сарафан, лицо без возраста, глаза, в которых стоят слезы и жуткое одиночество. Лист на ветру, песчинка в море, если напрячься, поэтических сравнений можно набрать с десяток.

Но меня интересовали не поэтические сравнения, а его мысли. Они делали честь такому типу, как Владимир Иванович, и внушали гордость за род человеческий в целом.

Через час у нас в гостиной зазвонил телефон. Док посмотрел вопросительно, а я сняла трубку. Голос Владимира Ивановича слегка дрожал, было ясно, что он все еще под впечатлением встречи и эмоции, так сказать, переполняют его.

- Варя? Я хотел... вот что, ты приходи ко мне, когда захочешь. В шахматы поиграть или просто чайку попить. Я почти всегда дома. И звонков моих не жди, приходи, и все.

- Спасибо, - ответила я и повесила трубку.

Само собой, ни в этот, ни на следующий день никуда я не пошла и у ограды не появлялась. Владимир Иванович позвонил еще раз. Трубку снял Док и по-умному с ним беседовал минут пять. На следующий день со стороны ограды послышался голос моего соседа.

- Варя, - настойчиво звал он. Я робко приблизилась. - Чего не заходишь? - спросил он. Я пожала плечами. - Тебе твой Леонид Андреевич не разрешает?

- Он хороший, - промямлила я, - и он говорит, что нельзя надоедать людям. К тому же я могу поставить вас в неловкое положение, как в прошлый раз, с вашим другом. Только он не друг вовсе, я это знаю точно и промолчать не могла. А Леонид Андреевич меня ругал.

- Вот что, давай-ка перебирайся ко мне, - вздохнул сосед. - Только лучше через калитку.

- Нет, - покачала я головой. - У вас там ребята, они, наверное, про меня уже знают... будут смеяться.

- Перелазь сюда, - нахмурился мой старший друг. - И не волнуйся, никто над тобой смеяться не будет.

Через тридцать секунд я была в его саду, он взял меня за руку и повел к дому. Если Владимир Иванович всерьез мной заинтересуется, задаст пару вопросов знающим людям и получит на них пару ответов, я окажусь в весьма щекотливом положении: например, мой возраст должен слегка озадачить его. Хотя, раз я сумасшедшая, некоторая отсталость в развитии вполне объяснима. Все дурачки выглядят почти детьми лет до тридцати. В общем, раньше времени переживать не стоит.

Мы устроились на веранде, но в шахматы почти не играли, просто разговаривали. С этого дня наши отношения приняли другой характер. Владимир Иванович все больше интересовался моей особой и все меньше - шахматами. Док его тоже очень интересовал. Мне пришлось на ходу придумывать историю дружбы Дока с моими родителями.

- Он сейчас не работает, вот и взял меня на каникулы.

- Откуда? - не понял Владимир Иванович.

- Из больницы. Леонид Андреевич врач, он считает, что в больнице мне быть необязательно.

- Правильно считает, больница та же тюрьма, - брякнул мой друг. - А у Леонида Андреевича семья есть?

- Нет, - покачала я головой. - С женой он давно развелся.

- Значит, он тебе... вроде отца?

"Хороший вопрос, - хмыкнула я. - Скорее уж я ему вместо матери".

- Нет... - Это "нет" я умудрилась произнести таким тоном, что мысли Владимира Ивановича вихрем завертелись в голове.

- Варя, он что, пристает к тебе? - собравшись с силами, спросил он, а я испуганно покачала головой.

- Нет, что вы... просто он строгий. Что плохого в том, что я с кем-нибудь поговорю? Или схожу в кино? Леониду Андреевичу некогда, он диссертацию пишет, а одну меня не пускает.

Сосед кивнул.

- Если за забором целый день сидеть, выходит та же самая больница.

- Нет, - покачала я головой. - В больнице плохо.

- А потом куда? - помедлив, спросил Владимир Иванович. - После этих каникул?

- Леонид Андреевич документы оформляет, меня отправят в дом инвалидов.

- Какой же ты инвалид? - растерялся он.

- Ну... это так называется...

- А-а, - ошалело произнес Папа и посмотрел на меня. - Слушай, Варя, тебе не надо ехать ни в какой дом инвалидов, ты совершенно здоровая девушка... Да что тебе там делать?

Я слабо улыбнулась.

- Я не могу жить одна. Чтобы жить одной, надо работать, а меня никуда не возьмут, и еще за мной должен наблюдать врач. Родственников у меня нет, а Леонид Андреевич не может держать меня постоянно... Да вы не расстраивайтесь, - улыбнулась я. - Мы в этот дом уже ездили, там хорошо. Большой сад, рядом село, буду работать на ферме. Я туда заходила, телята такие смешные. И с девушкой одной разговаривала, она сказала, у них нормально, воспитатели хорошие, не бьют. Леонид Андреевич обещал брать меня на каникулы... Я вас совсем расстроила, - опомнилась я. - Давайте лучше в шахматы играть.

В шахматы ему не игралось, он все больше смотрел на меня и тяжело задумывался.

Через пару дней, сидя утречком на веранде, мы с соседом взялись отгадывать кроссворд. Во времена безделья я в них здорово поднаторела, ну и принялась щелкать, как семечки. Владимир Иванович только диву давался да успевал записывать.

- А это ты откуда знаешь? - засмеялся он, когда я с ходу назвала весьма мудреное словечко.

- Просто люблю кроссворды, - пожала я плечами. - А еще в морской бой играть. В институте на лекциях мы с подружкой часто играли...

- Ты училась в институте? - спросил Владимир Иванович, прикидывая - это он чего не понял или у меня мозги крен дают.

- Да. В педагогическом. Потом в школе работала год.

- А... - Владимир Иванович посидел немного пеньком и начал осторожно: - Как же так, Варя?

- Вы о том, почему я в больницу попала? Что-то со мной случилось...

- Что?

- Я не помню. Что-то плохое. Леонид Андреевич говорит, что я загоняю свои воспоминания внутрь, и они меня держат. Если бы я смогла рассказать, возможно, избавилась бы от страха и вообще... вылечилась. Он меня часто расспрашивает, иногда сердится, думает, что я нарочно молчу, а я правда ничего не помню.

"Сукин сын этот Леонид Андреевич, - рассвирепел мой друг, правда, мысленно. - Взял девчонку и опыты ставит, потом еще диссертацию напишет..."

В подобных беседах прошла неделя. В среду в гостях у Владимира Ивановича вновь появился джинсовый Андрей, я заторопилась уходить, но хозяин махнул рукой, мол, сиди, пей чай. Джинсовый смотрел на меня безрадостно, но силился улыбнуться. Я устроилась в уголке веранды, а они грелись на солнышке и негромко разговаривали. Тихой мышкой просидела я минут сорок, прислушиваясь не к разговору, конечно, а к мыслям джинсового. Наконец Андрей отбыл восвояси, а мы с Владимиром Ивановичем отправились в сад гулять.

- Ты что молчаливая такая? - весело поинтересовался он.

- Так... - пожала я плечами, погрустила и добавила: - Плохой у вас друг.

- Чем не понравился? - искренне удивился Папа. - Ты, Варя, не права, - помолчав, заговорил он серьезно. - Андрей парень стоящий, мы много лет с ним дружим и друг друга не раз успели проверить. Знаешь поговорку про пуд соли?

- Знаю... Я не хочу, чтобы вы сердились, и про Андрея вашего ничего говорить не буду. Только я чувствую, он плохой человек.

"И тебя, дурака старого, подсиживает, - очень хотелось добавить мне. - А ты про пуд соли болтаешь. Укокошить я тебя, конечно, не дам, но и сам ворон не лови".

Прошла неделя. Владимир Иванович так привык ко мне, что завтракать без меня не садился. Все чаще мысленно называл дочкой и находил между нею и мной необычайное сходство. За последнее время на кладбище он ездил только дважды, а вернувшись, тут же звонил мне.

Парни из охраны тоже ко мне привыкли, мыслей я у них почти не вызывала, с мыслями у них вообще было туго, если и мелькнет что-то по поводу моих достоинств, то тут же и исчезнет: ребята знали, что у меня не все дома, а с дурой свяжись, так непременно сам в дураках окажешься. Вскоре интересоваться их мыслями я вообще перестала.

В одно тихое утро я сидела на веранде Владимира Ивановича и пила чай в одиночестве, потому что хозяин в гостиной разговаривал по телефону. Возле ступенек торчал парень из охраны, звали его Володя, тут на веранде возник Резо. Последнее время мы с ним "почти что" подружились, говорю почти что, потому как голова у Резо совсем пустая и что-то знать о нем наверняка невозможно. Хотя парень он непростой, у него даже есть принципы. Опять же болтать при Папе он очень не любит, потому что получает деньги не за болтовню, а за охрану, это как раз один из его принципов. По большей части он молчит и поглядывает вокруг, точно что-то ищет. Не знай я его мыслей, непременно начала бы бояться: в своем темном костюме и при очках он выглядит крайне внушительно, особенно к вечеру, если второй раз не побреется: щетина на нем произрастала прямо-таки с фантастической скоростью, а бриться дважды в день не всегда удавалось, и к вечеру он частенько имел зверский вид. Только Резо и еще один из охранников, блондин по имени Толя, жили в доме постоянно, остальные менялись.

Так вот Резо возник на веранде и хмуро подумал, глядя на дружка возле лестницы: "Чего это Вовка последние дни дерганый?"

"Действительно, чего?" - подумала я и решила узнать.

Вовка парень крепкий, я бы на его месте не только что дергалась, я б давно на стенку полезла. А он держался молодцом, правда, все вбок смотрел, избегая взглядов дружков, а главное, хозяйских очей. А зря. Вот Резо уже заинтересовался, и хозяин тоже может обратить внимание, потому что вовсе не дурак, это он с виду мужичок-простачок, а мысли в его голове очень даже непростые.

Володя, кстати, это хорошо понимал, отчаянно боялся и портил все еще больше. А я, честно сказать, порадовалась, потому что просто сидеть на чужой веранде мне уже надоело, надо было переводить наши с хозяином отношения в новую фазу, а повода для этого не было.

Я быстренько придумала небольшой план и после обеда принялась его осуществлять. Мы все еще сидели на веранде, Владимир Иванович мне что-то о своей жизни рассказывал, попутно выведывая о моей. Я взглянула на часы и поднялась.

- Мне пора.

- Рано еще, - заметил он. - Или заскучала?

- Нет. Просто дела... вещи надо собрать. Мы уезжаем. Я ведь с вами проститься пришла. - В этом месте я улыбнулась робко и напустила в глаза слез. Не то чтобы они по щекам катились, но зримо присутствовали.

- Куда уезжаешь? - не понял Владимир Иванович. Я пожала плечами.

- Я ведь вам рассказывала...

- Постой, как же так? - заволновался он. - Когда уезжаешь, почему?

- Завтра, в восемь утра.

- Ты мне ничего не говорила...

- Не хотела расстраивать... Я ведь знаю, вы ко мне хорошо относитесь, я чувствую...

- Варя... - начал он и запнулся. - Где этот дом находится? - Он разозлился и даже не пытался скрыть этого.

- Недалеко, километров пятьдесят. Только вы ко мне не приезжайте, - попросила я. - Вы добрый, вам меня жалко станет, только расстроитесь. До свидания, Владимир Иванович, спасибо вам за все. Я пойду, ладно? Мне тяжело прощаться, я потому и молчала... До свидания. - Тут я спустилась по ступенькам и почти бегом направилась к ограде.

- Варя! - крикнул он вроде бы испуганно, а я, не оборачиваясь, помахала рукой.

Протиснулась в наш сад и с трудом отдышалась. "Лицедейка", - хмыкнула я мысленно и пошла к Доку.

- Если будет звонить, трубку не бери, - предупредила я, однако никто не позвонил. Владимир Иванович хоть и сильно переживал, но мужиком был нормальным, в том смысле, что не психом, и понимал, что против судьбы не попрешь. Я устроилась на диване, а Док рядышком и начал приставать с вопросами. Так как в моем плане ему отводилась не последняя роль, пришлось все объяснить. Он слушал, хмурился, но вынужден был согласиться, что ничего другого предложить не может, и только кивнул.

К вечеру я стала смотреть на часы с большим томлением, попробовала читать и не смогла, волновалась я чрезвычайно: если сегодня у меня ничего не выйдет, завтра придется уезжать, а другой возможности подобраться к Папе у меня не будет.

Через полчаса пошел дождь, сначала теплый, неспешный, потом поднялся ветер, стал гнуть березу под окном, небо сделалось свинцовым, полыхнула молния, и начался настоящий ливень.

Я выглянула в распахнутое окно и покачала головой: буйство природы мне в общем-то на руку, как фон для рвущей душу сцены. В этом нет ему равных, лишь бы ливень не спугнул моего старшего друга, и он не остался дома.

В 21.10 я сказала Доку: "Молись за меня, если верующий" - и бросилась вон из дома, причем в своем ситцевом сарафане и босиком, для большей убедительности. Из-за боязни опоздать возле крыльца дорогого друга я появилась рановато, и мне пришлось спрятаться возле соседского забора в густых ветвях сирени, впрочем, улица была совершенно пустынна, вряд ли кто меня заметит.

Я ежилась от холода, топала ногами в образовавшейся луже и с тоской думала: "Точно не поедет", но в этот момент ворота открылись, и появилась огромная черная машина, марки которой я не знала, должно быть, что-то американское, а я бросилась машине наперерез, размахивая руками и крича во все горло: "Владимир Иванович!"

Все-таки он успел ко мне здорово привязаться, потому что машина не только остановилась, но он сам, несмотря на дождь, вышел из нее и даже не подумал о своем костюме, когда я мокрая, точно курица, бросилась к нему на шею.

- Владимир Иванович, - синими губами зашептала я, трясясь и слегка заикаясь (все взаправду, трясучка и синие губы от холода, но он решил, что от волнения, и правильно, я на это очень рассчитывала). - Владимир Иванович, пожалуйста, не уезжайте, я вас очень прошу...

- Варя, - растерялся он и даже попробовал немного отстраниться, но я вцепилась насмерть.

- Владимир Иванович, я не сумасшедшая, так уже было, когда моя мама умерла, я всегда чувствую, и сейчас... ради Бога, не уезжайте, вы не вернетесь, пожалуйста, поверьте мне... - Я рыдала, орала, стараясь перекричать дождь, а Владимир Иванович совершенно обалдел. Из машины выскочили мальчики, но они не знали, что делать, указания не поступали, а оттащить меня под свою ответственность никто не рискнул.

В эту минуту, дождавшись своей очереди, из-за угла возник Док, тоже успевший промокнуть, выглядел он очень разгневанным.

- Сейчас же отправляйся домой! - рявкнул он, подскочив ближе.

- Что случилось? - все еще растерянно спросил Владимир Иванович.

- Она вдруг решила, что с вами что-то случится, - пояснил Док. - Да отпустите вы ее... Я вынужден был запереть ее в комнате, она весь вечер рвалась к телефону вас предупредить, а потом сбежала через окно...

В продолжение его речи я канючила свое, исходила слезами и хватала дорогого друга за руки. Все окончательно обалдели, сцена разыгралась совершенно нелепая и даже дикая. Когда я в очередной раз взвизгнула:

- Он врет, я знаю, я всегда знаю, я не сумасшедшая! - в мозгах Владимира Ивановича промелькнула любопытная мысль, и он спросил:

- Про мать она говорит правду?

- Это совпадение, вы же нормальный человек, вы должны понимать, - рассвирепел Док. - Те случаи просто совпадения, поймите, она не в себе и считает, что может предчувствовать.

- Давайте войдем в дом, - совершенно спокойно заявил Владимир Иванович, чем, признаться, всех удивил. Взял меня за руку, и мы, забыв про машину, бросились к крыльцу, шофер сдал назад в еще незакрытые ворота. Со всех действующих лиц на мраморные плиты стекала вода, однако в холле было тихо, и мы могли говорить спокойно, то есть это Владимир Иванович мог, я же говорить вообще не могла и только держала его за руку. - В чем дело? - спросил он Дока. - Только короче, без ваших медицинских терминов.

- Девчонка решила, что вам грозит опасность, что вы сегодня умрете. Два дня твердила: "Что-то случится", а ближе к вечеру... вы сами видите.

- Вижу. Такое уже бывало?